- И все же, - размышляет Генри, когда мы направляемся к двери, - я не прочь взглянуть на то, что находится под длинной юбкой Мисс Чувства и Чувствительность. С такой фамилией, как у нее, там должно быть все в порядке.

ГЛАВА 21

Николас

Моя мама однажды сказала мне, что время подобно ветру. Он мчится над вами, проносится мимо вас - и как бы вы ни старались, как бы вам ни хотелось, вы не можете удержать его, и вы никогда не сможете его замедлить.

Ее слова эхом отдаются в моей голове, когда я лежу без сна в своей постели, в серой предрассветной тишине, в то время как Оливия тихо спит рядом со мной.

Четыре дня.

Это все, что у нас осталось.

Время пролетело так же быстро, как переворачиваются страницы в книге. Это были славные дни - наполненные смехом и поцелуями, стонами и вздохами, большим удовольствием во всех отношениях, чем я когда-либо позволял себе мечтать.

В течение последнего месяца мы с Оливией действительно наслаждались нашим временем вместе. Мы ездили на велосипедах по городу - с охраной поблизости, конечно. Люди махали нам и звали - не только меня, но и ее тоже.

- Прелестная девушка, - говорили они.

Были пикники возле пруда и поездки в другие наши владения, сладкий голос Оливии эхом разносился по старым коридорам. Я научил ее ездить на лошади, хотя она предпочитает велосипед. Несколько раз она ходила с Генри и мной на охоту – закрывая уши при каждом нажатии на курок, как она это делает всегда.

У Оливии и моей бабушки не было особых причин вступать в контакт, но когда они это делали, королева обращалась с ней вежливо, если не холодно.

Но однажды в воскресенье Оливия испекла булочки к чаю. Это был первый раз, когда она пекла с тех пор, как покинула Нью-Йорк, и она действительно наслаждалась этим. Она сделала свой собственный вкусный рецепт из миндаля и клюквы. Моя бабушка отказалась попробовать даже кусочек.

И тогда я ее немного возненавидел.

Но этот единственный мрачный момент гаснет перед тысячью ярких. Тысячью прекрасных воспоминаний о нашем времени вместе.

А теперь наше время почти вышло.

Семя идеи было посажено в моем сознании на некоторое время – месяцы - но я не дал ему прорасти.

До сих пор.

Я поворачиваюсь на бок, прокладывая дорожку поцелуев от гладкой руки Оливии к ее плечу, уткнувшись носом в ароматный изгиб ее шеи.

Она просыпается с улыбкой в голосе.

- Доброе утро.

Мои губы скользят к ее уху. И я озвучиваю свою идею. С надеждой.

- Не возвращайся в Нью-Йорк. Останься.

Ее ответ приходит через мгновение. Шепотом.

- И на сколько долго?

- Навсегда.

Она медленно поворачивается в моих объятиях, ее темно-синие глаза спрашивают, губы только начинают улыбаться.

- Ты говорил со своей бабушкой? Ты... ты не собираешься делать объявление?

Я с трудом сглатываю, в горле пересохло.

- Нет. Отменить объявление невозможно. Но я тут подумал... я мог бы отложить свадьбу на год. Может быть, два. Мы бы все это время провели вместе.

Она вздрагивает. И ее улыбка уходит в небытие. Но я продолжаю настаивать, пытаясь заставить ее понять. Заставить увидеть.

- Я могу попросить Уинстона проверить женщин из списка. Возможно, одна из них в таких же отношениях, что и у нас. Я мог бы... прийти с ней к взаимопониманию. Договоренности.

- Брак по расчету, - говорит она отстраненным тоном.

- Да. - Я касаюсь ее щеки, поднимая ее глаза к своим. - Это делалось веками - потому что это работает. Или, может... я мог бы жениться на Эззи. Это облегчило бы жизнь ей... и нам.

Взгляд Оливии касается потолка, и ее рука вцепляется в волосы, дергая.

- Господи, черт возьми, Николас.

И мой голос - это одно сплошное отчаяние.

- Просто подумай об этом. Ты даже не рассматриваешь это.

- Ты хоть понимаешь, о чем меня просишь?

Огорчение делает мой тон холодным.

- Я прошу тебя остаться. Здесь. Со мной.

И она вспыхивает.

