— Столица — хорошее место, господин, — Турени даже ухом не повел. — Даже лучше этого. Но еда будет нужна и там. А люди ленивы, они не любят работать. При гипнозе хотели. Но чтобы заставить работать их теперь, вам понадобятся плети.
Димка рывком отвернулся — он чувствовал, что если будет смотреть на подобострастную — и притом алчную! — рожу Турени хотя бы ещё миг, то просто влепит в неё с ноги, а это было бы… как-то уж слишком по-хоруновски. Чтобы хоть чем-то занять чесавшиеся руки, Димка вытащил из кармана расческу и принялся причесывать свои отросшие тут лохмы — которые, правду говоря, отчаянно в этом нуждались.
— Я понимаю, господин, что вам это неприятно, — продолжал журчать за спиной назойливый голос. — Это не ваше дело, вы не должны этим заниматься. Но, если вы позволите, я подберу людей, которые займутся этим. У меня есть на примете… вы меня слышите, господин?
— Да слышу я, слышу, — я же не уши причесываю, — буркнул Димка.
— Так вот, господин, дело несложное. Мне нужен всего-то десяток плетей и…
Мальчишка рывком повернулся на пятке.
— Хотите меня расстроить? А я ведь и разозлится могу, — говорить Турени "ты", как другу, было уже слишком противно. — Уходите отсюда, убирайтесь, и никогда впредь не приходите ко мне с такими… предложениями! — Димка понимал, что его понесло, что он говорит как какой-то оскорбленный помещик из фильма — но поделать ничего не мог.
Турени дураком явно не был, истово поклонился, натурально достав лбом до пола, потом попятился, как рак, и, не меняя позы, выполз наружу. Весьма предусмотрительно — если бы он развернулся, Димка придал бы ему ускорения посредством могучего пинка в зад.
— Смешно просто, как легко опознаются властолюбцы, — печально сказал Асэт. — Отвернись от их речей — и они уже в ярости. Говори с ними вежливо — и они просто исходят пеной. А потом бегают, как угорелые, выясняя, кто донес о их "великих" планах. Тьфу!
— Ты хочешь сказать, что он просто притворяется покорным, а на деле хочет захватить город? — недоуменно спросил Димка.
Асэт прямо взглянул на него.
— Жажда власти заставляет дураков лгать.
* * *
Какое-то время они молчали. Димка ожесточенно грыз безобразно отросшие ногти — дурацкая привычка, но здесь, в этом мире без ножниц, полезная…
— Что это вообще было? — опасно высоким голосом спросил он. — Он больной, драфа не прочистила ему мозги или это я свихнулся?
Асэт вздохнул.
— Понимаешь, Димка, свобода имеет, как любая медаль или монета, и оборотную сторону: ответственность. Человек, считающий себя свободным, но не желающий отвечать за свои действия, слова, поступки — не свободен. Он остается рабом. И как любой раб, желает иметь своих рабов, оставаясь рабом других.
— Ну, хорошо, — Димка вздохнул. — И что мне с ним делать? Высечь? Морду набить? Повесить за ноги? Так всё равно не поможет же. Он и так передо мной на брюхе ползает. И ещё больше будет ползать. Умолять его простить и всё такое. А мне противно даже думать о наказании… этого. Всё равно, что слизняка босой ногой давить.
Асэт пожал плечами.
— Любой подлец — всегда трус. ВСЕГДА. Иначе был бы негодяем — но НЕ подлецом. Подлец панически боится силы. И ВСЕГДА старается отнять её у сильного — обманом и коварством, добренькими призывами к милосердию и всепрощению. Это следует четко понимать и не вестись на них.
— А они были? — хмуро спросил Димка. — Призывы к милосердию?
Асэт вновь прямо взглянул на него.
— Ещё будут, Димка. И от него, и от тех, кто не мыслит без хозяев жизни. Поверь мне, ещё услышишь, что Хоруны на самом деле желали всем добра, а вы их не поняли…
— Не слышал и слышать не хочу, — разозлился мальчишка.
— И правильно, — Асэт усмехнулся и вышел.
