Дин невольно усмехается. Сэм улыбается ему, потом добавляет серьезно:
— И еще надо вплотную взяться за проработку альтернативных вариантов. То есть подумать, какими связями можно воспользоваться, какие заклинания попробовать. Или найти кого-то, кто может как-то помочь.
— Если бы мы только нашли ангела при полном могуществе, не было бы проблем, — замечает Дин. — Они лечат что угодно. Не то чтобы им было дело до Каса, или вообще до кого-то, но, может, найдется хоть один, который захочет ему помочь?
Сэм кивает.
— Я думал о том же. Очень некстати, что Рай сейчас заперт… Но может, все-таки как-то можно выйти с ними на связь? И у Кроули тоже нужно спросить.
Дин хмурится, отхлебывая пива. Сэм прав, но вести дела с Кроули ему всегда неуютно. Особенно после… кхм… того эксперимента с Кроули и мальчиками-близнецами, который таки имел место быть. И даже не так давно.
Хотя, конечно, Дин тогда был пьян, да еще и демон. И по крайней мере, физического контакта с самим Кроули у него не было («И слава всем богам!» — думает теперь Дин). Но все же…
«Весь тот год… — размышляет он. — Я весь тот чертов год провел с Меткой Каина и шатаясь по барам с Кроули. А мог бы весь год быть с Касом, правда? Вместо этого я потратил целый гребаный год. И ради чего? Чтобы в конце концов избавиться от Метки и выпустить Амару, сделав все только хуже… А мог все это время быть с Касом…»
Он делает еще один затяжной глоток, пытаясь выбросить из головы все «если бы да кабы». Но теперь история с Амарой снова занимает его мысли, и внезапно на свое место встает одна вещь.
Кас сейчас лишен могущества и не может излечиться — не может избавиться от рака — именно потому, что Дин освободил Амару.
Ведь из-за одержимости Люцифером и из-за того, как Люцифера изгнали из оболочки Каса, он лишился сил, правда же? А все это — поход в Клетку к Люциферу, согласие Каса, его одержимость и та грандиозная финальная битва — случилось из-за Амары. Все это произошло в попытках победить Амару. И Кас до сих пор расплачивается, даже сейчас.
А на свободу Амара вышла по вине Дина.
Так значит, это Дин виноват в том, что Кас не может вылечиться?
Значит, все уходит корнями к тому моменту, когда Дин принял Метку?
Он ерзает на стуле, уставившись на пивную бутылку, и пытается усилием воли направить мысли в иное русло. Он давно уже знает, что в таких ситуациях бессмысленно пытаться искать виноватых и ответственных. Длинная причудливая цепь событий последнего года (да что там, всего чертова десятилетия) давно уже кажется каким-то неудержимым поездом, бесконтрольно несущимся под гору. И все мучительно непростые решения, которые Дину, Сэму и Касу пришлось принять за эти годы, обычно принимались вслепую — как лягут кости. Быть может, порой им удавалось перенаправить поезд с одного пути на другой, но он все равно всегда несся вниз по склону, что бы они ни делали. И распутать эту цепь событий теперь невозможно.
«Нужно двигаться вперед», — говорит себе Дин. Это такие же слова ободрения, какие он обычно предлагает другим: старое доброе «не вини себя, ты сделал все, что мог». Дин чувствует, что это пустой звук, но пытается все равно: «Нужно оставить это позади и двигаться дальше. Нужно разыгрывать имеющиеся на руках карты. И неважно, почему они таковы».
Он хмурится на пивную бутылку. Сэм, по всей видимости, неверно истолковал его сердитый взгляд, потому что говорит:
— Эй, не отказывайся от этой идеи. Может, Кроули и согласится помочь, никогда не знаешь. У него неслабая экспертиза, ты в курсе. Как и у Ровены. Может, они смогут что-то сделать или хотя бы знают что-то полезное. Стоит спросить.
— Нет, ты прав, — отвечает Дин. — Спросить надо. Я позвоню ему завтра. — Со вздохом он делает еще глоток пива.
***
Минут через пять, в молчании осушив бутылки, они отправляются спать. Пока они вместе идут по коридору, Сэм спрашивает:
— Как думаешь, может, одному из нас не ложиться и приглядеть за ним? — Он искоса смотрит на Дина, оценивая его с головы до ног. — Ты совсем выжат, но я мог бы с ним посидеть.
Но Сэм и сам, похоже, засыпает на ходу. Дин качает головой.
