Проходит целая минута: Дин наливает четвертую кружку и держит ее в руках, больше даже не удосуживаясь пить. Сэм закончил завязывать ботинки и теперь застегивает свою флисовую куртку. Дин смотрит, как он возится с молнией и проверяет перчатки в карманах. Потом Сэм направляется в прихожую. К лестнице, которая ведет ко входной двери.

Момент ускользает. Дин плетется в прихожую следом за братом, сжимая в руках кружку остывающего кофе.

— Ну я пошел, — говорит Сэм. Дин замедляет шаг и останавливается у стола с картой, глядя, как брат поднимается по лестнице.

Сэм уже на полпути наверх, звучно топает по железным ступеням, когда Дин наконец выпаливает:

— На самом деле все так.

Сэм останавливается и поворачивается к нему, держась рукой за железные перила. Он озадаченно смотрит на Дина, стоящего внизу с кружкой в руках.

— Что? — спрашивает Сэм, приподняв подбородок, как будто не понимает, что только что услышал.

Дин чувствует, как начинает гореть лицо.

— Все так, — повторяет он.

Сэм смотрит на него недоуменно.

Дин пытается пояснить:

— Ты только что сказал, что мы, гм… не поженимся… но… что если все так? То есть, не про женитьбу, конечно. Мы не поженимся. Во всяком случае, не думаю, хе. Кто знает… Поживем — увидим, верно? Но…

За этим несвязным утверждением следует откровенно пугающая тишина. Тишина пухнет и пухнет, пока не начинает давить на комнату, как невидимая гигантская глыба. В конце концов Дин вынужден нарушить жуткое молчание чем-то — хоть чем-нибудь, — поэтому, сделав дрожащий вздох, он добавляет:

— В общем, все как бы… так, мне кажется.

Сэм по-прежнему только недоуменно моргает.

— Тебе кажется? — говорит он наконец. — Ты не уверен?

— Ну, пока все было только однажды, — говорит Дин. — Хотя как бы… в одностороннем порядке…

— В одностороннем… порядке? — переспрашивает Сэм.

Он явно сбит с толку — настолько, что Дин едва удерживается от пояснения: «У меня пока не было возможности отсосать Касу». Он проглатывает эту неблагоразумную фразу, и его горло сжимается до такой степени, что он начинает переживать, не случится ли удушья, или, может быть, это какой-то специфический сердечный приступ. Но в конце концов, ему удается продолжить:

— Но суть в том, что, гм… в общем… что-то у нас вроде как началось. И я был бы не против, если бы… гм… если бы это продолжилось. То есть, я хочу сказать, что я был бы не против… я не знаю, чего он на самом деле хочет. Честно говоря, мне кажется, он сейчас просто живет сегодняшним днем, потому что… я даже не думаю, что я такой, вовсе нет, но он просто вроде как воспользовался моментом… и я… ну, в общем, я не жалуюсь, но все это произошло как-то очень быстро. Но, Сэм, он так болен… То есть, например… он даже думает, что не дождется, пока заживут его крылья! Он думает, что у него не хватит времени! И, черт, он до сих пор не говорит мне, что с ним! Какая стадия, и все такое…

Все тревоги внезапно выливаются наружу, вся неизвестность в связи с состоянием Каса.

— Он кажется таким больным на этот раз, Сэм, — продолжает Дин, — хуже, чем раньше, даже хуже, чем на прошлой неделе… И я не знаю, что будет. — В этот момент он понимает, что говорит уже не о сексе. Секс — не главное; он говорит о том, умрет ли Кас.

Сэм смотрит на него в тишине, пока Дин продолжает:

— Я просто не знаю, что будет дальше! Я думал, что стоит свозить его в какие-нибудь национальные парки — просто, знаешь, хорошо провести время? Или, может, я не знаю, в парк развлечений какой-то съездить? Но сейчас середина зимы… Может, хоть в кино сходить? Ему же нравятся фильмы, ты видел, как он ими увлекается, так что я думал, может, сводить его в настоящий кинотеатр — в один из новых, где мягкие кресла. Чтобы он просто расслабился в кресле. С попкорном. Может, посмотреть новые «Звездные войны», например. Мы же только что показали ему старые, верно? Он только что, только на прошлой неделе смотрел «Новую надежду»? И все сценарии, которые затолкал ему в голову Метатрон, были к старым фильмам, но не к будущим, и я сообразил: он же знает все старые «Звездные войны», но не знает новых! Я подумал: может быть, он захочет посмотреть те, что только вышли? Но что если на этой неделе — его единственный шанс? Что если это единственный шанс, Сэм? Потому что «Изгой-один» уже распродан на всю неделю! — Дин и сам немного в растерянности оттого, что внезапно зациклился на необходимости показать Касу «Изгой-один» в кинотеатре с мягкими креслами, но почему-то в этот момент он не может думать ни о чем другом. — Я уже проверил: в Хейстингсе один-единственный хороший кинотеатр, и на «Изгой-один» совсем нет билетов…

— Дин… — говорит Сэм.

