— Вот, вот, у меня есть… — неожиданно говорит Клэр, залезая в карман куртки.

Дин пользуется возможностью, чтобы прошептать Касу:

— Она видела твои крылья?

Кас шепчет в ответ:

— Бывает иногда с людьми, которые близки к смерти.

Шэрон с благодарностью принимает у Клэр салфетку, выбрасывает пустой пакетик в мусор и поворачивается к Кастиэлю со словами:

— В общем, Эм была бы очень рада, что вы принесли ей перо.

— Надо же… — говорит Кас. — Это… забавно, да. Какое совпадение…

От смеха не осталось и следа — он прошел так же быстро, как начался: теперь Шэрон выглядит лишь очень уставшей. Она наклоняется к Эмили, чтобы погладить ее лоб.

— Ты слышишь, Эм? — говорит Шэрон, и от ее материнского голоса становится больно. Как только она заговаривает с Эмили, из него исчезают вся горечь и усталость, и им на смену приходит мягкий, ласковый, ободряющий тон. — Эм, к тебе пришел Кастиэль, — оживленно говорит Шэрон своей коматозной дочери. — Твой друг Кас, помнишь его? Он принес тебе перо, Эм! Настоящее ангельское перо! Здорово, правда?

Потом она отступает к изножью кровати и говорит Касу:

— Ладно, делайте что вы там хотели с пером.

***

Кас подходит ближе и бережно перекладывает руку Эмили, чтобы сесть на край кровати рядом с ней. Присев, он оборачивается к Шэрон, добавляя через плечо:

— Да, и может присутствовать свет. Не переживайте об этом — глаза прикрывать не нужно.

Шэрон явно немного озадачена этими словами, но ничего не говорит. Кас протягивает руку и осторожно кладет перо на шею Эмили (в то же самое место на горле, где перо лежало у Клэр во время ритуала Ровены). Долгое время он держит перо за стержень, как будто никак не может заставить себя отпустить его.

Дину хочется спросить: «Ты уверен, Кас? Ты точно уверен?» Но Эмили в ужасном состоянии, и близость ее смерти (не говоря уже о душераздирающем отчаянии Шэрон) сделали решение неизбежным. Как бы ни болело сердце Дина за Каса, теперь оно болит и за Эмили тоже (и, может быть, даже больше — за Шэрон). Теперь кажется, что другого пути уже нет.

Следует долгая пауза, во время которой все стоят, затаив дыхание, и кажется, что время замерло. Дин все еще невольно думает: «Я мог бы заставить его передумать… я мог бы заставить его…»

Но он ничего не говорит.

Наконец Сэм подает голос:

— Кас?

— Я готов, — отвечает Кас. Он убирает руку, оставив перо на шее Эмили.

После этого Кастиэль произносит семь или восемь медленных, размеренных слов. Должно быть, это ангельский язык: слова звучат характерным величавым набором слогов, произносимых с почти шекспировской торжественностью. Кас делает паузу, потом повторяет речь заново. Еще одна пауза, еще один повтор — и Кас поднимается с кровати, отступая назад.

— Потребуется несколько секунд, чтобы она нашла дорогу, — говорит он.

Сначала ничего не происходит. Непонятно даже, будет ли какой-то видимый результат. Но потом перо начинает светиться.

— Что это… Что это?! — восклицает Шэрон. — Оно горит! — Она бросается к кровати, чтобы сбить перо, но Сэм хватает ее за руку.

— Я бы не прерывал на вашем месте, — говорит он. Шэрон смотрит на него в испуге. Сэм расслабляет пальцы на ее плече, превращая захват в дружеский жест поддержки, но не отпускает ее руку. Она не сопротивляется — только смотрит на Каса и малышку Эмили.

Свечение продолжается всего пару секунд, после чего растворяется в горле у Эмили, едва заметно растекаясь по ее коже. Оно рассеивается по шее девочки и распространяется к ее голове и торсу. Затем свет исчезает, и — как ни странно — перо исчезает тоже, словно испарившись или растворившись в благодати.

Эмили не просыпается. Но в ее чертах появляется какое-то облегчение, и в следующие несколько мгновений из ее дыхания пропадает жутковатая хрипотца. Даже цвет лица Эмили начинает улучшаться прямо у них на глазах. Ее бледная сероватая кожа приобретает розоватый оттенок — на лицо возвращается более здоровый румянец. Синяки на руках тускнеют. Меняется и ритм сердечного монитора: его пищание становится не таким частым и более равномерным. Шэрон высвобождается из хватки Сэма, неуверенно подходит к кровати и кладет руку на лоб Эмили.

