Кроме того, он притих — отвечает на вопросы Дина односложно и едва смотрит ему в глаза. Дина это тревожит, но он не вынуждает Каса к разговору — кажется, лучше дать ему прийти в себя в своем темпе.
— Постель свежая и прохладная, — добавляет Дин, пытаясь соблазнить Каса. Он улыбается оптимистичной улыбкой, но Кас не возвращает ее — он даже не смотрит на Дина. — Тебе понравится, — говорит Дин. — Гораздо удобнее, чем на полу в ванной, честное слово.
Кас медленно кивает, но отвечает:
— Мне надо помыться сначала. — Он отъедает от печенья еще молекулу, осторожно откусывая крошку с краешка, после чего приподнимается и откладывает крекер на край раковины так бережно, словно это драгоценный артефакт. — Мне нужно в душ, — говорит он и начинает вставать на ноги.
Дин подхватывает его под локоть, чтобы помочь. И снова Кас не поднимает глаз, избегая взгляда Дина.
— Может, позволишь помочь тебе помыться? — предлагает Дин, не будучи уверен, что Кас достаточно твердо стоит на ногах. — Или я могу поставить в ванну стул. Ты посидишь, а я тебя помою.
Кас искоса бросает взгляд на Дина, встречаясь с ним глазами лишь мимолетно.
— Я могу и сам, — настаивает он. — Я всегда так делаю в это время. Через двадцать четыре часа.
На самом деле после химиотерапии прошло только двадцать два часа, но Дин не поправляет его. После этого Кас предпринимает видимое усилие, чтобы выпрямиться и не опираться на Дина, и даже отталкивает Дина ладонью в грудь по направлению к двери.
— Ты и так уже очень много для меня сделал, — добавляет Кас таким формальным тоном, словно он дипломат, благодарящий иностранного посла. — Спасибо тебе большое за содействие. Я справлюсь. — С этими словами он захлопывает дверь ванной у Дина перед лицом.
Дин вздыхает. Понятно, что Касу нужна приватность хоть в каких-то вещах. Тем не менее, это беспокоит Дина, особенно учитывая логистику душа, которая — если подумать — крайне сложная и требует немало сил. Пол скользкий, мыло скользкое, и даже чтобы снять одежду, требуется наклоняться и балансировать на одной ноге. А еще нужно перешагнуть через бортик ванны. Ну как Кас со всем этим справится, когда он на ногах-то еле стоит? Что если он поскользнется? Что если упадет? Что если ударится головой?
Что если он потеряет сознание прямо в душе? Что если он захлебнется?
Дин еще несколько секунд шагает под дверью ванной.
Но Кас действительно делал это один уже долгое время. (Хотя через двадцать четыре часа, а не через двадцать два!)
Наконец Дин заставляет себя отвернуться. На несколько минут он занимает себя уборкой номера: моет оставшуюся посуду в кухонной раковине и открывает окно, чтобы немного проветрить комнату. Потом выбрасывает перчатки в мусор и споласкивает руки: теперь уже ясно, что Касу лучше, а значит он, наверное, больше не токсичен.
Когда Дин встряхивает свежее одеяло над чистыми простынями на кровати, в ванной раздается глухой стук.
— Кас? — окликает Дин, поспешно подходя к двери. Он резко стучит в дверь. — Кас, что это было? Ты в порядке?
Сначала ответа нет. Потом следует слабое, нетвердое: «Я просто уронил мыло…» — едва слышное из-за воды в душе.
Но дальше раздается еще один стук. На этот раз он громче и тяжелее, и за ним следуют звуки борьбы, резкий вздох и треск чего-то рвущегося.
— Кас, я захожу! — объявляет Дин и отступает на шаг, готовясь выбить дверь, но в последний момент его посещает мысль попробовать ручку. К его удивлению, дверь открывается. На этот раз Кас не запер ее.
Дин распахивает дверь и обнаруживает Каса на коленях в ванне, голого и мокрого. Сверху на него хлещет вода из душа. Нижнюю половину тела он частично прикрывает душевой занавеской, которую сжимает в руке. Край занавески сорван с нескольких колец.
