Так чертовски красиво.

Беру свою длинную, горячую эрекцию в руку и провожу головкой по ее влаге, дразня кончиком клитор, потирая им розовый бутон. И у меня нет ни капли беспокойства, ни единой мысли о последствиях или ответственности. Потому что это Оливия - и это все меняет.

- Ты уверен? - спрашивает она.

Я веду член вниз к ее тугому входу, скользя по нему, чувствуя призыв войти жестко и глубоко.

- Да, да, уверен.

Оливия кивает, и я погружаюсь в нее. Она сильно сжимается вокруг меня, заставляя меня громко стонать.

- О Боже...

Неприкрытость - плоть к плоти - поразительна. Намного сильнее. Скольжение плотного жара, которое приносит столько удовольствия. Я наблюдаю, как толкаюсь в нее, чувствуя каждый великолепный сантиметр. Это самое эротическое зрелище, которое я когда-либо видел. Оливия стонет - мы оба стонем. И без малейшего сомнения я знаю, что мы очень сильно опоздаем на вечеринку Генри.

Оливия

К тому времени, когда мы действительно покидаем дворец, уже настолько поздно, что Николас попросил Бриджит позвонить и сказать, чтобы они придержали для нас трап.

Он говорит, что мы просто будем курсировать по заливу, но я надеюсь, что Генри не злится на нас за то, что мы задержали его вечеринку.

Мне не стоило волноваться. После того, как мы всходим на борт, сразу видно, Генри слишком пьян, чтобы заметить - или волноваться. Он небрежно обнимает нас обоих, словно не видел несколько недель.

- Так чертовски рад, что ты это сделал! – вопит он, широко раскинув руки. - Я люблю эту гребаную лодку!

Глаза Николаса озабоченно сужаются.

- Вообще-то, это корабль, братишка.

Генри закатывает глаза и чуть не падает.

- Тебе никогда не надоедает поправлять людей? Выпей, черт возьми.

Именно это мы и делаем.

Я попыталась представить себе, как будет выглядеть королевская яхта, но, как и практически любой другой опыт в этом безумном путешествии, мое воображение, к сожалению, не дотягивает до увиденного.

На «корабле» есть все мыслимые виды роскоши. Это плавучий дворец - и почти такой же большой. Вереницы лампочек усеивают небо над палубой, и некоторые из гостей - тоже пьяные, но не так сильно, как Генри - превращают ее в импровизированный танцпол. Они кружатся в такт музыке, доносящейся из динамиков ди-джея. Играет Канье Уэст - и я смеюсь про себя, вспоминая наше с Николасом первое свидание.

Кажется, это было так давно. Столько всего произошло. Так много изменилось.

С бокалами в руках мы с Николасом вливаемся в толпу. Он знакомит меня со всевозможными аристократами: герцогами, баронами, леди и одной маркизой, или как их там.

Мы находим Фрэнни и Саймона и держимся довольно близко к ним. Примерно через час мы стоим у перил, легкий ветерок развевает мои волосы, но не настолько, чтобы причинить какой-либо урон прическе, а Саймон начинает рассказывать о своих планах по расширению «Barrister's».

Я смотрю на Николаса, и мое сердце замирает. Потому что он не слушает Саймона - его внимание сосредоточено на другом конце палубы, на противоположных перилах.

Я никогда раньше не видела Николаса таким испуганным. Но именно эта эмоция застыла на его лице.

- Генри, - шепчет он, но только самому себе. А потом кричит: - Генри!

Он бросается вперед, пробегая по палубе, и я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, что напугало его до смерти.

Генри смеется, слишком сильно перегнувшись через перила. А потом... молча... он переваливается через них.

Кто-то кричит. Николас вновь выкрикивает имя брата. Охранник делает ошибку, пытаясь остановить его и… получает локтем в нос. Когда Николас достигает того места, где только что стоял его брат, он не останавливается ни на секунду, а хватается за перила и прыгает вниз ногами.

И оба принца Вэсско оказываются за бортом.