— Он сказал, что теперь в норме, просто устал. И я оставил у него эту радио-няню, что ты купил на прошлой неделе. Так что я услышу, если ему понадобится помощь.
Это только наполовину правда: Дин действительно услышит Каса, но не благодаря радио-няне (которая на самом деле все еще упакована в его сумке). Дин услышит Каса потому, что Дин планирует провести ночь рядом с ним.
Он и сам не знает, почему не может просто сказать об этом Сэму. В этом нет ничего такого: ясно, что Касу еще может понадобиться помощь, поэтому Сэм ничего не заподозрит. Однако же… «Коллегия присяжных», — думает Дин. Уже поздно, они оба устали, и проще всего пока эту тему не поднимать.
Он совсем не планирует вводить Сэма в заблуждение, и все же происходит именно так. Начинается абсурдный танец, пока Дин и Сэм оба готовятся ко сну и Дин все пытается вычислить, когда Сэм насовсем уйдет к себе — иными словами, когда будет безопасно пройти по коридору в спальню Каса. Дин шагает кругами по своей комнате, пытаясь оценить, свободен ли путь, но как только он наконец выходит за дверь, оказывается, что Сэму нужно в уборную. Так что Дин сворачивает в кухню за стаканом воды.
Потом в коридоре, кажется, снова становится тихо, но тут Сэм вдруг вспоминает, что нужно вынуть белье из стиральной машины (оказывается, он весь вечер стирает грязные после химии полотенца).
В итоге Дин сидит у себя в комнате почти час, ожидая, пока Сэм завершит все свои поздние дела. Дин убивает время тем, что налаживает радио-няню для полноты спектакля.
«Идиотизм какой-то», — думает он, устанавливая приемник на прикроватной тумбе и тестируя, работает ли передатчик. Тем не менее он проверяет заряд батареек и настраивает громкость. Закончив это дело, он садится на кровать и тихо ждет в темноте, пока наконец не слышит, как Сэм в последний раз идет по коридору к себе в спальню.
— Спокойной ночи, — говорит Сэм тихо, проходя мимо двери Дина.
— Спокойной ночи, — отвечает Дин через дверь.
Он выжидает еще десять минут для верности.
В бункере тихо. В коридоре пусто. Сэм ушел спать.
Дин приоткрывает дверь. На этот раз путь действительно свободен. Наконец-то! Он в одних носках проходит по коридору почти на цыпочках и, успешно миновав дверь Сэма, добирается до комнаты Каса. В одной руке он сжимает передатчик радио-няни, в другой — телефон. Радио-няня, конечно, совершенно не нужна, и телефон, на самом деле, нужен только затем, чтобы поставить будильник на раннее утро и удрать обратно в свою комнату до того, как встанет Сэм.
Проскальзывая в спальню Каса и закрывая за собой дверь, Дин понимает, что все это нелепо. И тем не менее он ставит радио-няню у кровати и заводит будильник на 6:20 утра. Сэм обычно встает в 6:40, чтобы в семь отправиться на утреннюю пробежку, даже зимой. Дину самому на себя смешно, но он выставляет будильник, убавляет громкость, чтобы не разбудить утром Каса, и кладет телефон на тумбу с дальней от Каса стороны кровати («С моей стороны», — как уже думает о ней Дин).
«Разберусь с этим позже, — решает он. — Скажу Сэму потом. Не все сразу».
И после этого наконец-то, впервые с прошлого воскресенья, он забирается в постель к Кастиэлю. Под одеяло.
Но ничего захватывающего не происходит. Дин — без сил, а Кас — практически в коме. Кас вообще едва шевелится, когда Дин ложится к нему — он просыпается только немного, шепчет: «О, ты вернулся», неуклюже переворачивается к Дину и сразу снова засыпает. В итоге он оказывается у Дина под боком, посапывая, неловко прислонившись к его плечу и небрежно положив руку ему на живот. Ничего не происходит, и ничего не произойдет. Но все нормально: Дин ничего и не ожидал. Ему достаточно просто быть здесь.
Достаточно просто быть рядом. Несмотря на бешеную усталость, чудесно снова почувствовать Каса так близко, и даже весь нелепый фарс с секретностью, радио-няней и телефоном того стоит. Дин ощущает тяжесть веса Каса у себя на боку: он такой изумительно теплый, настоящий и близкий, что Дин чувствует, как внутри проходит какая-то волна облегчения. Как будто он наконец вернулся домой, добрался из слепящей метели в тепло и уют. Он даже выпускает пару глубоких усталых вздохов.
