– Я до приезда в Румынию даже и не верил в сверхъестественных существ, но здесь все буквально кишит ими, кажется. Всюду будто духи воют, оборотни по лесам бегают, да драконы взрезают крыльями небо. Я бы и в вампиров, пожалуй, поверил. Самое то, чтобы жить и не бояться солнца, – отставив чашку с травяным сбором на тумбочку и сложив руки на груди, как и граф, я откинулся на подушки и мгновенно расслабился. Если в первую неделю я и чувствовал себя пленником замка, то сейчас скорее просто был гостем, которого непогода и слабое здоровье заставили повременить с отъездом обратно.

Его Светлость тихо засмеялся, и его лицо перестало вызывать у меня отвращение, как это было в первые дни. Не знаю, с чем это было связано, но я даже почувствовал себя комфортно в его окружении, лежа в постели в комнате, которая являлась буквально живым напоминанием о существовании отдельно взятой личности.

– Не дурно ли то, что я сплю в этой комнате, когда она уже, можно сказать, принадлежит конкретному, пускай и покойному, человеку? – осведомился я, закашлявшись по окончании вновь.

– Не думаю, мой друг, не думаю, поскольку юноша был добрый и всепонимающий, полагаю, он простит то, что мы воспользовались его опочивальней, повторюсь, самой уютной и теплой в замке, чтобы поправить ваше здоровье, Уильям, – фон Штауффенберг прервался на мгновение и продолжил. – Вы были больны не менее пяти дней и лихорадили еженощно. Я давал вам лекарственный травяной сбор и постарался сделать прогревание. Будьте благоразумны и не гуляйте по замку без теплой верхней одежды. Сквозняки буквально могут быть смертельны.

– Простите, Ваша Светлость, а не могли бы вы мне рассказать еще что-нибудь о князе Хованском? Я, любопытства ради, и чтобы развеять скуку, обратил внимание на книгу, что лежала на столе, о камнях и минералах, и, найдя в библиотеке словарь, приступил к чтению. Не могло ли быть так, что князь помышлял чем-то вроде, – я выдержал паузу и добавил, – колдовства?

– Кто только ни помышлял колдовством на этих землях, друг мой! – граф ухмыльнулся вновь. – Куда ни взгляни, до сих пор можно сыскать уйму колдунов, ворожей и ведьм! – он говорил на подобную тему не без удовольствия, явно желая продолжать.

– А как вы считаете, граф, настоящее ли то колдовство или придумка и ложь ради получения денег да запугивания? В современном мире науки и прогресса нельзя не усомниться в правдивости подобных предприятий! – кажется, я, наоборот, стал сомневаться в том, что наука может объяснить происхождение всех явлений.

– То, что вы во что-либо не верите, не является доказательством того, что чего-то подобного не существует, Уильям, – фон Штауффеберг перевел взгляд на завешенный портрет. – Предания гласят, что он был сильным колдуном, что заворожил господаря и повелевал им, словно марионеткой, в угоду своим целям. Злословили всегда и будут злословить, и мы не можем быть уверены, так ли то было на самом деле, но те, кто был верен Иону в те темные времена, оставили заметки о том, что это был юноша невероятно образованный, ловкий умелец и хитрец. Он был чертовски красив. Его описывают чернокудрым чаровником с глазами цвета хризопраза. А колдовал ли он? А кто не колдовал, другой вопрос? – фон Штауффенберг только пожал плечами. – Никогда не знаешь, чему верить, а чему нет, когда прошло уже не одно столетие.

– Думаю, вы правы. Граф, скажите, вы знаете что-нибудь связанное с горным хрусталем, обсидианом и морионом? – мой голос беспричинно задрожал, когда я увидел в глазах графа понимание того, о чем я говорил. Я решил попытаться узнать хоть какую-то информацию, чтобы понять, что со мной происходит.

Он прищурился и с пару секунд молча смотрел на меня.

– Не имею ни малейшего понятия, Уильям, – произнес он и встал, чтобы незамедлительно покинуть комнату. – Прошу вас, отдыхайте, а мне нужно закончить некоторые неотложные дела.

Надеюсь, что мне показалась та довольная и несколько зловещая ухмылка, что появилась на его лице, когда он обернулся, закрывая дверь.

По спине пробежал холод и ощутимая дрожь.

Граф мне солгал.

