После стрельбы Роман подошёл к нему:

– Дядя Гордей, как там наши?

– А, Роман! Привет! Твои ничего живут, вот только на тебя мужики злые за поджог.

– Какие это мужики, Бучинины, что ли?

Гордей ухмыльнулся:

– Сход собирали. Отцу твоему досталось, отречься ему от тебя советовали.

– Ладно, мы ещё туда вернёмся и разберёмся.

Вдруг дядя Гордей хитровато сощурил глаза:

– А своего дружка ты не видал, Митьку? Тоже в нашем батальоне, в наряде сегодня по городу патрулирует.

– Митька в Красной армии?!

Роман скорее бы поверил, что Нейва повернулась вспять…

– Врёшь!

– Сам увидишь! – торжествующе сказал односельчанин.

Вечером Федорахин пошёл прогуляться. Ноги сами понесли его к напольной школе. По возвращении после военных действий в Алапаевск, его, как и прочих, поразила новость о похищении князей. Многие красноармейцы недоумённо задавались вопросом, как в городе, наводнённом войсками, могло произойти такое?! Подойдя к зданию школы, красноармеец долго стоял, вспоминая тот весенний день, идущих в церковь мужчин и белокожую женщину с таким запоминающимся лицом… Затем направился в казармы третьего батальона, где служил его дружок Федька.

Но не успел он сделать и несколько шагов, как его окликнул женский голос:

– Господин солдат!

Роман обернулся. Перед ним стояла голубоглазая красивая горожанка.

– Я не господин.

– Ох! Извините, товарищ красноармеец, вы не проводите меня до моей квартиры по незнакомому городу. Я учительница Елена Орловская.

Федорахин как деревенский житель не жаловал вниманием городских девок, не понимая, каким образом эти изнеженные создания могут быть помощницами в хозяйстве. Нехотя он кивнул и пошёл с ней рядом.

– Вы, очевидно, скоро идёте на войну?

– Не знаю. Скажут – пойдём, – ответил Роман.

– И вы будете стрелять в своих?

– Они тоже будут в нас стрелять.

– Как это всё ужасно! Ведь у меня там друг… – тихо сказала учительница.

– Офицер, наверное? – спросил Федорахин.

– Разве все офицеры плохие люди? Вот как те князья, которых содержали в той школе, на которую вы так долго смотрели…

– Я ничего не сказал о них плохого, просто они идут на наш город войной, а мы его защищаем.

Роман попытался разъяснить по-своему происходившие события, но давно уже чувствовал, что и сам многого не может понять. Ведь в отличие от дяди, Серебрякова и Швейцова он оказался в рядах красной армии из-за неудавшейся любви, злобы на обидчиков и, наконец, во имя собственного спасения от ответственности за содеянное. Прощаясь со своей спутницей и желая смягчить свои первые грубые ответы, он в смятении сознался:

– Знаете, Елена, я и сам не понимаю, что происходит. Если бы не девка, вряд ли я здесь оказался бы. И поверьте мне, я ничего не имею против вашего жениха.

– Дай Бог, чтобы вы прозрели, ведь вы ещё молоды, – сказала на прощание Орловская.

Зайдя в казармы третьего батальона, Роман не нашёл Фёдора, и передав записку одному из красноармейцев, отправился в свой батальон. На улице уже стемнело. Дорога в его казарму лежала через мост, соединяющий северную часть города с южной. Когда-то под этим мостом бурлила вода, а потом спустили плотину, от реки остался один ручеёк, а по дну пруда проложили железную дорогу. Через этот мост и пошёл молодой красноармеец. Далеко со стороны вокзала раздался гудок паровоза. Он повернул голову и, остановившись, несколько минут стоял, всматриваясь в ночную даль. Вдруг что-то твёрдое упёрлось ему в спину.

– Ну что, поджигатель, попался! – раздался торжествующий знакомый голос.

Роман обернулся и увидел стоявшую за спиной троицу: ухмыляющегося Митьку Бучинина, Тюсова с направленной на него винтовкой и ещё одного незнакомого красноармейца.

– Сейчас ты упадёшь на колени и попросишь прощения, которого ты не заслуживаешь, так как связался с красными. А затем сиганёшь вон туда под мост, а мы вдогонку выстрелим. Останешься живым – твоё счастье, а нет – не обессудь.

