Некоторое время они сидят так, прижавшись друг к другу.

— Ебаный в рот… — выдыхает наконец Дин.

— Боюсь, что нет, — отвечает Кас. — Во всяком случае, не сегодня. — Он начинает гладить Дина рукой по щеке. В воздухе вокруг них образуется тепло, и Дин думает: «Крылья. Крылья, обнимающие демона…»

— Прости меня, Дин, — говорит Кас. — Мне так ужасно жаль. Это моя вина. Я должен был тебе сказать: он тестикулярный.

— Что? — переспрашивает Дин. Он все еще пытается стряхнуть с себя мысли о том, что он демон, и почти пропускает слова Каса мимо ушей. Он смотрит на Каса: Кас теперь гладит его по голове, всматриваясь в него с тревожным вниманием, как будто это Дину больно, как будто это Дина надо успокоить. Он запускает пальцы Дину в волосы, медленно и нежно поглаживая его голову от виска к затылку.

— Одно пришлось удалить, — говорит Кас без предисловий, так что Дин не может понять, о чем он. — Шрам до сих пор не зажил. Оказывается, это такая чувствительная область… Гораздо более чувствительная, чем я мог представить. Я должен был тебя предупредить, но я не предполагал, что она до сих пор настолько болезненная. Видимо, резинка защемила шов… — Он умолкает, пока Дин растерянно смотрит на него. Взгляд Каса становится рассеянным — он по-прежнему гладит Дина по волосам, но теперь о чем-то задумался и, когда заговаривает снова, его тон звучит почти философски.

— Знаешь, это странно… — говорит Кастиэль. — Ведь я уже лишился крыльев. Лишился перьев. Это не должно иметь значения. Мне не должно быть важно, если я теряю еще и волосы или какие-то органы — ведь это просто оболочка, это не я. Но теперь это уже я. По крайней мере, так чувствуется. — Он на секунду умолкает, потом добавляет: — Наверное, я надеялся, что раз не могу больше быть ангелом, то научусь быть хотя бы мужчиной. Но теперь я просто… наверное, теперь я уже ничто, на самом деле. Полуангел, полумужчина… — Он гладит Дина по волосам с бесконечной нежностью, все медленнее и медленнее, и его голос становится тихим и грустным. — Я должен был сказать тебе давно, но мне было стыдно. Это я виноват, Дин.

— О чем ты говоришь? — не понимает Дин.

— Он тестикулярный, — отвечает Кас. — Тестикулярный рак. Стадия 3B.

========== Глава 28. Ты должен рассказать мне все ==========

«3B», — думает Дин.

Кас замолчал рядом, но впечатление такое, что его слова все еще отдаются эхом по комнате. «Тестикулярный рак, стадия 3В. Тестикулярный рак, стадия 3В».

«Тестикулярный — это же один из менее опасных, да? Он же излечим?» Дин, конечно, всю неделю читал про разные типы рака. Шрамы Каса вызывали у него нарастающую тревогу о том, что у Кастиэля может быть один из этих скверных раков брюшной полости: желудка или, может быть, поджелудочной — один из тех, что всегда находят слишком поздно, — но о тестикулярном он даже не задумывался. Теперь Дин пытается вспомнить о нем хоть что-то конкретное.

«Он же вроде рака груди, разве нет? — думает Дин. — Зачастую излечим? Знаменитости им болеют и, кажется, всегда выздоравливают… То есть вроде бы излечим? Но стадия 3В. 3В — насколько это плохо? Четвертая стадия — самая плохая, так? Четвертая — самая плохая, первая — самая хорошая, это я знаю. Значит, третья — еще не самая плохая. Но что значит В? Значит, есть и А? А — это хуже или лучше? Третья — лучше, чем четвертая… но третья — все равно довольно плохо…»

Потенциально плохая стадия вроде бы излечимого рака — чему это в итоге равняется?

Дин сидит, прислонившись к кровати, пока все эти мысли проносятся у него в голове. Его правое колено подтянуто к груди, левая нога теперь вытянута на полу, и одеяло небрежно накинуто на плечи. Кас по-прежнему прижимается к его боку, плечом к плечу, опустив колени Дину на ногу. Только что он гладил Дина по голове, но теперь опускает руку и, рассеянно похлопав Дина по бедру, обхватывает себя руками поперек туловища. С тихим вздохом он откидывает голову к кровати. Взглянув на него, Дин обнаруживает, что Кас смотрит в потолок, явно потерявшись в мыслях.

