— Будешь яблоко? — руки танцора протягивают мне фрукт и ножик. Я принимаю их, ответив лишь кивком. Стоя чищу яблоко, кожура которого падает на пол. Стеффан наблюдает за мной, а потом говорит:

— Расскажешь что-нибудь о себе? Нам ведь еще суждено встретиться.

Я закидываю небольшое, очищенное полностью от кожуры яблоко в рот и, разгрызая сочную мякоть, подхожу и наклоняюсь к Баллету. В моей левой руке зажат нож. Немного неудобно, но перекладывать в правую нельзя, дабы не вызвать подозрений.

— Конечно, расскажу, — произношу я, почти касаясь своими губами губ Стеффана. Я обворожительно улыбаюсь, зная, что моя улыбка — последнее, что он увидит. — Расскажу, когда встретимся на том свете.

Я взмахиваю ножом, перерезая горло тому, кто изгибался подо мной, опьяненный вином. Тому, кто зажимал меня в клубе под песню Beyonce. И я не испытываю ни жалости, ни тоски, ни тем более любви. Потому что я всего лишь выполнял задание.

Потому что это не Трой.

Я забираю нож с собой и, стерев отпечатки там, где они были оставлены мною особо четко, обувшись в кожаные туфли, давящие мне на кончики пальцев, выхожу из квартиры, где, прохрипев, последний раз вздыхает очередное мое задание.

Темнота скрывает пятна крови на моей белоснежной рубашке, зажатый в кармане джинс нож холодит бедро. Я сажусь в машину и, едва заведя ее, тут же даю газу. Меня не заботит, что меня может остановить полиция, и тогда мне не избежать наказания. Кровь на руках и вещах, ошалелые глаза, пистолет, которым я так и не воспользовался, на заднем сиденье. Не знаю, кто меня хранит, но мне везет. Едва выехав за город и остановившись на обочине, я пишу Трою по Viber смс:

«Я тебя встречу. Удачного полета».

Подумав несколько секунд, я перебарываю в себе желание отправить следом какую-нибудь милую глупость. Нельзя показывать Трою свои чувства. Нельзя давать ему надежду, привязывать его к себе. Нельзя любить. Одна из заповедей тех, кто состоит в «Alma Mater».

Бросив телефон на приборную панель, я лезу назад и переодеваюсь в чистые вещи, так предусмотрительно захваченные с собой в небольшой спортивной сумке. Вылезая из машины, я прихватываю с собой зажигалку. Кидаю джинсы, рубашку и туфли на асфальт и, щедро полив бензином, стоявшим в багажнике, кидаю туда пачку сигарет и зажигалку, мерцающую огоньком, выбитым кремнем. Вспыхивает ярко, тут же обдавая меня жаром. Кажется даже, что у меня обуглились кончики ресниц, настолько сильно горит огонь. Но тем лучше, значит, не останется улик.

Нож я везу с собой, решив, что отнесу его Маркусу. Маленький трофей за необычно выполненное задание.

Я сажусь в машину и уезжаю в Сакраменто, обратно, чтобы сдать выполненное задание. Один из девяти готов.

Но как мне это поможет спасти Троя?

Комментарий к V

* - Glock нельзя приобрести на территории США, т.к. он не соответствует каким-то там стандартам. А вот в Австрии, как в стране-производителе, можно.

========== VI ==========

BROODS — Coattails

Когда я захожу в аэропорт, Трой уже катит свой чемодан по залу ожидания. Помимо багажа в правой руке, на левом плече парня висит сумка с ноутбуком и еще одна сумка с нотами и текстами песен. Я знаю каждую из них почти наизусть, и в моей голове звучит прекрасный голос, поющий эти строки. Я иду Трою навстречу и, когда мы приближаемся друг к другу на расстояние не меньше, чем двух метров, Сиван резко кидает чемодан и бежит ко мне. Его тонкие руки обвивают мою шею, сумка с ноутбуком бьется о наши ноги, но нам все равно. Я обнимаю парня в ответ, прижимая ближе к себе, вдыхая запах его одеколона и мятной жвачки. Я будто пытаюсь слиться с ним в одно целое, и меньшее, что меня сейчас волнует, — это то, что по аэропорту снуют десятки любопытных людей, чьи взгляды то и дело обращаются в нашу сторону.

— Я так скучал по тебе, Коннор, — дыхание Троя опаляет мне щеку, оставляя после себя тепло и мурашки.

— Прошло меньше трех недель, — не отстраняясь от парня, смеюсь я. И буквально чувствую улыбку в ответ. — Тем более мы созванивались.