Федорахин стал молниеносно соображать, как выйти из сложившейся ситуации. Страха у него не было, это были его враги, и он их ненавидел за нанесённые обиды. Знал, что Митька вначале покуражится, а только потом приступит к исполнению своей угрозы, и поэтому он решил выиграть время, чтобы в подходящий момент первым нанести удар.

– Митька, да ведь вы и сами красноармейцы!

– Но мы-то здесь долго не задержимся. Ну, давай…

Договорить он не успел. Краем глаза Роман увидел мелькнувшую в воздухе ногу, услышал вскрик Тюсова, и Митька, отлетев, упал навзничь. Третий попытался снять винтовку, но Федорахин уже достал наган и направил на него. Всё прояснилось: перед Романом стоял китаец в форме красноармейца:

– Это наша национальная борьба, у вас русских такой нет. А мы и без оружия так воевали. Но давай их в штаб доставим! – услышал Роман, удивившись такой чистой русской речи.

Вдвоём они обезоружили нападавших, связали им руки и доставили в штаб. Несмотря на поздний час, в штабе ещё было много народа. На шум появился командир первого батальона. Подошёл, слегка покачиваясь, глядя на всё окружающее замутнёнными глазами. Видно было, что командир изрядно принял на грудь:

– В чём дело, товарищи бойцы?

Митька первый крикнул, не давая опомниться Роману:

– Задержали поджигателя, а этот китаец вмешался и помог бандиту!

Коростелёв уставился на Романа непонимающими глазами.

– Врёт это кулачьё! Они хотели меня убить! Если бы не китаец… – начал было Роман.

– Товарищ Жень Фу Чен, так всё было? – перебил бывший вальцовщик Федорахина.

– Иду от товарища комиссара и вижу: карабин на парня наставили и вниз показывают, чтобы прыгал. Решил спасти, а там вы разберётесь, – почти без акцента спокойно объяснил китаец.

– Крестьяне?

Красноармейцы молча кивнули.

– Значит, ты поджёг их собственность, а они тебя поймали?

И вдруг Коростелёв, расстегнув кобуру, выхватил наган и перешёл на крик:

– Мелкий буржуазный элемент! Ваши мелкособственнические интересы уже вот у меня где! Расстрелять всех четверых, чтобы никому не было обидно! Мерзляков, ко мне!

Откуда-то моментально появился красноармеец с винтовкой и вопросительно взглянул на командира. Также на шум из штаба стали выходить люди. Появился Георгий Глухих вместе с комиссаром Павловым:

– Что здесь происходит? – обратился военный комиссар города к Коростелёву.

– Контру расстрелять приказываю, – качнувшись в сторону, ответил шайтанец.

– Да ты опять пьян! Иди, проспись! Этот боец был с нами под Нязепетровском, прекрасно проявил себя, из такой передряги выбрался! – показывая на Романа, рассказывал Глухих. – Кстати, племянник Василия Ивановича…

– У вас, видимо, между собой конфликт? – обратился Павлов к стоявшим перед ним крестьянам.

Все молчали. Роман, очумевший от происходящего, тоже безмолвствовал.

– Этого увезти спать! – кивнул комиссар на Коростелёва все тому же Мерзлякову, появившемуся на зов пьяницы, который только что собирался его использовать в карательных целях. – Этих развязать! Вы все из первого батальона?

Красноармейцы утвердительно кивнули.

– Распределить по разным подразделениям!

– Я заберу этого парня к себе, – сказал Георгий Глухих, кивая на Романа.

Павлов согласился. Таким образом, всё случившееся закончилось для всех благополучно.

А Федорахин перешёл во второй батальон, в конную сотню Михаила Останина, бывшего чекиста и заместителя Говырина.

По другую сторону баррикад, в доме на окраине Алапаевска, собралась немногочисленная группа отчаянных молодых людей. Слово взял Владимир Плескачевский:

– Господа, настаёт тот час, когда мы должны взяться за оружие. Наши доблестные войска приближаются. Вчера большевики без боя оставили Ирбит. Три дня назад, как вам известно, пал Екатеринбург. По приближении наших… скажем, к селу Голубковскому[17], предлагаю начать восстание. Для связи с нами от командира колонны наступающего сибирского отряда полковника Вержбитского прибыл прапорщик Шубин.