— Да! — коротко бросила она. — Присаживайтесь.

Я присела на мягкий кожаный диван, просунув ладошки под колени. Глупая привычка! Но когда я волновалась, всегда так делала. А сейчас повод для волнения был. Миссис Адамсон по пустякам меня бы не вызвала.

— Джорджи, — начала она. — Ты работаешь у нас не так долго.

Я не смело кивнула головой, соглашаясь с ней. Сердце было не на месте.

— Ну, так вот! Нам прислали приказ, — она подняла указательный палец вверх.

— Что за приказ? — удивленно рассматриваю я её спокойное лицо.

— Приказ о сокращении!

Боже! Я растерянно хлопаю глазами, соображая, что сейчас будет.

Миссис Адамсон спокойно привстала со скрипучего стула, взяв со стола белый конверт.

— Вот ваша зарплата за этот месяц.

Я печально поднимаю глаза на неё, умоляя не делать этого.

— Ну, почему я? Я же так привязалась к детям и они меня любят…

— Мисс Эванз! — повысила она голос. — Разговор окончен! Будьте добры, возьмите свой оклад и освободите класс.

Сердце моё больно сжалось. Я отрицательно кивнула головой, со злостью вскочив.

— Можете оставить деньги себе! — сухо бросила я и захлопнула за собой дверь.

Голова моя была забита одним, как я теперь буду без своих учеников. Они были единственным утешением для меня. Но теперь меня лишили и этого.

Осторожно войдя в класс, я оглядела детей. Они забавно вычерчивали в своих тетрадках ноты. Еле сдерживая слезы, я быстро собираю вещи со стола. Дети, заметив мои действия, с тревогой и опаской разглядывают меня. Я пытаюсь улыбнуться, чтобы не огорчать их мордашки. Я обнимаю каждого своего ученика, но не могу взглянуть в его крохотные глазки. Я боюсь увидеть в них боль и жалость. Я знала, что это такое…Что такое детская боль и страх…Рыжеволосая Юта хватает меня своей маленькой ручкой и разглядывает меня. Солнечная улыбка пропала с её лица.

— Вы придете? — с надеждой спрашивает она.

— Ну, конечно, моя дорогая, я приду, — я обнимаю рыжеволосую девочку, пытаясь сдержаться, улыбаясь сквозь огорчение.

Врать нельзя, но по другому я не могла. Нельзя причинять маленьким ангелам боль, я их очень сильно полюбила.

Уже не сдерживая слез, я молниеносно вылетаю из класса и быстро бегу по лестнице на улицу. Сердце моё тут же сковывает тоска и огорчение. Я с трудом вдыхаю свежий майский воздух. Одна большая черная полоса! Моя жизнь — сплошная черная полоса. За горизонтом даже не виден проблеск белого цвета. Моя жизнь — это черная дыра…

Сегодня намечался семейный ужин с родителями. Уже в 17 лет я съехала от них и стала жить самостоятельно. Я просто не выносила их постоянных издевок и пререканий. А семейный ужин стал традицией, чтобы хоть как-то приобщить меня в семью.

— Джорджи, черт тебя побери! Ты уже три месяца не платила за аренду комнаты! — подлетает ко мне пожилая женщина низкого роста.

Это миссис Лерман, хозяйка моей съемной квартиры. Я растеряно роняю ключи на пол, пугаясь её охрипшего крика.

— Я заплачу, — неуверенно бормочу я под нос.

— Когда? — недовольно кричит она.

— Миссис Лерман я все отдам, обязательно! — быстро закрываю я дверь пред настойчивой старушкой.

Устало прислонившись к холодной стене, я рассматриваю свое отражение в зеркале. Мое лицо слишком усталое, волосы взъерошено торчат во все стороны. Я совсем перестала следить за своей внешностью, перестала пользоваться косметикой. Я тихо сползаю по холодной стене вниз и сажусь на пол, взявшись руками за голову. Я слишком устала…Мне так все надоело. Моя жизнь была похожа на ад.

Неожиданно раздался телефонный звонок, я взглянула на входящий вызов «Мама». Немного поколебавшись, я все же отвечаю:

— Да.

— Джорджи, здравствуй!

— Привет, мам.

— Ты не забыла про семейный ужин?

— Нет. Я всё помню…

— Тогда купи по дороге пару свежих фруктов, — с этими словами мама кладет трубку.

