— Садись, — командует он и решительно толкает Дина на матрас. У Дина создается ощущение, будто его смывает какой-то беспощадной океанской волной. Волне невозможно сопротивляться — Дин усаживается в устроенное Касом гнездо из подушек.

Он сидит поверх покрывала, Кас забирается на свое обычное место под одеялом, и так, откинувшись на подушки, бок о бок, они смотрят телевизор.

Дин все еще не отошел от недавнего разговора про рак (во время которого, как он постепенно понимает, Кас снова умудрился не сообщить никаких подробностей). Но Кас прижимается к нему сбоку — он теплый и живой, он рядом, — и в конце концов Дин обнимает его за плечи. Понемногу Дин начинает расслабляться и даже слышит свой собственный неровный вздох.

— Тебе получше? — спрашивает Кас.

— На самом деле да, — признается Дин.

— Я знал, что тебе понравится эта передача! — говорит Кастиэль слегка самодовольно и кладет голову Дину на плечо.

Они смотрят в молчаливой компании, как развивается сюжет «Рудольфа, красноносого северного оленя» с его прелестной примитивной анимацией. Дин морщится, когда начинается сцена, где молодой олененок учится летать. Но Кас поворачивает голову и говорит тихо:

— Ничего. Я уже знаю сюжет — я знал, что это фильм о летающих созданиях. Но механика полета на самом деле не такова, и у него даже крыльев нет, так что все в порядке. — Опуская голову обратно на плечо Дина, он добавляет: — Вообще-то я хотел посмотреть фильм из-за дружбы карибу с эльфом. О дружбе между разными видами не так много фильмов. И знаешь… — он на мгновение умолкает. — Маленького карибу изгнали сородичи, потому что он отличался от них. Но в конечном итоге именно его непохожесть им и была нужна. Наверное, мне эта история чем-то близка. Хотя у меня не будет такой концовки…

Весь остаток фильма Дин жалеет о том, что он и Кас — и Сэм тоже — не могут просто сбежать все вместе на остров бракованных игрушек.

Когда фильм заканчивается, Дин нехотя говорит:

— Наверное, не стоит тебя больше задерживать.

— Да, пожалуй, пора спать, — соглашается Кас. — Я выключу свет. Ложись под одеяло.

Дин только смотрит на него.

— Может быть, я неясно выразился, — говорит Кас. Он держится уверенно и спокойно, хотя в его глазах мелькает нерешительность. Приподняв подбородок, он объявляет: — У меня рак, и я хочу, чтобы ты лег под одеяло. И остался здесь на ночь. — Помедлив, он добавляет: — То есть… если ты не против.

— Я не против, — отвечает Дин.

========== Глава 23. В ночь перед химией ==========

Весь окружающий мир перестает существовать.

Все сторонние мнения, о которых переживал Дин: коллегия присяжных, независимая проверка, навязчивая потребность находить логическое обоснование каждому визиту в комнату Каса — все эти соображения наконец исчезают. Даже пугающая вероятность какой-то неоптимальной реакции со стороны Сэма отходит на второй план — тревога по этому поводу не пропадает совсем, но на данный момент это не главное.

Все это тускнеет и затмевается одним простым фактом: Кастиэль хочет провести эту ночь с Дином.

А что Кастиэль хочет, Дин готов предоставить.

Конечно, не мешает и то, что Дин тоже этого хочет. Пока он сбрасывает шерстяные носки и подтягивает колени к подбородку, чтобы забраться ногами под край одеяла, он осознает собственное эгоистичное возбуждение, даже алчное предвкушение. До сих пор непонятно, чего именно Кастиэль может желать помимо обычной дружеской компании, но даже возможность просто провести с ним ночь — драгоценное удовольствие.

Дину приходится напомнить себе про химиотерапию. И про рак.

«Мы тут не для удовольствия и игр, — думает он. — Сегодня ночь перед химией. Не дави на него, просто составь ему компанию».