— Она… не такая горячая? — произносит Шэрон. — У нее всю неделю был жар. Он что, прошел? Погодите… что? — Она только что обратила внимание на руки Эмили: на них больше не осталось следов синяков. Шэрон хватает одну ее руку и поворачивает запястьем вверх, рассматривая предплечье. Какое-то время она разглядывает руку дочери, крутя ее туда-сюда, затем резко разворачивается к Касу. — Что вы сделали? — спрашивает она, глядя на него в упор. В ее голосе слышно подозрение пополам с изумлением.

— Она еще может недомогать несколько дней, — говорит Кас. — Но худшее, надеюсь, позади. — В ответ на потрясенное выражение лица Шэрон Кас спонтанно добавляет: — Нет, я не ангел. — (Формально это даже, может быть, правда, учитывая, что теперь у него нет благодати.) — Но это действительно было ангельское перо. Могущества в нем было не много — недостаточно для меня. Но, полагаю, его должно хватить, чтобы помочь маленькой девочке. Вам нужно будет пройти обследование, чтобы понять, полностью ли она здорова, но по меньшей мере это должно обеспечить ей ремиссию на долгое время.

Шэрон смотрит на Кастиэля, раскрыв рот.

— С Рождеством вас, — говорит Дин тихо, и Шэрон переводит изумленный взгляд на него. Потом Эмили шевелится, и Шэрон немедленно поворачивается обратно к ней.

— Мам? — шепчет Эмили. Она сонно моргает. Потом поднимает руку, чтобы протереть глаза и внезапно приходит в себя, выдергивая кислородную трубку из-под носа. — Что случилось? — спрашивает она.

— Эмили? — изумленно отзывается ее мать. — Ты… как ты себя чувствуешь, детка, по шкале от одного до десяти…

— Ноль, ноль, я в порядке, — бормочет Эмили. Она еще слегка дезориентирована: ее взгляд бегает по палате, словно она не может понять, каким образом очутилась здесь. Потом она начинает срывать с себя трубки. — Сними это с меня… я хочу домой, мам… где мы? — Она проводит рукой по голове, и только тут Дин и все остальные замечают, что у нее появились волосы. Они совсем короткие и тоненькие, лишь едва заметный ежик, но они видны.

Потом Эмили замечает Каса.

— Кастиэль? — обращается она к нему. — Куда делись ваши крылья?

Секунду спустя Шэрон обнимает ее так крепко, что Эмили протестует:

— Мам, ты меня раздавишь!

Шэрон буквально трясет, пока она раскачивает Эмили в объятиях, приговаривая:

— О боже, Эм, Эм, Эм, детка… нет, не выдергивай их, тише, малыш… все хорошо… о боже, Эм…

В палату врывается медсестра — по-видимому, при изменении ритма на сердечном мониторе на пост поступил какой-то сигнал. Следует всплеск активности: в помещение набиваются все новые сестры, потом приходит дежурный врач. Посреди всей этой суматохи Кас тянет Дина за рукав, ловит взгляд Сэма и Клэр и кивает в сторону двери. Все так заняты Эмили, что им вчетвером удается уйти незамеченными.

Они выходят на улицу, к Импале, в неловкой натянутой тишине, как будто никто не понимает, то ли радоваться, то ли грустить. Дорога через парковку кажется очень длинной: солнце уже садится, заливая нарисованного пони лучами янтарного света, и легкий зимний ветерок усиливается, обещая к ночи превратиться в пронизывающий порывистый ветер. Когда они подходят к машине, Кас поворачивается к своим спутникам, словно приготовил речь.

— Знаю, это не то, чего вы все ожидали, — говорит он. — Но я хотел, чтобы вы это увидели. Я хотел, чтобы вы присутствовали, чтобы вы увидели, что сегодня был хороший день, мы сделали хорошее дело. — Его глаза устремляются на Дина. — Правда же?

— Правда, — подтверждает Дин, стараясь придать голосу твердость.

Кас кивает и обращается к Клэр:

— Мне особенно хотелось, чтобы здесь была ты, Клэр. Ты носила в себе эту частичку благодати все это время, ты пошла на риск, позволив Ровене его извлечь. Это не спасло меня, но сегодня это спасло маленькую девочку, и все благодаря тебе. Ты должна это знать.