— Неплохо, да? — спрашивает Сэм, когда они заканчивают все осматривать.

— Замечательно, Сэм, — говорит Кастиэль. Он уже распаковывает кулер, передавая Дину замороженную еду, чтобы тот убирал ее в холодильник.

— Молодец, парень, — хвалит Дин брата, рассматривая бесплатное пиво. Даже название у пива какое-то домашнее: ассортимент в холодильнике включает «Затерянное шоссе» из пивоварни Mother Road, «Шато Американа» из Wanderlust, и эль «Кровь моих врагов» от Dark Sky (увидев его, Дин усмехается). — Ты просто молодец, парень, — повторяет он Сэму, открывая «Затерянное шоссе» для пробы.

— Что, пиво в восемь утра? — поднимает бровь Сэм.

— Это у тебя восемь утра, — отвечает Дин, поднимая бутылку в знак тоста. — А у меня конец четырнадцатичасового перегона. И, по-моему, я заслужил пиво. Опрокину эту соску и пойду проверю кровать. Ты не против, если мы с Касом займем королевскую наверху?

— Ради бога, — отвечает Сэм, улыбаясь. Он явно доволен, что им понравился дом.

Дин едва успевает выпить полбутылки, как на него обрушивается усталость. Он обнимает Каса на прощанье (Кас и Сэм планируют выйти вместе за покупками) и плетется в ванную, чтобы по-быстрому принять душ перед сном.

Пока Дин принимает душ, ему кажется, будто он уже спит. Дом уж слишком идеальный, городок — слишком милый. Они словно плывут сквозь какой-то пьянящий сон об образцовом Рождестве, со снегом, карамельными тростями и очаровательными магазинчиками — и вообще без химии.

Если бы не тревожащая худоба Каса и вечная шапка на его голове, можно было бы запросто вообразить, что никакой химии никогда и не было и весь рак оказался каким-то ужасным ночным кошмаром.

«Может, все и правда закончилось, — отваживается подумать Дин. — Что если химиотерапия помогла? Что если он действительно в порядке? Что если мы и правда разок можем просто насладиться праздником? Устроить себе рождественский отпуск мечты, втроем: я, Кас и Сэм. Разве я так уж о многом прошу?»

Может быть и нет. Впервые это начинает казаться возможным.

Королевская кровать оказывается невероятно удобной. Даже лучше, чем в том дорогом отеле в Денвере. Она застелена теплыми фланелевыми простынями, мягкими как бархат. Одеяло толстое и пухлое, но при этом какое-то домашнее — в разы гостеприимнее, чем стерильная атмосфера отеля. Дин смакует все это, пока ложится: замечает, как подушки приятно проминаются под его головой, как одеяло уютно оседает вокруг тела. «Касу понравится кровать», — думает он, засыпая, и снится ему только дорога, и как Кас спит у него на колене, и бесконечное урчание Импалы в ночи.

***

Дин просыпается позднее и застает Кастиэля, одетого в одну футболку и боксеры, сидящим на дальнем краю кровати спиной к Дину. Судя по углу солнечных лучей, падающих в окно, прошло несколько часов — вероятно, уже за полдень. Кас вытирает голову полотенцем: Дин понимает, что, похоже, он только что принял душ — он весь выглядит немного влажным. И дрожит: в постели уютно и тепло, но воздух в комнате прохладный, и Кас не до конца обсох, как будто торопился добраться из душа в постель.

Пока Дин наблюдает, Кас осторожно опирается на локоть, приподнимает одеяло дюйма на три и пробирается под него одной ногой, затем второй. Он двигается со скоростью улитки. О, он пытается не разбудить Дина!

Дин переворачивается к нему, забираясь рукой под одеяло. Кас — холодный, и, когда Дин обнимает его теплой рукой, Кас издает удивленный вздох, быстро превращающийся в стон удовольствия.

— Ты такой теплый! — говорит он, переворачиваясь к Дину. — Как тут хорошо… — Но потом нерешительно спрашивает: — Погоди, тогда я, наверное, кажусь тебе холодным, да? Я холодный? — Он прямо-таки ледяной и уже пытается отодвинуться, но Дин сжимает хватку, дополнительно обвив ногой его бедра, и подвигается ближе.

— Иди сюда, ледяной ангел, — требует Дин. Кас сдается и почти тает, прижимаясь к нему со вздохом.

