Трой Меллет Сиван. 21 год. Место рождения: Австралия, Перт.
Всё остальное уже съедает огонь, обжигая вместе с бумагой пальцы. Разжимаю их, и тлеющий кусочек той злополучной папки поджигает остальные. Жаром отдает на всю незастекленную лоджию, и я начинаю нервно смеяться, думая о том, что соседи испугаются и вызовут пожарных.
Пламя поднимается выше. Хочется опуститься в него с головой и исчезнуть. Но я лишь кручу в пальцах сигарету. Уже три недели в моих легких гуляет электронный сладкий дым. Зачем? Зачем беречь себя, будто кто-то будет рядом со мной всю жизнь. Она и так будет слишком короткой. Медленно убивать себя, потому что некому давать повод жить.
Его досье зажгло остальные, его жизнь в моих руках, как и остальные. Вот только моя жизнь не принадлежит мне. Какой смысл её беречь, если Его никогда не будет рядом?
Я поджигаю сигарету, втягивая в легкие горький, тяжелый дым. Горло саднит, и я выпускаю дым через нос. Сажусь на пол и смотрю на звездное небо. Я не знаю ни одного созвездия, кроме Медведицы. Я не нахожу никакого волшебства в ночном небе, хотя и фотограф.
Для меня волшебство — он. Недосягаемый. Тот, с кем нельзя быть рядом.
Я затягиваюсь ядовитым дымом и жалею, что нельзя умереть от одной лишь сигареты.
***
Seafret — Be There
Бессонница. Первый признак того, что моя нервная система дает сбой. Я морально уничтожен кошмарами, глупыми снами, постоянной путаницей в голове. Шатаюсь бессмысленно по городу, изредка забираясь на крыши, чтобы пофотографировать город. Прихожу домой уставший, с гудящими ногами и стоптанными почти до дыр кедами. Сажусь за лэптоп, чтобы отредактировать фотографии, но в итоге удаляю почти всё. Не то. Не так.
Сметаю со стола одним движением руки какие-то бумаги, телефон, флешки, ноутбук и мышку. Кричу, даже не слыша крика. Бью по деревянной поверхности руками, сбивая их в кровь, но не чувствую боли.
Срываю голос, но не обращаю внимания. Хриплю, медленно сползая на пол.
Схожу с ума, чувствуя на руках не свою кровь, а кровь тех, кого я убил за все эти годы.
В четыре утра, когда за окном еще темно, я встаю с холодной постели. Уснуть не получается. Под глазами уже залегли черно-синие тени, а руки дрожат всё чаще. Я либо не ем вообще, либо сметаю содержимое холодильника. Голода либо нет вообще, либо он скручивает желудок в тугой узел, оставляя во рту привкус желчи.
В душе я включаю воду погорячее, пытаясь расслабиться. Почти засыпаю под мягкими струями воды, опираясь руками на запотевший кафель. Но стоит хоть немного расслабиться, как пульс учащается, пальцы начинают дрожать, а перед глазами темнота сменяется мутной пеленой надвигающегося кошмара. Я резко открываю глаза.
На плечах от воды красные пятна. Ожоги. Я сам не заметил, как выкрутил кран в левую сторону, делая из успокаивающей теплой воды обжигающе-горячую. Теперь кожу жжет, но я не обращаю внимания и провожу по больным местам полотенцем, раздирая почти в кровь. Немного приводит в чувства.
Одевшись в джинсы и футболку, накинув на плечи кардиган, чтобы не замерзнуть от промозглого, предрассветного тумана, я выхожу из квартиры. Уже занеся ногу над порогом, я замираю. В узкой щели между дверью и полом лежит диск, который я не сразу замечаю. На нем написано размашистым почерком, который я узнаю, кажется, из тысячи.
«Я хочу, чтобы ты услышал это первым».
Я срываюсь с места, едва не забыв закрыть квартиру. Пробегаю несколько кварталов на одном дыхании, но потом из легких начинает с сипом выходить воздух, и я останавливаюсь. Что я ему скажу? Сейчас от силы пять утра. «Привет, я тут увидел твой диск под дверью. Не знаю, когда ты его принес, но я даже не слушал. Я просто прибежал, чтобы сказать, что я те…».
Обессилено сажусь на качели в каком-то из дворов. Что я…
Себе признаться не так уж сложно, как кажется. Даже не так сложно признаться ему. Другой вопрос: а что дальше? Каким будет наше будущее?
