Он посмеивается. И держит меня за руку, пока мы идем к «Циклону». Никто к нам не приглядывается, но Николас все равно смотрит вниз или на меня.

- Так... каково это – выйти на улицу... без них?

Он щурится от солнца.

- Странно. Будто я что-то забыл. Как в том сне, когда приходишь в класс без штанов. Но это... тоже волнующе.

Он целует мне тыльную сторону ладони, как в то первое утро, снова вызывая покалывание.

После катания на американских горках и поедания хот-догов мы возвращаемся к байку, чтобы взять покрывало, которое я туда уложила, и направляемся к амфитеатру.

- «Kodaline» выступают, - говорю я ему.

У Николаса есть куча их песен в плейлисте телефона. Он останавливается, и его лицо становится почти непроницаемым, но глаза горят ярко-зеленым светом. Затем одним движением он притягивает меня к себе и целует, лишая меня дыхания. Он прижимается своим лбом к моему.

- Это абсолютно лучшее, что кто-либо когда-либо делал для меня. Спасибо, Оливия.

Я улыбаюсь - и знаю, что сияю. Потому что именно так я себя и чувствую. Прямо сейчас - в его объятиях. Освещенная изнутри, как светящаяся падающая звезда, которая никогда не погаснет.

В помещении, когда мы стоим в очереди за напитками, из динамиков льется «Everything I Do» Брайана Адамса.

- Я люблю эту песню, - говорю я ему. - Это была моя песня на выпускном, но я на него не пошла.

- Почему? - спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

- У меня не было ни времени, ни платья.

- Разве твой парень... Джек... не хотел представить тебя всем?

- Он не настолько увлекался танцами.

Николас издает звук отвращения.

- Определенно чертов эгоист.

Потом я замечаю, что он держит голову опущенной, пытаясь скрыть лицо. Я поднимаю его подбородок.

- Эта штука с прятками работает только в том случае, если ты не ведешь себя так, будто пытаешься что-то скрыть. - Он слегка смущенно улыбается, и на щеках появляются ямочки. М-м-м. - Большинство людей тут никогда бы не подумали, что ты здесь объявишься, а тем немногим, кому взбредет это в голову, вероятно, слишком пофиг, чтобы делать из этого большое событие. Жители Нью-Йорка прохладно относятся к знаменитостям.

Он смотрит на меня как на сумасшедшую.

- Не те, что видел я.

Я пожимаю плечами.

- Они, наверное, из Джерси.

Николас смеется - глубокий смешок, заставляющий меня закрыть глаза в надежде расслышать его еще лучше. Но тут сзади раздается голос - хрипловатый, вероятно курильщицы, определенно со Стейтен-Айленда.

- Божечки, ты хоть знаешь, на кого похож?

Ладонь Николаса в моей руке застывает, но я сжимаю ее, потому что... у меня есть это.

- На принца Николаса, да? – говорю я своим нью-йоркским акцентом блондинке в очках-авиаторах.

- Совершенно верно! Знаешь, я слышала, что он в городе, - она указывает на Николаса, —и ты вполне можешь быть им!

- Знаю! Я постоянно ему говорю, что мы должны переехать в Вегас - он мог бы получить работу в качестве пародиста - но он меня не слушает. - Я трясу руку Николаса. – Детка, изобрази акцент.

С нежным взглядом он говорит своим обычным голосом.

- У меня нет акцента... детка.

Я громко смеюсь, а женщина позади нас сходит с ума.

- О, Божечкиии, это безумие!

- Правда ведь? - я вздыхаю. - Если мне повезет, может, я обнаружу, что он какой-то давно потерянный родственник.

Справа открывается касса, и я направляюсь к ней, бросая женщине:

- Оторвитесь.

- Хорошенько выпейте, - отвечает она.

Николас обнимает меня за плечи своей сильной рукой, и я наклоняюсь, прижимаясь носом к его футболке, вдыхая его удивительный аромат. Затем смотрю на него.

- Видишь, я же тебе говорила.

Он целует меня в губы, покусывая так, что я стону.

- Ты чертов гений.

- Бываю моментами.

После выпивки - по паре пива из красных стаканчиков - мы гуляем по траве, пока не находим идеальное место.

- И что теперь? - спрашивает мой думаю-он-мог-быть-моим парень.

