Что касается Трандуила, то когда опьянение удовольствием прошло, наутро он не мог найти себе места от стыда и краснел при взгляде на каждого орка; кажется, даже одеваться стал сдержаннее и обращаться с майа скромнее, что весьма забавляло Саурона, который любил любоваться его смущением и норовил отпустить пошлую орочью шутку ему на ушко или крепко шлёпал по мягкому месту во время военных советов. Эльф вспыхивал гневом, закусывал губу, молил не смущать его при остальных, и тогда майа милостиво отпускал его. Но он видел в его мыслях, что Трандуилу нравится и это, иначе бы не стал доставлять такие неудобства своему королю. По-видимому, тому нравилось испытывать стыд и смущение, а ещё страх перед орочьей грубой натурой — особенно если за этим следовала непривычная для орков нежность.
А ещё у эльфа появилась новая одержимость. Его дитя, что создал Саурон. Ежедневно он спускался по тысяче ступеней вниз, в подземелья тёмной цитадели, и смотрел на сгусток света, слабо мерцавший в кромешной тьме, которую не разгонял даже свет ряда факелов вдоль стен. Он пел долгие песни, творя магию — то были предания давних дней или просто весёлые песни, которые пели эльфы-телэри во времена его давней дориатской юности. И он рассказывал дочери о лесах и долинах Средиземья, о тихих журчащих в лесу ручьях и о полноводных широких реках, о золотых рассветах и многоцветных красках заката. Когда слова кончались, эльф стоял молча, словно заворожённый, и все равно не покидал подземелья и не сводил с прозрачного кокона магии глаз. Иногда это длилось так долго, что майа терял его и посылал орков, от которых Трандуил шарахался, а отчаявшись ждать, спускался сам.
— Это становится вредным, и я вижу, что сотворил опасную вещь, — мрачно выговаривал эльфу Саурон, взяв эльфа в охапку и утаскивая его прочь на руках. — Ты здесь уже более суток и ничего не пил и не ел. Ты теряешь силы с каждым днём. Я развею магию, клянусь, если ты продолжишь слабеть.
— О, нет, нет, нет… — бормотал эльф. Он был безумно благодарен Саурону и смотрел на него с преданностью и обожанием; он впервые по-настоящему полюбил его, убедился, сколь майа мудр и щедр — а теперь тот грозил отнять у него нарождённого дитя…
Он вцепился в майа с таким ужасом, что тот невольно подумал: стоит лишить Трандуила этой игрушки, и он в отчаянии лишится разума или наложит на себя руки. Так что Тёмному майа оставалось лишь терпеть, смиряться и вовремя извлекать эльфа на солнечный свет, даже если сам был слишком занят. Само собой, Трандуил был против, но слушался его…
Но не тогда, когда в один из дней за ним явился огромный могучий орк и, закинув эльфа на плечо, будто боевую добычу, потащил прочь. Эльф шипел и извивался, ладонь орка бесцеремонно шлёпнула его пару раз по ягодицам, а потом орк легко перехватил его и зажал рот.
— Вы, эльфы, так мило возмущаетесь. Будто просите взять вас покрепче и потискать, как котят — одно удовольствие.
— И потом, мне казалось, вашему остроухому величеству нравятся орки вроде меня, — насмешливо заметил этот монстр, не стесняясь просунул когтистую ладонь под плотный слой ткани и бесцеремонно поглаживал эльфа по нежной коже.
Эльф как игрушка в его руках был повернут лицом вниз и не мог видеть, как сверкнули знакомым оранжевым огнём глаза орка, но по собственническим жестам догадался, что его похитил не безымянный монстр, а собственный супруг и его обожаемый майа. Тогда он подыграл ему и жалобным тоном ответил:
— Ох, господин мой орк, я отдался бы вам, но не хочу изменять супругу, майа Саурону…
— А я его не боюсь, — фыркнув, заметил орк.
— О, тогда возьмите меня по-другому, ибо я хочу взглянуть в глаза тому смельчаку, что решится противостоять ему и не боится кары…
Орк легко перехватил его за талию, поднимая к себе, и Трандуил видел знакомые кошачьи глаза, слишком умные и глубокие для той горы мышц, какой был этот орк. На лице у обоих появилась улыбка: у одного успокоенная, у второго хищная.
— Ничего страшного, если я воспользуюсь тобой разок, — продолжил мнимый орк. — Майа Саурон говорит, что его супруг так часто пренебрегает супружескими обязанностями и скрывается от него, что он и думать о нем забыл. Ах, какая бледная кожа…
Орк куснул его за шею, смотря на тонкую струйку крови.