Ответ один — его не будет вообще.
Оставшееся расстояние я прохожу спокойным шагом, наблюдая, как просыпается город. Маленькие спальные районы, например, не засыпают никогда. В них что-нибудь вечно происходит. Сжимая в руке диск, я прохожу мимо небольшого дома, приблизительно этажей в пять, каких в городе почти не осталось. Отголосок прошлого, который сносят, чтобы поставить на их место высотки для элиты. Чтобы продавать квартиры таким, как я. Денег много, а вот счастья…
Парень подсаживает девушку, чтобы она забралась через окно первого этажа, видимо, к себе в комнату. Целует ее на прощание, убегает. Видимо, проснулись родители, заметив всенощное отсутствие дочери. С высоты моей квартиры подобного в престижном районе не увидишь. В высотках нет ни грамма романтики, они будто бесчувственные гиганты. Что, если бы всё произошло не так? Если бы я остался дома, умолчал об ориентации. Я бы так же бегал по-тихому ночью на свидания. Я бы отучился в институте и не знал бы, что такое не спать ночи из-за кошмаров или бессонницы, виня себя за смерти многих людей. Раньше меня это редко волновало, сейчас же… Всё сложилось бы по-другому. И я не встретил бы его.
Я стучусь в дверь, надеясь, что мне откроют. Стучусь, не чувствуя боли в разбитых руках. Хочется позвать Троя, как в тот раз, попросить открыть, сказать хоть что-то. Но язык будто прилип к зубами, и я не могу вымолвить хоть что-то.
— Бесполезно, — раздается голос сбоку от меня. Оборачиваюсь и даже от удивления, кажется, замираю. Дверь через две квартиры от Троя закрывает Зоелла. Та самая официантка из кофейни. — Он уехал на неделю вроде.
— Куда? — говорю нечетко, будто разучившись это делать. Но девушка меня понимает. Как-то жалостливо оглядывает меня, однозначно замечая, насколько потрепанным и побитым я выгляжу.
— Не сказал, — она пожимает плечами и вытаскивает ключ. — Не хочешь кофе выпить? Паршиво выглядишь?
— Я сегодня на мели, — усмехаюсь, демонстрируя пустые карманы. Безрассудно было выходить из дома без кошелька и телефона, захватив лишь диск и ключи, которые, если я их не потерял, лежат в кармане кофты.
— Ничего, — Зои машет рукой. — За счет заведения. Заодно поговорим по дороге, всё веселее, чем идти одной.
Как-то неопределенно пожимаю плечами. Я отвык от банального обычного общения ни о чем. Возможно, стоит просто поговорить хотя бы с кем-то. Нельзя сходить с ума. Нельзя сосредотачивать весь свой мир на чем-то одном.
Вот только не получается. Так вышло, что он становится всем. Самым притягательным, самым опасным, самым идеальным. Всё, что прекрасно, в этой жизни либо аморально, либо смертельно.
========== VIII ==========
Placebo — Protege Moi
Ноябрь начинается со снега. Промозглого, мокрого, но снега. Я опрометчиво выхожу из дома в тонких джинсах и вязаном сером пуловере. Не греет ни капли, снежинки забираются под ткань, таят и холодными каплями ползут по спине. Холодно. Невыносимо холодно. И я не понимаю, то ли снег тает на моих щеках, то ли… это слезы.
Смахиваю резким движение руки. Другой держу винтовку. Крепко сжимаю, чтобы не выронить, как все прошлые разы. Осталось три недели. Либо убиваю я, либо меня. И последний вариант устраивает больше. Перед глазами мокрая пелена, но я упорно продолжаю смотреть в прицел. Сегодня там девочка. На ней красное, слишком яркое для серой осени пальто. Она беспечно идет через дорогу, машины тормозят на красном, как её одежка, светофоре. Судя по досье во втором экземпляре папки, на которую у меня другие планы, её зовут Матильда и ей всего 11 лет. Ребенок. Маленькая девочка, которая не успела еще сделать что-нибудь хуже, чем вылить тарелку невкусного супа в унитаз или отдать положенный кусок котлеты коту. Она просто родилась в слишком обеспеченной и в какой-то мере влиятельной семье. Просто её мать или отец (я предпочитаю не уточнять, когда принимаю заказ) перешли дорогу кому-то. Паук плетет свою паутину и ловит мух. Её родители попали в такую же паутину. Вот только за ошибки расплачиваться не взрослым. Детям.
