Потом он подскакивает, кладет руки на наши подголовники и вклинивается головой между нами.

- Так вот как будет проходить вся поездка? Вы двое будете строить друг другу глазки? Видишь вон то дерево, Николас? Езжай к нему как можно быстрее и избавь меня от страданий.

Мы его игнорируем.

Оливия достает свой телефон и делает снимок утеса, который, по ее словам, похож на Патрика из «Губки Боба», намереваясь отправить его своей сестре. Она разговаривает или переписывается с Элли и Марти каждый день, чтобы проверить, как без нее идут дела в Нью-Йорке. Вчера вечером Элли сказала Оливии, что их отцу «стало лучше», и это немного ее успокоило.

- Ох, Элли, - воркует мой брат, заглядывая Оливии через плечо. - Давай позвоним ей. Выясним, под запретом ли она еще.

- Для тебя, приятель, моя сестра под запретом. - Оливия хмурится.

Он плюхается обратно на сиденье.

- Это так скучно.

Это будет долгая поездка.

Но когда мы добираемся до замка Анторп, который стоит на скале с видом на море и шумом прибоя внизу, это совсем не скучно. Генри не хочет плавать, но он заинтересовался скалолазанием.

Слава Богу, я его отговорил.

Мы с Оливией пропускаем купание нагишом из-за безопасности - и ее голое тело предназначено только для моих глаз. Но в воде мы действительно отмораживаем себе задницы - Оливия в бирюзовом бикини, я в плавках, мы оба плещемся и плаваем в бурных волнах, как похотливые дельфины.

Хорошего в холодной воде то, что, в конце концов, у тебя все просто немеет.

А самое приятное в старинных каменных замках - это гигантский камин в каждой комнате.

Мы греемся перед тем, что в Большом зале, на ковре из кроличьих шкурок.

Оливия сушит волосы у камина, а я смотрю, как пламя отражается в ее глазах, окрашивая их в темно-фиолетовый цвет.

На ужин мы едим вкусное рагу и свежеиспеченный хлеб.

И в ту ночь, на огромной старинной кровати, на виду у звезд, Оливия седлает на мои бедра и член, двигаясь медленно и неторопливо. Я смотрю на нее снизу вверх, как грешник, нашедший искупление. Лунный свет, льющийся из окна, омывает ее кожу ярким сиянием - черт, она прекрасна. Я чуть не плачу от этого.

Но я не заплакал. Потому что есть и другие, лучшие способы выказать свое обожание.

Я приподнимаюсь, мои руки скользят по ее спине, обнимая за плечи. Направляю ее назад - под нужным углом, я все еще полностью фантастически погружен внутрь ее, но вес ее корпуса в моих руках. Затем я подношу свои губы к ее груди - и занимаюсь любовью с этими мягкими полукружиями: губами, зубами и языком. Поклоняясь им, как божествам, которыми они являются.

Она всхлипывает, когда я лижу ее, и ее киска сильнее сжимается вокруг меня. Это чертовски великолепно.

Все изменилось между нами со дня матча по поло. Все стало глубже, интенсивнее... просто значительнее. Мы оба это чувствуем, знаем, хотя и не говорили об этом. Ещё нет.

Бедра Оливии кружатся и сжимаются, мои яйца напрягаются. Я поднимаю ее обратно к себе, и мы оказываемся лицом к лицу. С моими руками на ее плечах, я толкаюсь в нее, пока она трахает меня жестко и идеально. И мы кончаем вместе, хватаясь друг за друга, стонем и ругаемся.

Акустика этих стен не так хороша, как во дворце... но чертовски близко к этому.

На следующий день, на обратном пути, мы останавливаемся в пабе на ранний ужин. Это захолустное местечко, известное своими сэндвичами и хорошим виски. Поскольку это незапланированная остановка, охрана входит раньше нас, делает зачистку и остается рядом, пока мы едим.

Потом, когда мы встаем из-за стола, Генри косится на пышнотелую блондинку в другом конце комнаты, прижимая палец к губам и направляя его в ее сторону.

- Я знаю эту девушку. Откуда я знаю эту девушку?

- Титеботтум, - говорю я ему. (Прим. переводчика: созвучно с Titty – груди и bottom - попка).

- Да, это у нее точно есть. Хотя я удивлен, что ты упомянул об этом при Олив.