Мое здоровье восстановилось спустя четыре дня: жар спал, боль в ушах практически перестала, а горло вовсе не напоминало о себе. Прежде всего в то утро, когда я наконец-то почувствовал себя хорошо, с удовольствием выпил чашку горячего травяного чая. Граф сказал, что в сборе были перечная мята и плоды крыжовника, чтобы снять грудное воспаление, поскольку в первую очередь у меня возобновился бронхит – я очень часто болел им в детстве, а потому при каждом удобном случае недуг вновь напоминал о себе, – и его нужно было устранить. Ион был чрезвычайно бережным и терпеливым хозяином, что заботился обо мне, как о самом важном госте его дома. Стало быть, ему не хватало человеческого общения в столь уединенном и отдаленном от цивилизации месте, хотя стоит сказать, что этот замок, пожалуй, был наиболее привлекательным местом во всей Румынии.

Первым, что я отметил по прибытии, было то, что замок был мрачным, полуразрушенным, напоминавшим древние руины, дышащие на ладан, как, впрочем, и его хозяин. И в замке было невероятно холодно. Промораживало до костей, несмотря на то, что только недавно отступило лето. В коридорах гулко раздавалось эхо шагов, завывал ветер, гуляя сквозняком из восточного крыла в западное, практически не было света и отопления – камины находились исключительно в редких спальнях, – тут и там были разбиты стекла на уровне человеческих глаз, как и некоторые зеркала, если они и были. Все это меня хоть и настораживало, но совсем не пугало. Не в моих правилах было бояться неизведанного. Я предпочитал его постигать. Но, еще не представляя, с чем столкнулся, я жадно изучал каждую комнату, куда мне было дозволено зайти, брал книги из библиотеки, захлебываясь читал то, что хотелось, покуда у меня было время, что появилось так внезапно и совершенно неожиданно. Стоит ли упоминать вновь, что метель разошлась до той степени, что горы и лес под замком были полностью укрыты белой пеленой, и едва ли можно было что-то разглядеть из окна, в результате чего я совершенно не мог покинуть замок и отправиться в Лондон? Стало быть, нет.

И я решил проводить время с пользой: изучил ту самую книгу о камнях и минералах вдоль и поперек, всей душой благодаря составителя румынско-английского словаря, с помощью которого я и преуспел в своем занятии, а потом о значениях и использовании ископаемых я знал буквально все. Дочитал книгу о ядах, которую взял с собой и не открывал во время всего пути, поскольку на это не было времени. С невероятным удовольствием проглотил книгу по истории Румынии, услужливо предоставленную Его Светлостью. В общем, занимался именно тем, чего душа желала. Мне совершенно не было скучно, и за это я мог поблагодарить фон Штауффенберга: каждый вечер он приходил ко мне в комнату, и мы беседовали об истории, поскольку граф оказался невероятно образован, и даже про различные легенды о стригоях и колдунах – раньше я и подумать не мог, что подобное меня вообще будет интересовать, но, видимо, сказывается окружение и общая атмосфера, – и другой румынской нежити.

Покуда я ночевал на постоялых дворах и переезжал из поселения в поселение, я, отвечая на вопрос о том, куда же направляюсь, встречал только удивление, и каждый буквально норовил перекреститься, причитая о том, что я пропаду и не вернусь, буду обескровлен и позабыт на вечные лета. Великолепная перспектива, думал я, глумной чудак, говорили они. Фон Штауффенберг был замечательным собеседником, и замок был предметом моего охотного изучения, но и это любопытство, сопряженное с некоторой беспечностью, привели меня в северные коридоры, куда мне настоятельно не рекомендовали ходить, поскольку та часть замка была полуразрушена, я мог заболеть вновь или даже просто пораниться, оступившись. Но пытливость и дотошность взяли верх, а потому одним утром, когда граф вновь оставил меня, сославшись на невероятное количество дел и на отсутствие свободного времени, я направился именно в северное крыло. Коридоры в ту сторону вели пустые, не украшенные гобеленами, пыльные и темные – отсутствовали даже держатели для факелов, – но, благо, хоть день был и чрезвычайно пасмурный, свет все-таки проникал в мрачное помещение. Отчего-то, покуда я двигался в необходимом мне направлении, я задумался о том, что граф мне солгал, ведь я явственно увидел в его глазах, что он прекрасно знал, о чем я ему сказал.