— Что? — произносит Дин едва слышно, не в силах вдохнуть.

— Он поправится.

— Думаешь? — спрашивает Дин почти скулящим голосом от отчаянного желания в это верить. У него щиплет в глазах, и ему приходится поставить кружку на стол и вытереть их рукой.

— Да, он поправится, я правда так думаю, — подтверждает Сэм; хотя Дин, подняв глаза на брата, видит, что тот по-прежнему стоит посреди лестницы с видом человека, пойманного врасплох. — Так, погоди, — произносит Сэм медленно, — давай-ка вернемся немного назад и на секунду оставим в стороне проблему с билетами на «Изгой-один»… Я только хочу уточнить… Так ты имел в виду, что вы, м… с Касом… вроде как… спите… вместе?

— Гм… да, наверное.

— Наверное? То есть под «спите» ты имеешь в виду… не только спите?

Дин кивает, и ему удается добавить:

— Но только один раз, как я сказал. Пока что.

— Только один раз пока что, — повторяет Сэм механически, как будто до сих пор пытается это осознать. — И… это случится еще?

— Я не знаю… — отвечает Дин, чувствуя, что он снова на грани слез.

Теперь Сэм берет себя в руки.

— Я имел в виду, ты хочешь, чтобы это случилось еще? — спрашивает он уже гораздо увереннее.

В этом весь вопрос, не так ли? В этом и заключается главный вопрос, который был поводом для всего этого разговора, но теперь Дин вообще не может говорить. Поэтому он кивает. Он кивает несколько раз — кивает с десяток раз. Он хочет объяснить Сэму, как странно все это начиналось, как неожиданно это было и в то же время как правильно — как правильно и чудесно, и… как, на самом деле, потрясающе, но в то же время мучительно и очень страшно — из-за знания, что у Каса, возможно, осталось мало времени. Но теперь Дин может только кивать. Сэм с шумом сбегает по лестнице, быстрыми шагами подходит к столу и заключает брата в неожиданное и сокрушительное по силе объятие.

«Прекрати плакать, твою мать», — мысленно приказывает себе Дин, потому что теперь это уже не скупая мужская слеза, которую смахивают мужественным жестом — теперь он откровенно всхлипывает, так что ему, блин, нужен платок! Не говоря уже о том, что у него опять трясутся руки. То ли от облегчения по поводу признания Сэму, то ли от тревоги за Каса — сложно сказать, но что бы ни было тому причиной, Сэм, должно быть, это чувствует, потому что он стискивает Дина сильнее и прижимает его к себе на удивление долго, пока Дин не говорит:

— Ну ладно, ладно, отпусти уже, господи, хватит, ты что, гей, что ли?

Сэм разражается хохотом и отпускает Дина — и внезапно все снова приходит в норму.

— Ладно, признаюсь… я не вполне этого ожидал, — говорит Сэм.

— Но ты не против? — спрашивает Дин.

— Естественно не против, ты что? — отвечает Сэм почти с обидой. — Что за вопрос вообще? Ох… — на лице Сэма вдруг появляется испуг. — Ох, черт, обещай мне, что забудешь эту мою дурацкую шутку. Про женитьбу. Я просто дурака валял, честное слово. Это была просто шутка — глупая шутка — и я пошутил так только потому, что думал, дело не в этом — ну, знаешь?.. Но если дело в этом, то и отлично, я просто не знал, что все так… Ох, погоди, черт, я же и раньше шутил на эту тему, да? — Теперь у Сэма откровенно виноватый вид. — Тогда, когда мы смотрели… что это был за фильм… «Самолетом, поездом, машиной»? Да почему ж ты просто не врезал мне? Дин, блин, надо было просто врезать мне! Я же не знал. Я думал… я полагал… слушай, я же всегда думал, что тебе нравятся только девушки.