— В — это лучше, чем А? — в конце концов спрашивает Дин.

— В — хуже, чем А, — отвечает Кас.

Как по сигналу у Дина начинает ныть в животе.

Кас вздыхает, отстраняется, разгибает ноги и встает. Он выпрямляется осторожно и поэтапно, как будто не уверен, как отреагирует его пах. Но боль, похоже, совсем прошла — через секунду он расслабляется, делает еще один, более глубокий вздох и выпрямляется полностью. Он разглаживает на себе футболку, в последний раз поправляет резинку штанов и проводит рукой по животу, после чего протягивает руку Дину.

То, что после случившегося это Кастиэль предлагает помощь Дину, а не наоборот, как-то совсем неправильно. Но когда Дин берет его за руку, захват Каса оказывается крепким, и он подтягивает Дина вверх с силой, вселяющей уверенность.

Дин по-прежнему совсем обнажен. Поднимаясь на ноги, он тащит за собой одеяло. Следует неловкий момент, когда он и Кас смотрят друг на друга: Кас — полностью одетый, Дин — голый, неуверенно взявшийся за угол одеяла, которое как бы — но не совсем — прикрывает его наготу. Дин не может решить, что делать дальше. Пообниматься, пока он без одежды? Одеться и пообниматься в одежде? Или… вообще не обниматься? (Этот поезд уже ушел? Конечно, момент упущен, настроение испорчено, возбуждение прошло, но… совсем ли это конец? Дин до сих пор почти скорбит об этом.) Кас начинает осматриваться, потом наклоняется и поднимает с пола штаны Дина, которые, как оказывается, валяются кучей прямо у его ног.

Он протягивает штаны Дину с улыбкой. Но это кривая и тревожная улыбка: лишь один уголок его рта изгибается вверх, и вид у него от этого получается только грустный.

Молча Дин натягивает штаны, потом находит свою футболку и надевает ее тоже. Кас, тем временем, перебирает сбитые простыни и одеяло и начинает их расправлять. Он извлекает простыню из беспорядочной кучи на полу, несколько раз поворачивает ее в руках, чтобы понять, где какой край, и встряхивает над кроватью.

Одевшись, Дин в оцепенении отходит к другому краю кровати, чтобы помочь Касу ее застелить.

Вдвоем они растягивают простыню. «В — хуже, чем А», — думает Дин, расправляя уголки простыни. Кас поднимает одеяло на кровать, и Дин расправляет его тоже, взявшись за ближайший край и аккуратно выровняв его по краю простыни. «В — хуже, чем А».

«В — хуже, чем А. Значит, стадия 3В — это почти четвертая стадия».

Все знают, что четвертая стадия — это плохо. Все знают, что четвертая стадия — это когда рак распространился везде, когда «метастазы» уже по всему организму. Все знают, что первая стадия — самая хорошая, четвертая — самая плохая.

Тогда чем отличаются вторая и третья стадии? И что такое А и В?

«Почти четвертая стадия», — снова думает Дин. Он закрывает глаза, потирая переносицу, как будто сможет прогнать от себя эту мысль — прогнать весь мир, — если только отгородится от них силой воли.

— Дин, — зовет Кас. Дин открывает глаза. Кас ласково смотрит на него с противоположной стороны кровати. — Иди обратно в постель, — предлагает он и, словно в качестве демонстрации, забирается под одеяло со своей стороны.

«Пообниматься в одежде — ладно, хорошо, это я могу», — думает Дин. Внезапно он испытывает большое облегчение оттого, что они сделают хотя бы это, а не просто отправятся в кухню, сядут на отдельные стулья и примутся пить кофе, делая вид, будто ничего не произошло.

Дин ложится под одеяло со своей стороны. Но теперь он чувствует себя крайне неуверенно: его даже снова навещает эхо недавних мыслей о том, что его прикосновение всегда будет причинять Касу боль. Он молча отчитывает себя за склонность излишне драматизировать, но, на самом деле, в данный момент это буквально может быть правдой. У Каса явно остались незажившие раны, и очевидно, определенные прикосновения таки делают ему больно. Поэтому Дин осторожно откидывается на подушку, сжимая в пальцах край одеяла, не уверенный, стоит ли вообще трогать Каса. Но Кас немедленно подвигается ближе и секунду спустя оказывается у Дина под боком, большой и теплый. После чего начинает настойчиво пробираться правой рукой под край его подушки.