— Нравится? — я подхожу к парню сзади и обнимаю, прижимая ближе. Он одет в теплое пальто, я всего лишь в свитере. Когда едешь за рулем, не чувствуешь холода, особенно если на дороге не самые лучшие условия для езды. Пальто, кажется, осталось в квартире Троя. Это теперь вполне обычно для нас. За две недели, что прошли с той ночи, мы частично перетаскиваем вещи друг друга по разным квартирам: то ко мне, то к нему. Мы ночуем вместе, и меня пугает эта спокойная жизнь. Слишком всё прекрасно. Даже ссоры по мелочам, подобным тому, что смотреть и чем ужинать, переходят в шутку, а следом в поцелуи, объятия, в становящиеся всё громче и громче стоны.

— Тут безумно красиво, — голубые глаза заворожено глядят в сторону «причала».

— Вообще это место принадлежит целиком и полностью моему начальнику, — говорю я, залезая в машину через пассажирскую дверь, чтобы достать сумку с едой и термосом, в которой налит горький кофе без сахара с корицей. — Он разрешил приезжать сюда в любое время года, даже ключ дал от дома.

Я закрываю машину, проверяю сигнализацию, хотя знаю, что сюда никто не сунется. Простая привычка, отработанная до автоматизма. Трой уже топчется на месте, пытаясь согреться. Подхожу к нему и, поставив небольшую спортивную сумку на снег, застегиваю его пальто на второй ряд пуговиц.

— Еще не хватало тебе заболеть. С больным горлом не видать тебе записи песен, сам знаешь, — бурчу я, заматывая Сивана в шарф почти с носом. Он недовольно что-то бормочет, опуская черную шерстяную ткань ниже.

— Альбом почти готов, остались мелочи, — пожимает плечами голубоглазый.

— Не повод в мороз ходить раздетым.

Трой смеется и закатывает глаза.

— Кто бы говорил! Ты свое пальто дома забыл.

«Дома». Теперь его квартира стала для меня домом. Так же, как моя — для него. У нас нет понятия «прийти в гости». Есть только «давай сегодня поужинаем дома, посмотрим фильм».

Есть только «я хочу тебя видеть».

«Я хочу целовать тебя всю ночь».

«Я хочу тебя».

Мы идем к причалу, перекидываясь периодически снежками. Трой звонко смеется, и этот смех эхом разносится по все базе. От этого смеха идут мурашки. Потому что я боюсь, что больше не услышу его. Набатом звучит: депрессивное расстройство. В любой момент это солнце по имени Трой Сиван угаснет, улыбка сотрется с его лица, лекарства дадут побочный эффект. Я вижу, как парень пытается принимать все эти таблетки, пока я в душе или на кухне, пока я отворачиваюсь, чтобы отредактировать фото в ноутбуке, пока читаю книгу. Он знает, что я всё замечаю, но продолжает упорно делать вид, что всё хорошо. Проблемы нет.

На самом деле у нас чертовские проблемы. Они сожрут нас, убьют, как «бытовуха» зачастую губит всю романтику, если мы не разберемся. Но сейчас, когда медленно идет легкий снег, тая на ресницах, когда ледяная гладь замерзшего озера переливается, меньше всего хочется говорить о том, что будет дальше.

Мы пьем кофе, передавая друг другу по очереди кружку-крышку от термоса. В такой мороз лучше всего греет глинтвейн, но в один из вечеров, когда мы смотрели, точнее просто на фоне был какой-то фильм, кажется, один из бондианы, Трой сказал, что не пьет. «Я уже несколько лет на лекарствах, и больше, чем внезапных приступов, я боюсь того, что в реакции с алкоголем они дадут кошмарный результат. Я слишком помню тот день, когда запил горсть таблеток пивом… — он передергивает плечами, будто стряхивая неприятные воспоминания. Я замечаю, что кончики его пальцев начинают дрожать. — Меня еле откачали. Потом больницы, врачи, мамины слезы… Не хочу этого больше».

Именно в тот вечер я узнал, что те недели, что Трой отсутствовал, он был в больнице. Однотонные стены, ласковые медсестры, врачи с их лживыми улыбками. Чем больше Сиван говорил об этом, тем хуже ему становилось.

И я поцеловал его, прерывая эти неприятные воспоминания. Я целовал его, прижимая к себе, держал его руки в своих, унимая дрожь. Я не хочу знать всего, если рассказывая об этом, он страдает от невыносимой боли.