— И что за монашеское одеяние? Разве ты не прекрасен и без него?
Эльф издал слабый крик протеста, но орк был вдвое крупнее и сильнее и легко перехватил его руки. Плащ и платье были отброшены в сторону, и Трандуил извивался под тяжестью горячего орочьего тела, а потом замер, ощущая, как упирается ему в живот нечто огромное. Он опустил глаза, и они расширились от ужаса, когда он увидел достоинство орка.
— Вы меня порвёте, господин орк, и мой повелитель накажет вас, — жалобно простонал эльф.
Саурон охотно стёр бы слезы с непритворно испуганного личика, но продолжил игру:
— Ничего, привыкнешь, мой мягонький ушастик. И потом, разве ты не достаточно растянут под его размеры? Я слышал, они у него немаленькие.
Эльф медленно заливался краской.
— Дай-ка я сам проверю, — ответил орк и, перевернув его и уложив на свои колени, одной ладонью завёл руки эльфа за спину и держал их, другой медленно поглаживал внутреннюю сторону бёдра, скользя по бархатистой коже. Толстый палец, смоченный лишь слюной, вторгся в лоно эльфа, заставив ахнуть и сжаться.
— Какие вы все стыдливые, эльфы… ну, не надо таких возмущённых взглядов — я же вижу, что тебе нравится. Не зажимайся.
Уговоры эти “орк” сопроводил шлепком по ягодицам и развёл их посильнее. Пальцем, введённым на полную глубину, он как нарочно проходился по самой чувствительной точке внутри, и Трандуил чувствовал сладкую боль. Он прикрыл глаза, отдаваясь ощущениям, но не упустил шанса подразнить Саурона.
— Грязное животное, — простонал эльф. — Мой повелитель накажет тебя за то, что ты овладел мной… за каждую царапину…
— Что? — взъярился орк. — Распутный эльф! Ты сам мечтал отдаться такому, как я!
Он схватил эльфа, лишая плавных поглаживание, которые готовили его к близости, и устроился сзади, грубо помогая себе войти. Эльф вскрикнул.
— Стони, стони… эти звуки как Музыка для моих ушей…
— Как такой низкий монстр, как ты, может что-то понимать в музыке?
Трандуил даже в такой ситуации умел задрать нос и продемонстрировать известную эльфийскую надменность, так что Саурон не смог не фыркнуть. Но он продолжил грубо вторгаться в тело эльфа, наслаждаясь, как раньше во время пыток, вскриками, часто кусая его и расцарапывая бока и спину. Эльф сжимался и кричал, но стоило продемонстрировать хоть не него грубой ласки и самому погладить его в низу живота, дотрагиваясь до его собственного, более скромного достоинства, как он застонал и сам начал двигаться ему навстречу, расслабляясь.
— Хочу видеть твоё прекрасное личико в слезах. Смотри на меня! — приказал орк.
Он схватил Трандуила и перевернул: теперь тот лежал под ним на спине, широко развёлся бёдра. Он со стоном отдавался ему, так покорно и чувственно, как, на вкус Саурона, умели одни лишь эльфы, в лучше всего — его возлюбленный Трандуил.
Он то расслаблялся, давая войти в себя до конца, то сжимался, и невозможно было сдерживаться долго, слыша его вскрики и стоны и видя его собственное удовольствие. Майа кончил с глухим рыком, излился в него и упал рядом, прижимая к себе. Он понял, что потерял контроль над обликом, и вернулся к эльфу в обычном виде, в том, в каком когда-то соблазнил его; но эльф уже вновь обессиленно спал.
Саурона очень беспокоило самочувствие короля. Тот слабел с каждым днём и всё более неохотно поддавался соблазнам, предпочитая любви сон. Майа уже отчаялся чем-то его отвлечь, поэтому решился на крайние меры. Он приказал оркам поймать Трандуила и увезти его куда подальше. Те подошли к зданию со всей тщательностью, и во время прогулки эльфа поймали, заткнули рот кляпом и надели на голову мешок. Настоящее похищение. Надо ли говорить, что Трандуил не на шутку испугался, не увидев в глазах главаря уруков знакомых огненных искр? Впрочем, долго терзать себя опасениями ему не позволили, насильно напоив снотворным. Когда король пришёл в себя, небольшой отряд орков увёз его уже далеко от Мордора. Лишь на горизонте виднелись пики черных гор. Орки пока вели себя почти мирно. Во время привала его накормили сушёными фруктами и напоили водой. С него даже иногда снимали путы, видимо, не опасаясь, что пленник сбежит, ведь рядом с ним всегда были варги.