- Ты когда-нибудь пил дешевое пиво, слушал хорошую музыку и целовался весь день под теплым солнышком на покрывале на поляне, окруженный парой сотен людей?

- Никогда не имел такого удовольствия.

Я поднимаю вверх стакан.

- Сегодня будешь.

Николас

Мы с Оливией, спотыкаясь, проходим через вращающуюся дверь в вестибюль «Плазы», держась за руки, украдкой целуемся и хихикаем, как два похотливых подростка, прогуливающих занятия ради быстрого секса в чулане для метел.

Лежа с ней на покрывале весь день, долго и медленно целуя ее, не заботясь о том, кто на нас смотрит - потому что никто и не смотрел - заставило меня отчаянно нуждаться в ней. И сильно. Господи, так сильно, что если в нашу сторону повернутся головы или камеры телефонов, мне плевать. Все, что меня волнует - это мой член, вжавшийся в джинсы, большой, горячий и изнывающий.

Ожидание. Было ли когда-нибудь слово более сладкое? Мне никогда не приходилось ждать - не этого. Я понятия не имел, что нагнетание, часы шипящего, дразнящего отсроченного удовлетворения, может быть таким пьянящим афродизиаком. Моя кровь кипит, а глаза Оливии сверкают-от страсти, игривости и голода.

Мы входим в лифт, и в тот момент, когда двери за нами закрываются, я приподнимаю ее, прижимаю к стене и опустошаю ее рот - глубже, чем раньше. Она стонет вокруг моего языка, когда я трусь о нее, наслаждаясь давлением, которое не принесет никакого облегчения. Но оно прекрасно - даже волнующе - потому что я знаю, что скоро она будет обнажена и распростерта на моей кровати, и я смогу снова и снова входить в ее тесноту, пока мы оба не устанем. Или не развалим эту чертову кровать - смотря что случится раньше.

Пока лифт поднимается, я отклоняюсь назад и смотрю вниз, наблюдая, как моя обтянутая джинсами промежность намеренно упирается в ее разгоряченное средоточие. Мой член изящно скользит прямо туда - к ее мягкой, сладкой плоти, скрытой под тонкой тканью ее черных хлопчатобумажных леггинсов. Но я чувствую ее. И это чувство грандиозно.

Впившись ногтями мне в затылок, Оливия приподнимается, прижимаясь губами к моей челюсти и царапая зубами щетину.

- Я хочу, чтобы ты оттрахал меня везде, Николас, - задыхается она.      - Кончил куда угодно. Между ног, на груди, в рот, в горло... о, это будет так хорошо. Везде, Николас.

- Черт, да, - шиплю я, с каждым словом чувствуя себя еще безумнее. Надо отметить, дешевое пиво делает Оливию дикой. Следует пополнить запасы.

Со звоном, лифт в пентхаус открывается. Дом, милый дом.

Оливия кладет свои лодыжки мне на поясницу, и я несу ее, поглаживая и разминая эту аппетитную задницу, через фойе, направляясь в спальню.

Мое путешествие прерывается в гостиной - главой моей службы безопасности, ожидающим на диване, прямым, как сердитая доска, и хмурым. И вдруг я чувствую себя не просто подростком - я чувствую себя подростком, которого поймали, когда он пробирался после комендантского часа, воняя сексом, куревом и алкоголем.

- Итак... вы вернулись? - Логан встает.

- Э... да. Это было грандиозное шоу, - говорю я ему. - Никаких инцидентов не произошло; казалось, никто меня не узнавал.

Он вскидывает руки, подражая сытой по горло матери. И говорит так же.

- Вы могли бы и позвонить! Я провел здесь весь день - наполовину сошел с ума от беспокойства.

И я знаю, что это грубо, но удивительный день и уверенность в том, что скоро я буду по самые яйца в Оливии, делают меня слишком счастливым, чтобы волноваться. Я смеюсь.

- Прости, мам.

Логана это не забавляет. Его зубы скрипят так сильно, что мне кажется, я это слышу.

- Это не смешно, Мой Господин. Это опасно. - Он на мгновение переводит взгляд на Оливию, потом снова на меня. - Нам нужно поговорить. Наедине.

- Ладно, успокойся уже. В данный момент у меня руки заняты кое-чем восхитительным. - Я сжимаю задницу Оливии, заставляя ее хихикать и прятать лицо у меня на шее. - Мы поговорим утром, первым делом, обещаю.