Но Кас — не случайная девчонка из бара, правда?
Кас не случайный. Он важен.
И его мнение важно; и неизвестно, каковы могут быть вкусы у ангела, который не вполне человек и не вполне мужчина, — то есть какое тело он сочтет привлекательным. Поэтому Дин чувствует застенчивость, пока собирает носки, выуживает штаны из-под одеяла и ищет футболку (оказывается, что он зашвырнул ее через всю комнату — она лежит у подножья торшера в противоположном углу). Все это время Кас наблюдает за его движениями с теплым сосредоточенным вниманием, и постепенно Дин начинает расслабляться. Каковы бы ни были вкусы у этого ангела, зрелище явно его занимает.
— Нравится вид? — спрашивает Дин, поднимая с пола футболку.
— Определенно, — отвечает Кас.
Но потом Дин вспоминает химический мотель прошлым вечером и то, как Кас практически позеленел от одного вида двери. От одного только знакомого вида — правда, предмета, а не человека, но все же…
Дина захлестывает новая волна смущения, и он прикрывается футболкой, поворачиваясь к Касу.
— Эй, а… отвращения к увиденному у тебя же не разовьется, правда?
Кас моргает от неожиданности вопроса.
— Уж надеюсь, что нет, — отвечает он, с явным усилием отрывая глаза от Дина и опуская взгляд на руки. Потом прочищает горло и добавляет, как будто размышляя вслух: — Тебя я видел в самых разнообразных контекстах. С тобой в моем подсознании связано много других ассоциаций, так что, надеюсь, ты не будешь ассоциироваться с химиотерапией. Но… вообще, если подумать… — Он колеблется. — Без одежды я тебя почти и не видел. То есть с тех пор, как воссоздал твое тело.
Столь обыденное упоминание «воссоздания» его тела немного неожиданно для Дина.
— Пожалуй, лучше на тебя не смотреть, — добавляет Кас грустно, глядя на свои руки. — Хотя соблазн огромный. Может… оденься уже?
— Да… — соглашается Дин и поспешно натягивает штаны, затем футболку и носки. Когда он наконец одет, Кас рискует поднять на него осторожный взгляд.
— Я ненавижу рак, — сообщает он. — Не уверен, достаточно ли ясно я дал это понять.
— Да, этого и не требуется, — отвечает Дин, беря со стола пистолет, проверяя предохранитель и засовывая пистолет за пояс штанов. — В этом вопросе мы с тобой солидарны. В этом вопросе все солидарны. — Он забирает телефон и ключ от номера и добавляет: — Как ни неприятно, но надо сосредоточиться на делах. Пора ехать в госпиталь. Я пойду переоденусь в своего «ленивца». Встретимся в фойе, как договорились?
— Да, так, наверное, лучше всего, — отвечает Кас. Он снова смотрит на руки. Дин оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Пистолет, телефон, карточка… — вроде все; время поджимает, теперь и правда нужно уходить — поспешить в соседний номер, пока Сэм не проснулся, принять душ, потом разбудить Сэма и собрать вещи. Дин делает шаг к двери. Но Кас по-прежнему не поднимает глаз, и с его лица не сходит откровенно несчастное выражение. Он похож на маленького мальчика, у которого мороженое выпало из рожка, и Дин просто не может уйти. Только не так. Он делает два решительных шага назад к кровати и протягивает руку, чтобы погладить Каса по затылку под краем шапки.
Кас вздрагивает от неожиданности. Он бросает на Дина быстрый благодарный взгляд снизу вверх. Дин гладит его под шапкой некоторое время, и Кас закрывает глаза и даже кладет голову ему на предплечье. «Если бы он был котом, он бы точно замурлыкал», — думает Дин.
Наконец он убирает руку.
— Эй, так… — говорит он, делая шаг назад, — я знаю, что эта неделя у тебя забита, но не найдется ли у тебя времени в пятницу? Мы могли бы встретиться, чем-нибудь заняться…
Это до абсурда похоже на неловкую беседу в Тиндере или на приглашение девчонки из бара на второе свидание. И должно быть очевидно — совершенно очевидно, — что все продолжится, как только Касу станет получше. Но может быть, эти слова надо было произнести, потому что лицо Каса вдруг проясняется, излучая облегчение. Кас кивает, широко раскрыв глаза:
— Да, мне бы очень хотелось. Мне бы очень этого хотелось.