Дину видны только оголенные бок и спина Каса. Но у Дина сжимается сердце, ему физически больно видеть, каким уязвимым выглядит Кас, каким беспомощным, каким бледным, худым и слабым, когда сидит так, на коленях, съежившись под струей из душа. Его голова опущена, и по слипшимся тонким прядям поредевших волос стекает вода. На боках отчетливо выделяются ребра, и в центре спины резким хребтом выступает позвоночник. На руках видны темные, устрашающие синяки; оказывается, что синяки есть и в других местах: по всему телу — на его спине, боках и ногах, — некоторые даже в виде странных линий, похожих на следы когтей, как будто его ранило дикое животное. Дин замечает и пару покрасневших воспаленных линий у Каса на животе — вероятно, какие-то полузажившие хирургические шрамы, которые Кас пытается прикрыть занавеской.
Все это ужасно. И все же, как бы ужасно это ни выглядело, каким-то невероятным образом Кас все равно прекрасен.
Прекрасен, и ужасен, и беззащитен, и искалечен одновременно.
Увидев Дина, он пытается встать, прикрываясь душевой занавеской, и Дин разрывается между желанием помочь и желанием не вторгаться в его личное пространство. Кас умудряется подняться, но едва удерживается на ногах, и занавеска с треском срывается с еще одного кольца. Дин торопится на помощь, однако Кас отшатывается так поспешно, что теряет равновесие и с силой врезается в стену. Он делает попытку обернуть оторванный край занавески вокруг бедер, явно стараясь прикрыться. Странно видеть его таким смущенным — раньше Каса никогда не волновали вопросы наготы. Но теперь что-то изменилось. Теперь изменилось все.
Дин хватает одно из полотенец с держателя над унитазом и передает ему. Полотенце немедленно вымокает насквозь, но это хоть какое-то прикрытие. Кас отпускает занавеску и вцепляется в полотенце, оборачивая его вокруг талии. Дин помогает ему завязать края узлом, деликатно не глядя вниз (очевидно, что Кас остро ощущает свою наготу, и Дин не хочет стеснять его еще больше).
— Ну вот, — говорит Дин, закрепив полотенце. — Видишь, ничего страшного. — Но, взглянув на Каса, он замечает, что тот в молчании уставился на водосток. Что-то в выражении лица Каса заставляет Дина взять его за плечи и попытаться поймать его взгляд. Кас отказывается на него смотреть.
— Эй, эй… Кас, ничего страшного. Ничего страшного, — уверяет Дин.
Кас качает головой и говорит, почти что философски:
— Знаешь, забавно. Я раньше думал — даже надеялся, наверное, — что, может быть… что когда-нибудь мы, может быть…
Он останавливается.
Повисает пауза.
— Что когда-нибудь мы что? — спрашивает Дин. Кас не отвечает. Вода бьет по кафельной плитке на стене и теперь стекает и по волосам Дина тоже, и по лицам их обоих.
Кас наконец поднимает глаза на Дина. Он произносит тихо:
— Я не хотел, чтобы ты видел меня в таком состоянии.
— Я знаю, — отвечает Дин, так как это было очевидно с самого начала. — Я знаю.
— Не в таком состоянии… — говорит Кас, снова опуская глаза. В этот момент он, кажется, впервые замечает, что Дина задевает струя из душа. — Ты промок, — обеспокоено хмурится он. — Твоя одежда испортится. — Одной рукой он легонько толкает Дина в грудь, пытаясь заставить его выйти из-под душа.
Дин отказывается двигаться.
— Плевать на одежду.
— Но она же мокнет, — возражает Кас, указывая на кофту Дина, которая, действительно, уже насквозь мокрая.
— Плевать на одежду, — настаивает Дин. — Я куплю еще одежды.
Кас лишь качает головой и снова пытается оттолкнуть Дина, и Дин восклицает, внезапно закипая от досады и едва сдерживаясь, чтобы не встряхнуть его:
— Ты что, не понимаешь?! Я куплю еще одежды, но я не найду другого Кастиэля! Ты — единственный Кас, что у меня есть. Ты что, не понимаешь? Ты — единственный, Кас, и ты должен позволить мне помочь! Пожалуйста… Я должен помочь! — Внезапно Дин чувствует настоящее отчаяние оттого, что Кас постоянно отстраняется, закрывает дверь, отталкивает Дина, извиняется, избегает его взгляда. Конечно, Дин помогал всю ночь, но кажется, Кас так и не смирился с его присутствием. И теперь Дин практически умоляет: — Я должен помочь, Кас, пожалуйста, позволь мне помочь! Я не могу по-другому!