Оливия складывает руки на груди в поисках объяснений. И я смеюсь над своим братом, потому что он идиот.

- Так ее зовут, - говорю я им обоим. - Она дочь Леди фон Титеботтум, младшая... Пенелопа.

Генри щелкает пальцами.

- Да, точно. Я познакомился с ней у барона Фоссбендера несколько лет назад, когда она еще училась в университете.

В этот момент к Пенелопе подходит длинноволосая брюнетка в очках, и я добавляю:

- А это ее сестра... Сара, кажется.

Когда мы направляемся к двери, Пенелопа замечает моего брата, и по выражению ее лица она без труда вспоминает, кто он такой.

- Генри Пембрук! Прошла целая вечность… как ты, черт возьми?

- Я в порядке, Пенелопа.

Сара и Пенелопа делают реверанс, короткий и быстрый, затем Пенелопа резко хмурится на Генри.

- Только не говори, что ты был здесь в гостях и не подумал заглянуть ко мне! Я никогда тебя не прощу.

Генри усмехается.

- Возвращайся с нами. Я все тебе компенсирую.

Она надувает губы.

- Не могу, мама ненавидит город - слишком шумный, слишком многолюдный.

- И мы должны принести домой ужин. Мы его сейчас забираем, - говорит Сара мягким, воздушным голосом, прижимая к груди книгу в кожаном переплете.

- Что читаешь? - спрашивает Оливия.

Девушка улыбается.

- «Чувство и чувствительность».

- В тысячный раз, - ворчит Пенелопа. - И она даже не читает, как нормальный человек - я подарила ей на день рождения электронную книгу, но она ею не пользуется! Она таскает все эти книги в сумке, которая вот-вот развалится.

- Электронная книга - это не то, Пенни, - тихо объясняет Сара.

- Книга есть книга. - Генри пожимает плечами. - Это просто... слова. Не так ли?

Сара густо краснеет - почти багровеет. Но по-прежнему качает головой в сторону моего брата - с жалостью. Она открывает книгу и подносит ее к его лицу.

- Понюхай.

Через мгновение Генри наклоняется и недоверчиво обнюхивает страницы.

- Чем пахнет? - спрашивает Сара.

Генри снова принюхивается.

- Пахнет... древностью.

- Вот именно! - она сама вдыхает запах страницы, глубоко и долго. - Бумага и чернила – ни с чем не сравнятся. Единственное, что пахнет лучше, чем новая книга, - это старая.

Кто-то роняет поднос с бокалами за стойкой, и грохот разносится по всей комнате. И Сара фон Титеботтум замирает, ее глаза пусты, а кожа белее страниц, которые она держит в руках.

- Леди Сара, - спрашиваю я, - с вами все в порядке?

Она не отвечает.

- Все в порядке, - шепчет ее сестра, но она, кажется, ее не слышит.

Генри прижимает ладонь к ее руке.

- Сара?

Она быстро вдыхает – задыхаясь - будто и не дышала. Затем моргает и оглядывается вокруг, слегка запаниковав, прежде чем прийти в себя.

- Простите меня. Я… испугалась… грохота. - Она прижимает руку к груди. - Пойду подышу свежим воздухом и подожду Пен снаружи.

Как раз в этот момент официант в униформе приносит заказанный ужин.

Пенелопа просит официанта отнести его в машину, и мы прощаемся.

На выходе Пенелопа напоминает Генри:

- Позвони мне! Не забудь.

- Позвоню. - Он машет рукой.

Затем он смотрит им вслед, наблюдая, как они выходят за дверь.

- Она странный маленький утенок, не так ли?

- Кто? - спрашиваю я.

- Леди Сара. Жаль… она могла бы быть хорошенькой, если бы не одевалась как монашка.

Оливия цокает языком, как неодобрительная старшая сестра.

- Она не была похожа на монашку, дурачок. Может, она занята - своими интересами или чем-то еще - и у нее нет времени, чтобы тратить его на внешность. Я могу это понять. - Она указывает сверху вниз на свою соблазнительную маленькую фигурку. - Хочешь верь, хочешь нет, но в реальной жизни я так не выгляжу.

Я обхватываю руками ее талию.

- Чушь, ты прекрасна, что бы на тебе ни было надето. - Затем я шепчу ей на ухо: - Особенно когда на тебе нет ничего.