Левая нога застревает: пятка Дина каким-то образом попадает в складку пододеяльника с той стороны, что ближе к Касу. В конце концов Кас садится на кровати, берется за край одеяла обеими руками и нетерпеливо дергает его вверх. Одеяло высвобождается, взлетая над ними как парус. Дин проскальзывает под него и вытягивает ноги. Одеяло оседает сверху, теплое и мягкое, словно шелковистое облако, и Кас теперь — прямо рядом с Дином. Ощущения от всего этого ошеломляющие. Разница между барьером из одеяла и отсутствием такового оказывается такой же, как тихая, спокойная луна по сравнению с ослепительным полуденным солнцем. Матрас кажется бескрайним; кровать — целым королевством, раскинувшимся вокруг них, полным безграничных возможностей; а Кастиэль — палящим маяком. Он лежит, вытянувшись слева от Дина и неожиданно обретя массивность и энергетику какого-то огромного дикого зверя. Все органы чувств Дина обращены в его сторону, словно рядом лежит не человеческое тело, а дикая пантера или леопард, требующий неустанного пристального внимания. Кроме того, от Каса исходит тепло, как от печки. Дин уже начал замерзать, пока сидел на кровати, а Касу под одеялом, оказывается, все это время было уютно и тепло, и это тепло чрезвычайно приятно. Как ни парадоксально, от этого по телу Дина пробегает дрожь.

— Ты замерз, — говорит Кас. — Так-то лучше. — Он выключает свет у кровати.

Комната погружается во тьму. Кас копошится рядом, одеяло чуть натягивается, и Дин чувствует скорее, чем видит, что Кас повернулся к нему лицом. Дин лежит на спине, боясь даже пошевелиться, но Кас уютно сворачивается рядом, пока его подбородок не оказывается у Дина на левом плече. Помимо этого между ними нет контакта — они лежат на безопасном расстоянии в пару дюймов.

Но потом Кас протягивает руку и кладет ладонь на грудь Дина поверх футболки. Прямо ему на сердце.

«Уже-не-очень-невинная вторая позиция», — думает Дин. Но Кастиэль не придвигается ближе. Он вообще не двигается. Его рука тихо покоится у Дина на груди.

Может быть, для Каса это таки невинно?

«Он же ангел, — напоминает себе Дин. — Он не знает, что подобные вещи значат для людей». Конечно, Кас в курсе про секс, но, судя по всему, опыт у него весьма ограниченный. Вполне вероятно, он плохо понимает подтекст подобных на первый взгляд незначительных физических контактов. Таких жестов как, скажем… подбородок на плече, или рука на груди — жестов, которые могут превратить обычное дружеское времяпрепровождение в нечто… большее. «Может быть, он просто хочет помочь мне согреться, — думает Дин. — Только и всего. Просто согреться. В буквальном смысле».

«Расслабься, — командует он себе. — Просто составь ему компанию. Это последняя ночь, когда он может отдохнуть. Это ночь перед химией».

При мысли «ночь перед химией» в голове Дина всплывает старый рождественский стишок, но с одним изменением:

«В ночь перед химией,

Во всем доме тишь.

Ничто не шевелится,

Даже юркая мышь».

Ну, на самом деле, что-то шевелится. Совсем слегка, в неясном предвкушении — но что-то ниже пояса определенно шевелится. «И крупнее, чем мышь, — думает Дин. — Во всяком случае, мне хочется в это верить». Ему приходится подавить подступивший истерический смешок. Это совершенно неуместная реакция для ночи перед химией. Он ненадолго задерживает дыхание, потом осторожно выдыхает и еще раз приказывает себе расслабиться.

Рука Каса шевелится у него на груди.

— Ты напряжен, — говорит Кас.

— Э… просто… пока устраиваюсь, — отзывается Дин.

— Тебе все еще холодно?

— Нет. — На самом деле Дин чувствует, что вот-вот перегреется.

— Ну ладно, — говорит Кас. — Но если станет холодно, мы можем согреть друг друга теплом тела. Это должно помочь.

«Надо было сказать, что я замерзаю», — думает Дин.

— Тебе удобно? — спрашивает Кас. Странно слышать его с такого близкого расстояния — его низкий голос звучит Дину почти в самое ухо, и, из-за того что Кас упирается подбородком Дину в плечо, его речь вибрацией отдается у Дина в самых костях.

— Да, вполне, — отвечает Дин, боясь шелохнуться, чтобы Кас не дай бог не заметил никаких физических реакций, которых вовсе не ожидает. И которые совсем не к месту в ночь перед химией.