Отстраняясь от меня, Трой мягко проводит пальцами по моей шее, и это движение настолько интимное и нежное, что краска приливает к щекам, и мне кажется, что это замечают все вокруг. Мимолетно оглядевшись, я успокаиваюсь. Почти никому нет до нас дела, все спешат на свой самолет или, наоборот, с него, встречаются пары и расходятся. А мы стоим в центре этого всего и не можем двинуться. Потому что руки Троя обнимают мою шею, потому что мои руки держат его талию.

И даже до машины мы идем непозволительно близко друг к другу, почти соприкасаясь руками. Хочется отойти. Не потому что неприятно, а потому что нельзя привыкать к этому спокойствию, к… отношениям. Я с содроганием понимаю, что это не дружба, не было и не будет ей. Мы уже не просто знакомые. За эти три недели, регулярно созваниваясь и списываясь, мы сблизились. Слишком.

Один. Мы подбираемся друг к другу осторожно, будто боимся спугнуть.

Два. Мы робко улыбаемся, звоним чуть чаще, говорим чуть громче.

Три. Мы не спим ночи напролет, мы касаемся кончиками пальцев экранов, будто можем почувствовать друг друга на расстоянии в несколько тысяч километров.

Финал. Мы рассыпаемся мелким бисером. Меня разбивают пули, предназначенные для него.

Его разбивает горе, нанося неизлечимые раны.

Это неизбежно. Я знаю, что это случится. Потому что я…

Я неловко касаюсь его руки, когда хочу переключить передачу. Мы едем к его дому, и я заношу руку вправо, к рычагу, но натыкаюсь на изящную ладонь, которую Трой тут же одергивает, будто ошпарившись своей холодной кожей о мою — горячую. Я сжимаю левую руку на руле крепче, сдерживая закипающую внутри злобу на самого себя. Непозволительно так сближаться с тем, кто давно должен быть в прицеле снайперской винтовки. Непозволительно давать Трою надежду на нормальные отношения. Мы не будем обычной парой. Мы никогда не заснем вместе спокойным сном, обнимая друг друга. Мы никогда не будем счастливы. И это все по моей вине.

Мы едем в молчании. Я даже не включаю радио, просто слушаю, как монотонно шумит двигатель, и что щелкает в своем смартфоне Трой. Когда клацанье затихает, Сиван говорит как-то виновато:

— Коннор, слушай, — я отвлекаюсь на секунду от дороги, чтобы взглянуть на заламывающего пальцы парня. — Зои попросила меня сейчас в кофейню приехать. Довезешь?

— Конечно, — киваю. — А зачем?

— Сказала, что за эти три недели обо мне спросили уже с десяток человек.

Тук. Слева что-то колет. Стоп. Я не верю своим ощущениям, но всё говорит о том, что это элементарная ревность. Ведь наверняка не просто так люди ищут Троя. Они хотят с ним видеться, говорить, слушать его. Чтобы он пел только для них. И я хочу того же. Но он человек. Не певчая птица, которую можно запереть в клетке и слушать чудесный голос дни напролет.

— Вообще, — внезапно продолжает Сиван, — меня напрягает это внимание. Когда Джо и Каспар позвали меня петь, я не хотел. Одно дело петь дома, в душе или в кругу друзей. Другое дело, когда на тебя устремлены взгляды, и ты поешь, но… так боишься где-то запнуться!

Я не поворачиваюсь к парню из-за слишком оживленного движения на центральной улице, по которой мы едем к кофейне, но боковым зрением замечаю, как Трой кутается сильнее в серую толстовку на замке. И то ли он делает от холода, который действительно царит на улице вместе с несильным, но очень промозглым дождем, либо это движение — попытка защитить себя от неприятных воспоминаний.

— Но на сцене ты, — я пытаюсь подобрать слово, запинаюсь. Я смущен, потому что впервые Трой говорит со мной на столь откровенную относительно его чувств тему, — ты будто светишься. Я не знаю, как это объяснить.

Отпускаю всего на мгновение руль, чтобы переключить передачу. А потом моя рука перемещается к лицу Троя, и я аккуратно, кончиками пальцев, будто боясь, что парень рассыплется мелким бисером под моей рукой, заправляю ему за ухо выбившуюся кучеряшку. Сиван улыбается, глядя в окно. Не отстраняется, ничего не говорит. Он просто смотрит на бьющие о стекло капли и улыбается так, будто сейчас его губы сожмутся в тонкую нитку, а из глаз польются слезы. И я смотрю прямо на дорогу, держа уже обе руки на руле. Нас обгоняет, вылетая на встречную полосу, машина. И я с содроганием сердца и резкой болью в руках, будто опять сжимаю нож, вкладывая в замахивающиеся движение всю силу, узнаю машину тех, кто ежегодно шантажирует нашу организацию, вручая Маркусу папки подобно той, что лежит у меня дома в двух экземплярах.