- Да, остаться и смотреть, как ты объявишь всему миру, что женишься на другой! Остаться и смотреть, как ты будешь ходить на вечеринки и обеды и позировать для фотографий с кем-то еще. Остаться и смотреть, как ты... отдашь ей кольцо своей матери.

Я вздрагиваю. Оливия отталкивает меня, поднимается и слезает с кровати.

- Ты такой засранец!

Она направляется к книжному шкафу, но я срываюсь с кровати, следуя за ней. Обнимаю ее за талию, удерживая на месте, моя грудь прижата к ее спине - моя рука в ее волосах, мой хриплый голос у ее уха.

- Да, я гребаный засранец и к тому же ублюдок. Но я не могу... вынести этого.       Мысли о том, что ты находишься за океаном. Мысли о том, что я никогда не увижу тебя, никогда не прикоснусь к тебе снова.

Я закрываю глаза и прижимаюсь лбом к ее виску, вдыхая ее, держа слишком крепко, но я слишком отчаялся, чтобы ослабить хватку.

- Я люблю тебя, Оливия. Я люблю тебя. И я не знаю, как это сделать. Я не знаю, как отпустить тебя.

Она вздрагивает в моих объятиях. А потом начинает рыдать, уткнувшись в ладони. Громкими, вздымающимися, разрывающими сердце всхлипами, которые разрушают меня.

Я должен был оставить ее в покое. Должен был уйти в тот момент, когда начал чувствовать... все. Я не должен был пытаться удержать ее. Это навсегда останется самым жестоким поступком, который я когда-либо совершил.

Она поворачивается в моих объятиях и прижимается лицом к моей груди, орошая ее слезами. Я прижимаю ее к себе и глажу по волосам.

- Не плачь, любимая. Шшшш... пожалуйста, Оливия.

Сломленный взгляд обращается ко мне.

- Я тоже тебя люблю.

- Я знаю. - Я глажу ее по лицу. - Я знаю, что любишь.

- Но я не могу... - ее голос дрожит. - Если я останусь здесь, если мне придется наблюдать за тобой... это будет все равно что гореть заживо, по кусочку, пока от меня... от нас ничего не останется.

Мои ребра сжимаются, будто вокруг них обвилась змея, делая каждый вдох болезненным и тяжелым.

- С моей стороны было нечестно просить тебя об этом, Оливия. - Я убираю ее слезы, вытирая их. - Пожалуйста, не плачь больше. Пожалуйста... забудь. Забудь, что я сказал. Давай просто…

- …наслаждаться временем, что у нас осталось, - тихо заканчивает она.

Провожу пальцем по ее переносице.

- Совершенно верно.

Оливия

Я жду за дверью кабинета королевы. Ее секретарь, Кристофер, сказал мне, что она, возможно, не сможет увидеться со мной сегодня, но я все равно жду. Потому что я должна... я должна попытаться.

Когда она входит в комнату, бодрая и деловитая, я говорю:

- Мне нужно с вами поговорить. - Она даже не смотрит на меня. - Это очень важно. - Она проходит мимо меня к двери своего кабинета. - Ваше Величество, пожалуйста!

Наконец она останавливается и поворачивает голову. Поджимает губы, оглядывая меня. И этот парень, Кристофер, должно быть, обладает ментальной телепатией, потому что без единого слова, когда королева входит в свой кабинет, машет рукой и ведет меня за собой.

Я не знаю, как долго она позволит мне говорить, поэтому, как только дверь закрывается, я сразу же начинаю.

- Николасу нужно больше времени.

Ее слова отрывисты и пренебрежительны.

- Время ничего не изменит.

- Он еще не готов.

Она заходит за свой стол и просматривает лежащие там бумаги.

- Конечно, готов. Он был рожден для этого - в буквальном смысле.

- Он этого не хочет.

- Но он это сделает. Потому что он благороден и это его долг.

- Я люблю его!

Это заставляет ее остановиться. Ее рука замирает над листом бумаги, она медленно поднимает голову, встречаясь со мной взглядом. А потом выражение лица королевы становится мягче - морщинки вокруг рта и глаз разглаживаются, делая ее взгляд более ласковым. Как у бабушки, которой она и должна быть.

- Да, я верю, что ты его любишь. Он ведь тоже любит тебя. Когда он смотрит на тебя... его отец смотрел на его мать точно так же - будто она была восьмым чудом света. В последние месяцы Николас так сильно напоминал мне своего отца, что временами мне казалось, будто мой сын стоит рядом.