Следуют чудесные долгие мгновения, когда Кас уютно укладывается в объятии Дина. Дин обнимает его крепче, пытаясь передать ему как можно больше тепла, и прохладная кожа Каса наконец начинает нагреваться.

— Лучше? — спрашивает Дин.

— Лучше, — подтверждает Кас. — Но я пытался не разбудить тебя. Я знаю, тебе еще нужен отдых.

— Зато тебе нужно согреться, — замечает Дин.

Кас издает тихий вздох, переходящий в дрожь. Дин снова сжимает объятие (и рукой, и ногой), и Кас сознается:

— Я немного замерз, наверное, да. Я гулял по центру города с Сэмом — там очень красиво, и мы нашли чудесное кафе с очень вкусным супом — тыквенным супом — и чаем с корицей, но даже после супа и чая, пока мы шли назад, я почувствовал, что немного устал. И немного замерз. Так что Сэм предложил мне вздремнуть с тобой. Он отвез меня назад и велел принять горячий душ. И я начал принимать душ, но вода нагрелась не сразу, и… наверное, я не дождался, пока она нагреется.

— Почему?

— Меня очень тянуло в кровать. Или вернее… к тому, что в кровати. Поэтому я принял холодный душ.

— Ты идиот, — говорит Дин, обхватывая его крепче.

— Напротив, — отвечает Кас твердо, бросая многозначительный взгляд вниз, на руку Дина, крепко обнимающую его за грудь, — мое решение оказалось очень удачным. — Он смотрит на Дина краем глаза, и на его губах явно танцует улыбка. — Кстати, Сэм снова вышел за покупками, — добавляет Кас.

— Вот как, — отзывается Дин низким рокотом прямо ему в ухо.

— Да. И даже велел передать тебе, что его не будет еще пару часов. Сейчас два; он вернется в четыре.

— Ровно в четыре? Он так сказал?

— Его точные слова: «в четыре и ни минутой раньше, и можешь передать это Дину». — Кас поворачивается к Дину еще немного, и на его губах снова порхает эта коварная улыбка. — Если я правильно запомнил.

— А ты точно правильно запомнил?

— Я уверен, — отвечает Кас. — Он зачем-то рассказал мне свой вечерний план шоппинга три раза подряд… — И на этом Кас умолкает — наверное, потому что Дин начал его целовать. Сначала в щеку, потом в кончик носа, потом прямо в губы — и о, как чудесно, что больше им не мешают маска и перчатки! Снова соприкасаться кожей, лицами, губами просто волшебно, это лучшее ощущение на свете, и Дин не может им насытиться. Он жадно проводит руками по голове Каса, снимая с него обезьянью шапку, отбрасывая ее в сторону и целуя, целуя, целуя его. Потом добавляет язык, исследуя каждый дюйм губ Каса, его вкус и ощущение его языка, когда Кас начинает отвечать на поцелуй.

Толстовки с запахом ленивца больше не нужны! Можно надеяться, и не будут нужны уже никогда. Можно надеяться, теперь Кас сможет упиваться запахом Дина без всяких проблем. И Дину тоже нравится запах Каса. Дин с удивлением понимает, что и он рад избавиться от больничных запахов — от хлопкового запаха маски, от запаха нитриловых перчаток, от слабого металлического аромата, который приставал к Касу всякий раз, когда тот возвращался с химии. Вместо этого Кас пахнет чистотой и простором. Сегодня на нем даже своего рода праздничный парфюм: Дин различает слабый аромат пряностей того тыквенного супа и следы коричного чая… и соблазнительные нотки чего-то еще: словно сочетания вереска и дыма хвойного костра — судя по всему, запах самого Каса.

Он пахнет восхитительно.

И на вкус он восхитителен.

— Вероятно, тебе стоит еще поспать, — бормочет Кас, растянувшись поверх Дина. Они целуются уже минут пять, не отрываясь друг от друга, как парочка подростков.

— Я посплю, — отвечает Дин. — Потом. У меня тут рождественский ангел, с которым я хочу провести время сначала. — Он чувствует, как Кас замирает и делает нерешительный вдох, как будто собирается спросить, кто этот «рождественский ангел», с которым Дин будет проводить время.

Дин усмехается, и на лице Каса наконец появляется улыбка.

— Я никогда не думал о себе как о рождественском ангеле, — сознается Кас. — Я почти не имел отношения к Рождеству. То есть не участвовал непосредственно в Вифлеемской звезде или каких бы то ни было событиях тех дней. Я в то время был командирован к Черному морю. И конечно, я уже не ангел теперь…