Мы пьем кофе сначала в тишине, которую я решаю прервать.

— Я привез тебя сюда не просто так, — начинаю я издалека. Трой поворачивается ко мне, садится, поджимая одну ногу под себя. Заправляет за ухо мешающуюся прядку, приподнимает скептически бровь.

— Неужели предложения руки и сердца? Не рановато ли, Коннор Франта? — парень смеется, потом проводит рукой по лицу, продолжая улыбаться. — У меня дурацкое чувство юмора, правда?

«Нет. Выходи за меня. Будь со мной. Но прости меня, когда я умру, оставив тебя одного».

— Вытяни руку, — я беру Троя за запястье и тяну вперед. Он пододвигается ближе и держит руку на весу, пока я, повернувшись к парню спиной, ищу то, что нужно, в сумке. Нахожу.

Я разворачиваюсь, держа в руках ярко-голубой, как его глаза, футлярчик, перевязанный темно-синей лентой. Трой смотрит, закусив губу, не зная, кажется, что ему сказать и делать. Я достаю из футляра серебряный браслет с синими сапфирами. Тот, что я увидел незадолго до встречи с парнем.

Трой не дышит. Он замирает, когда мои пальцы касаются его запястья, задрав рукав пальто. Когда застежка щелкает, а браслет ярко блестит и переливается на правой руке, Сиван выдыхает, а я вижу, как по щеке у него бежит слезинка. Одна. Она будто тут же замерзает, застывая в складках шарфа. А может, это просто растаявшая снежинка…

— Нравится? — я пододвигаюсь к Трою, кладу ладонь ему на щеку. Он трется о мои пальцы, целует их, берет мою руку в свою. Он переплетает наши пальцы, сжимает.

— Спасибо, — шепчет он перед тем, как целует меня. Его губы холодные, чуть покусанные. Он часто кусает губы, когда не знает, что сделать, как поступить. Когда нервничает, переживает. Я знаю, что еще он заламывает пальцы в такие моменты, может резко вскочить с места, нарезать круги по комнате. Я узнаю его с каждым днем всё больше и больше.

Мы целуемся медленно, будто растягивая этот момент. Снег идет всё сильнее, он оседает на его ресницах, на волосах.

Я хочу столько ему сказать, но просто целую. Держу за руку и обнимаю за талию, чувствую, как дрожат его ресницы, как замирает дыхание, стоит мне отстраниться. Всё это больше, чем просто слова.

Уже в домике, около камина, мы продолжаем целоваться. Я даже не помню, как удалось быстро разжечь огонь, чтобы стало хоть немного теплее.

— Не оставляй меня, прошу, — шепчет Трой, когда я перемещаюсь мелкими поцелуями от скул к шее. — Будь со мной. Всегда.

— Хорошо, — шепчу я, прижимая его к себе.

И когда тонкие пальцы сжимают мои плечи, когда Трой рвано выдыхает, когда он тихо стонет, а я ловлю эти стоны губами. Когда я целую его, когда удовольствие рассыпается звездами в глазах. Когда серебряный браслет с сапфирами, на которые так похожи его глаза, переливается в свете очага, мы даже не слышим, как звонит мой телефон.

Я даже не знаю, что мне пришла смс-ка.

«Они знают, что ты не выполнил задание. И что их главная цель с тобой. Коннор, черт возьми, они убьют вас, уезжайте».

========== X ==========

Я запечатываю конверты. Их восемь. В каждом лежит досье. А еще билет. Каждому в свою часть мира. Каждому в разные уголки планеты. Мне не жаль потраченных денег, мне не жаль потраченного времени. Мне внезапно почему-то становится жаль этих людей.

Я развожу по адресам эти письма, оставляя каждое в почтовом ящике. Я надеюсь, что у всех этих людей хватит мозгов понять, что в конце их досье не зря написано: «устранить».

К концу дня у меня в руках остается лишь одна биография, одна история.

И я сворачиваю лист вчетверо, написав послание на обратной стороне, и убираю в коробку, где лежит револьвер, армейские жетоны, диск с песнями Троя и его фотография. Задвигаю коробку подальше и надеюсь, что всё, что я сделал, спасет хотя бы часть жизней.

***

Kadebostany — Fever

— Почему тебя нет ни в одной соц. сети? — Трой хмурит брови и вопрошающе смотрит на меня. В одной руке он держит телефон с открытым «Instagram», во второй — чашку с кофе. На правой руке ослепительно сверкает браслет.