Охранники в черных костюмах ждут за дверью частной больничной палаты. Кто-то принес Николасу сухую смену одежды - джинсы и простую черную футболку. Он переоделся после того, как врачи сообщили ему и советнику королевы последние новости о Генри.

Они считают, что он ударился головой по пути вниз. Легкое сотрясение мозга, все признаки указывают на отсутствие серьезных повреждений. Но Николасу от этого не легче.

Он сидит в кресле в изножье кровати, стиснув зубы, наклонившись вперед, упершись локтями в колени, натянутый как струна. Его глаза не отрываются от лежащего без сознания брата, будто он может разбудить его своим пристальным взглядом.

В комнате царит мертвая тишина, если не считать глубокого ровного дыхания Генри и мерцания пульсометра. Мы вдвоем, но я не чувствую себя неловко или не в своей тарелке.

Нет никакого желания предлагать ему что-нибудь поесть или выпить чашечку кофе. Потому что я знаю, сейчас Николас хочет только меня, нуждается во мне. Так что на Земле нет иного места, где бы я предпочла быть.

Я кладу руку ему на плечо, разминая твердую как камень мышцу. Он поворачивает голову, и его глаза встречаются с моими – и, Боже, в них горит столько эмоций. Переполненные печалью, виной и гневом - будто он не может решить, хочет ли заплакать или выбить дерьмо из своего брата.

Я бы чувствовала то же самое, если бы это была Элли. Мне бы захотелось одновременно встряхнуть ее и задушить. Поэтому я слегка улыбаюсь ему и киваю.

И как будто почувствовав, что внимание Николаса сосредоточено не только на нем, Генри шевелится. Его густые светлые брови сходятся на переносице, и он стонет, затем медленно его глаза - так похожие на прекрасные серо-зеленые глаза его брата - с усилием открываются. Расфокусированый взгляд медленно сканирует комнату, прежде чем остановиться на Николасе, с каждой секундой становясь все более настороженными. Сухим, надтреснутым голосом он бормочет:

- Дурацкая гребаная лодка.

Через мгновение Николас качает головой, пригвоздив брата взглядом к кровати, его слова звучат тихо и отрывисто.

- Не надо больше, Генри. Мы все, что от них осталось, ты и я. и ты не можешь... не надо больше.

Боль морщит лицо Генри, прогоняя маску веселья, которой он всегда прикрывался.

- Что случилось? - спрашивает Николас. - Я знаю, что-то случилось. Это постепенно съедает тебя, и ты расскажешь мне, что это. Сейчас же.

Генри кивает, облизывает губы и просит воды. Я наполняю стакан из пластикового кувшина, стоящего на столике. После нескольких долгих глотков через соломинку он отставляет его в сторону и трет глаза.

Начав говорить, он отводит взгляд от брата в дальний угол комнаты, словно видит, как перед ним разыгрывается его рассказ.

- Это случилось примерно за два месяца до окончания моей службы. Они держали меня подальше от всего, что напоминало военные действия - это было похоже на вечеринку в саду. Ты же знаешь, как это бывает.

Николас объяснил мне это. «Цель высокой важности» - вот кем были они с братом.

Хотя их подготовка была такой же, как и у других солдат, при развертывании они получали специальные задания, потому что находились под особой угрозой. Потому что из принцев получился бы очень блестящий трофей.

- А потом однажды Темные Костюмы сказали, что у них есть моральная миссия - возможность пропаганды. Они хотели, чтобы я посетил аванпост, все еще находящийся в безопасной зоне, но за пределами основного объекта. Группу мужчин, проведших там некоторое время, нуждавшихся в поддержке. Визите их принца. Награде за хорошо выполненную службу.

Генри терзает зубами губу - почти кусает.

- Мы выехали, и я встретился с ними, их было всего человек пятнадцать. Они были хорошими парнями. Один был похож на старого сварливого бульдога - он хотел свести меня со своей внучкой. Другой... ему было всего восемнадцать... - слезы наворачиваются на глаза Генри, и его голос срывается. - Он ни разу не целовался с девушкой. И с нетерпением ждал возвращения домой, чтобы изменить это.