— Хорошо… — тихо произношу я в полной тишине.

Тишина стала моим лучшим другом, она как никто другой понимала меня.

Я утерла слезы, скатившиеся по щеках и стала собираться. Плакать нельзя, это признак слабости…А мне нельзя быть слабой, нельзя ломаться…

***

Деревья в зеленой листве скучно качают головой, когда мимо них проезжает пассажирский автобус. Я грустно смотрю на мир снаружи через пыльное и грязное окно, запачканное пальцами и ладонями других пассажиров.

Я разглядываю лица, сидящих напротив людей. Они все сосредоточенные и напряженные. Кто-то задумчиво смотрит вдаль, кто-то читает старый выпуск потрепанной газеты. Я закрываю глаза, засунув ладошки в карманы куртки.

Никакого желания встречаться с родителями не было, потому что я знала о чем они будут спрашивать.

— Джорджи, наконец-то, проходи, — сказала мама и открыла передо мной дверь.

— Привет, мам, — я хотела её обнять, но она забрала у меня пакеты и направилась на кухню.

Я осторожно сняла кроссовки и куртку, не торопясь поправляя свои волосы перед зеркалом. Я тянула время.

— Привет, Эмбер, — увидела я сестру, которая увлеченно сидела за компьютером и что-то печатала.

Она даже не захотела обернуться и посмотреть на меня. Я потерла ладошки о бока своей майки и нервно расхаживала по квартире, будто это вовсе чужой мне дом. Все в нем изменилось: мой старый письменный стол уже давно пылился в подвале, а детские рисунки беспорядочно были разложены по коробкам на чердаке.

— А где пианино? — удивленно спросила я маму, которая сервировала стол.

— Ааа… - она немного замялась.

— Я его продал, — сказал папа, заходя в гостиную.

Он не умел врать и поэтому всегда говорил правду, пусть если она даже причиняла кому-то боль.

Я слегка обняла его, зажмурившись от обиды. Это было моё пианино, на котором я училась играть, на котором у меня получались первые ноты и мелодия.

— Ты до сих пор занимаешься музыкой? — с какой-то усмешкой спросил он, садясь в большое кресло.

— Нет, — замялась я. — Нет, я больше не занимаюсь музыкой.

Я отвернулась от пронзительного взгляда отца, пытаясь держать себя в руках.

— Ну, садимся за стол! — радостно подгоняла мама. — Все уже стынет. Я приготовила утку по новому рецепту, вы будете дегустаторами.

— Надеюсь, Карен, ты нас не отравишь, — с усмешкой сказал папа.

Легкий юмор присутствовал в нашей семье, но мне нисколечко не было весело. Я тихо присела за стол около мамы, положив белую салфетку себе на колени.

— Эмбер, бегом за стол, — весело воскликнула мама и поставила на стол большое серебряное блюдо с запеченной уткой.

Эмбер была любимицей, ей всё сходило с рук. В свои 17 лет она уже имела два компьютера, три телефона, но ей было мало.

Мы сильно отличались друг от друга, сестрами нас было трудно назвать.

Эмбер была выше меня, всегда носила модную одежду, а длинные белые волосы собирала в огромный пучок. Характер у нее был прескверный. В детстве мы всегда дрались и ругались. В принципе, сейчас происходит тоже самое, только видимся мы очень редко.

— Тебе положить кусочек? — спрашивает мама у сестры.

Та морщит нос, наливая себе апельсинового сока.

— Я, в отличие от некоторых, слежу за своей фигурой, — пискляво произносит она, глядя на меня.

Я кладу вилку с куском жаренного мяса и тоже наливаю апельсинового сока, упорно не отрываясь от сестры.

— А чем ты сейчас занимаешься, Джорджи? — спрашивает папа.

Я растеряно перевожу на него свой взгляд, не зная что ответить.

Молчание накаливает ситуацию.

— Ну, я сейчас ищу подходящую работу…

Мама тревожно смотрит на меня.

— То есть ты сейчас нигде не работаешь? — уточняет отец и откусывает кусок мяса.

— Получается так, — с трудом глотаю я, запивая сок.

— Как всегда, — говорит Эмбер, облокотив подбородок о свои худые руки. — Лузер!

Её слова врезается в моё сознание и я нервно сжимаю в руках белую салфетку.