* * *
Димка вновь плюхнулся на пол. В голове у него был кавардак. И не только из-за этого психованного Турени. Из-за Асэта тоже. Сначала Димка не мог понять, почему, и страшно злился из-за этого. Ведь вроде бы замечательный парень, хоть на доску почета его вешай…
А всё очень просто, вдруг понял он. Если кто-то умный подсказывает тебе каждый шаг, ты перестаёшь думать и становишься просто марионеткой. Которую чужой умный дядя используют в своих личных интересах. Недаром же дед-помор говорил Димке, что ум — дело хорошее, но головой важного и опасного дела должен быть отважный, жёсткий и безжалостный опытный человек. Если ему нужен умный совет, он его спросит. Но решает всё сам и только сам, малейшее поползновение на поучения, — и кулак вышибает пару зубов подавшему голос без дела…
Мальчишка ошалело помотал головой. Дед, конечно, был кругом прав, подумал он. Но я-то ни фига ни опытный! А безжалостным становиться и вовсе не хочу, и без меня хватает тут таких…
Димка вдруг вспомнил, как вел себя Турени: войдя в помещение, он всегда тщательно осматривался и никогда не подходил к людям на расстояние вытянутой руки. Боится, понял мальчишка. И, вообще-то, есть чего. Наверное, мне тоже пора уже начинать бояться, словно какому-то Нерону. Когда я окончательно свихнусь, то тоже буду жрать одни орехи: в них нельзя подсыпать яду…
От этой мысли мальчишка рассмеялся — но тут же вновь замер: в одной из боковых комнат дворца что-то шумно посыпалось. Туда Димка свалил всякое барахло, с судьбой которого пока не определился — то ли взять с собой, то ли выбросить нафиг. Похоже, что кто-то определился раньше его…
Димка вихрем ворвался в эту комнату, опередив друзей. Всё было примерно так, как он и ожидал: перед ним замер тоже бывший раб, худощавый мальчишка по имени Лхэй, а у его ног раскатились нефритовые бусы, которые он только что, видимо, достал из открытого им же ларца. Похоже, что сгнившая нитка лопнула и выдала незадачливого вора…
— Так-так, — сказал Борька, деловито потирая руки. — Что же мы видим? Мы видим процесс кражи, товарищи…
Лхэй побледнел. Даже, скорее, принял отчетливый зеленоватый оттенок. Ну да, при Мэцеё его за такое вздернули бы на дыбу и отмудохали плетями по всему подряд, а то и вовсе жалили бы гореками, пока он весь вдвое не распух бы, подумал Димка. Вдруг ему стало противно от того, что кто-то смог так его испугаться.
— И что же ты тут делаешь? — наконец спросил он.
— Это мои древние родовые украшения, — всё же нашелся Лхэй, но не слишком-то удачно: насколько знал Димка, никто здесь, кроме Хорунов, нефритовых бус не носил.
— И это? — ехидный Юрка тут же указал на кучку других, ярко-пёстрых бус, которые носили лишь девчонки.
— Вы не понимаете… — снова начал Лхэй, но Димка показал ему кулак, и он тут же заткнулся.
— Да всё мы понимаем. Халявы ты хочешь со страшной силой, вот и всё. А эти вещи не затем тут оставлены, чтобы ты вот в них лез, как свинья в апельсины.
— А какая теперь разница — зачем? — неожиданно хмуро сказал Лхэй. Похоже, что он начал злиться — и это понемногу разгоняло душивший его страх. — Тем, кто всё это оставил, теперь всё равно, так или иначе. Да и какое вам вообще до них дело? Всё равно, не ваше же.
— Нам-то до них никакое, — не менее хмуро сказал Димка. — А вот до тебя так очень даже есть. Мы, понимаешь, не хотим, чтобы ты стал вором.
— Бить не будете? — осторожно спросил Лхэй.
— Нет, — заявил Димка. — Вот ухи, так и быть, надерем.
Зловеще растопырив пальцы, он медленно двинулся к несостоявшемуся вору. Лхэй испуганно пискнул — и вдруг пулей вылетел из комнаты. Мальчишки взглянули друг на друга — и с внезапным облегчением рассмеялись…
* * *
После обеда Димка решил, наконец, сделать то, что должен был сделать сразу после конца битвы — поговорить с пленными. Не со всеми сразу, правда, а с их главным, то есть, со жрецом. Ему хотелось узнать, отчего это Хоруны ведут себя, как последние уроды. Ведь, вроде, не такие плохие ребята — все, как на подбор, накачанные, и смелости у них тоже не отнять, а вот поди ж ты… Но Олаёец внушал мальчишке безотчетный страх. Впрочем, любой на его месте, наверное, испугался бы — после того, как его едва не прибили самой натуральной черной магией. Нет, умом Димка понимал, что теперь, когда идол Червя превратился в осколки (которые, для верности, собрали и выбросили в выгребную яму), а посох жреца отправился на костер, вместе со всем прочим местным жутким хламом, связанный по рукам и ногам Олаёец вряд ли ему что-то сделает — разве что обложит матом. Но Димка всё равно боялся. Это начало понемногу злить его — и вот, наконец, он решился…