— Можем кино посмотреть.
— Кино — это замечательная идея. Или еще фелляция.
Дин моргает.
— Или и то, и другое? — предлагает Кас. — Я, э… я подумал, что хотел бы снова попробовать фелляцию. Если, конечно, прошлой ночью тебе понравилось.
Дин едва удерживается, чтобы не закатить глаза.
— Понравилось — это мягко сказано. И да, это определенно входит в план. Но в следующий раз и ты должен дать мне попробовать. — Дин снова теребит Каса по шее, после чего заставляет себя оторваться от него и выйти из комнаты.
***
«Неудивительно, что Каса тошнит от этих мест», — думает Дин, шагая туда-сюда по залу ожидания в госпитале, пока Кас находится на бесконечной череде анализов и консультаций перед химиотерапией. «Мне уже нехорошо, а я был тут всего однажды. И это даже не я здесь блевал!»
По крайней мере общий распорядок Дину теперь уже знаком. Он начинает немного лучше ориентироваться в госпитале, и расписание с еженедельными циклами приобретает смысл. И конечно, большое облегчение знать, что Сэм рядом и готовит все нужное на вечер. Но оттого, что самого ужасного еще и приходится ждать, Дин едва не сходит с ума. Шагая взад-вперед, он все жалеет, что нельзя просто перенести Кастиэля на двадцать четыре часа вперед — нажать на какую-нибудь волшебную кнопку и пропустить все неприятные события, поместив его прямо в завтрашний день, когда, если повезет, он будет по большей части просто спать.
Но ничего не остается, кроме как ждать.
Во второй половине дня они наконец заходят в палату для химиотерапии, и после еще нескольких досадных эпизодов, когда Дина выставляют в коридор (сестра выгоняет его во время почти каждой процедуры), ему наконец разрешают остаться рядом с Касом в процедурном отсеке. Они в том же помещении, что и в прошлый раз, — с тем же длинным рядом откидывающихся кресел напротив бесконечных панорамных окон. Кас сегодня в другом кресле, но все равно обстановка воскрешает в памяти тот ужасный момент на прошлой неделе, когда Дин зашел сюда и увидел Кастиэля, ангела Господа, небесного воина, на химиотерапии, таким слабым и больным.
Дин заставляет себя ободряюще улыбнуться Касу. Кас отвечает ему натянутой улыбкой — к его вене уже подсоединена капельница, но пока это только физраствор и нужно еще ждать. Оказывается, что до начала самой терапии еще как минимум полчаса в связи с задержкой аппаратов, дозирующих лекарство.
Судя по всему, у всех пациентов лечение откладывается на полчаса или дольше. Некоторые настолько больны, что им все равно; другие смирились с задержкой и проводят время за чтением, рисованием (арт-терапия, как теперь знает Дин) или же просто смотрят в окно. Иные гуляют по проходу и навещают пациентов в соседних отсеках. Кажется, многие друг с другом знакомы; там и сям завязываются разговоры. Кас просит Дина до конца отодвинуть штору его отсека, чтобы кресло было хорошо видно — как выясняется, это неформальный знак, что он открыт для посещений. После этого несколько пациентов останавливаются, чтобы поздороваться с ним. Кас знает их по именам, и они знают его. Оказывается, многие из них были на таком же еженедельном цикле и провели в этом отделении вместе много часов.
Между случайными визитами Кастиэль все посматривает на Дина — будто до сих пор удивлен, что Дин сидит здесь, рядом с ним. Дин, в свою очередь, чувствует себя неловко и не на месте: он не знает принятые здесь правила, поэтому остро ощущает свою бесполезность. Кроме того, подходящие пациенты недоуменно поглядывают на него, как если бы привыкли к тому, что Кастиэль всегда один.
Чем дольше они ждут, тем сильнее Дину хочется взять Каса за руку. Но ему трудно заставить себя не думать о потенциальной реакции окружающих. Это неприятное и обескураживающее чувство. Дин, конечно, давно представлял себе, что в однополой паре, должно быть, совсем не так легко проявлять свои чувства публично. Даже невинные знаки симпатии, такие как держание за руки или поцелуи в щеку, могут быть чрезвычайно рискованными. И даже в таком либеральном городе, как Денвер, могут быть предрассудки, косые взгляды, замечания и еще более негативные реакции.
