Кас тем временем меняет тему. Он говорит задумчиво, словно мысленно прорабатывает оставшиеся детали:
— Я подумал, есть ведь еще остаток курса химиотерапии, и есть радиация. Кроме того, доктора упоминали совершенно иную форму химиотерапии, на которую меня можно перевести. И у меня есть второе перо: может быть, получится найти благодать какого-то другого ангела или какую-нибудь из священных реликвий. То есть еще есть кое-какие варианты. — Он смотрит на Дина. — Правда?
«Кое-какие варианты».
— П-правда… — шепчет Дин. Его голос дрожит настолько, что почти заикается. — Правда.
— Спасибо, — шепчет в ответ Кас. Он треплет Дина по плечу, потом проскальзывает рукой ему на шею и гладит по волосам на затылке. Это одно из этих странных почесываний по шее, к которым Кас прибегает время от времени, и, хотя оно краткое, прикосновение настолько легкое и ласковое, что Дин едва не теряет контроль над собой тут же.
Прежде чем он успевает сказать что-либо еще, Кас зовет, повысив голос:
— Сэм, Клэр! — Они подходят обратно. Вид у них обоих слегка оцепеневший; у Клэр красные глаза. Кас поворачивается к ближайшей двери, и Дин понимает, что все это время, пока они разговаривали, они стояли прямо у палаты 103. Кас поднимает руку, чтобы постучать.
— Ты уверен? — удается выговорить Дину. — Ты абсолютно уверен? Что хочешь поступить так?
Кас кивает и стучит в дверь.
***
Дверь открывает медсестра.
— А, Кастиэль Винчестер, верно? — спрашивает она. Кас кивает, и сестра говорит: — Так хорошо, что вы приехали повидать Эмили! Особенно в вашу неделю перерыва, — добавляет она, бросив мимолетный взгляд на его обезьянью шапку. После этого сестра выскальзывает за дверь и притворяет ее за собой. — Вы все друзья Эмили? — спрашивает она.
— Да, — отвечает Кас, прежде чем кто-либо успевает раскрыть рот.
— Позвольте я введу вас в курс дела, — говорит сестра. — Вы наверняка уже знаете, но на всякий случай должна вас предупредить, что Эмили в очень плохом состоянии. Дела у нее хуже, и боюсь, ей осталось недолго. Скорее всего, она не поймет, что вы здесь, — она очень слаба и в последние дни почти не приходит в сознание. Мы пытаемся обеспечить ей максимальный комфорт, но помимо этого мало что можем сделать. По причине ее состояния мы не принимаем случайных посетителей, но, когда я сообщила ее матери, что прийти хотите вы, мистер Винчестер, она сказала, конечно, приходите. — Сестра обводит взглядом всех присутствующих. — Простите за прямоту, но я должна убедиться, что вы понимаете: если вы хотите попрощаться, сделать это нужно сейчас.
— Мы понимаем, — говорит Кас. Сестра открывает дверь.
***
Поначалу Дин уверен, что они пришли не в ту палату. Ребенок в постели — это вовсе не Эмили: непонятно даже, мальчик это или девочка — виден только какой-то иссохший малыш лет пяти-шести, не больше; худенькая фигурка из тонких костей, обтянутых бледной кожей в синяках. Ребенок абсолютно лысый. Он увит кислородными трубками и трубками капельниц — кажется, что трубок в кровати больше, чем ребенка. В воздухе улавливается неприятный кисловатый запах несвежего дыхания и телесных жидкостей, смешанный с безрадостными больничными запахами спирта и йода. Дин знает этот запах: это зловоние приближающейся смерти. Бедный ребенок уже выглядит абсолютно коматозным. Он лежит настолько безвольно, что Дина на мгновение посещает мысль, уж не умер ли он (или она), пока никто не заметил. Но в палате слышен тихий хрип — кажется, сопровождающий дыхание ребенка, — и быстрое беспорядочное пищание стоящего рядом аппарата — видимо, монитора сердечного ритма.
Ребенок в кровати — очевидно не Эмили. И женщина, ссутулившаяся на стуле рядом — не мать Эмили, Шэрон. Она выглядит лет на десять старше, усталая и в морщинах. На ней только джинсы и бесформенная футболка — и никаких следов элегантного макияжа, который носила Шэрон. Ее волосы затянуты в неопрятный хвост и выглядят немытыми и нечесаными несколько дней. И лицо, как ни странно, ничего не выражает: она просто тяжело сидит на стуле, уставившись в противоположную стену.
Женщина переводит взгляд на них (Кас с Дином входят первыми, Сэм и Клэр идут следом). Она, кажется, даже не осознает, что в палату вошли четыре человека, — только смотрит на них отрешенно.
«Вот так выглядит “пустой взгляд”», — думает Дин, уже собираясь извиниться за то, что они зашли не туда. В этот момент женщина с усилием поднимается на ноги и говорит:
— Кастиэль. Как хорошо, что вы пришли. И — Дин, правильно?
Это Шэрон.
А значит, тощая фигурка в кровати — малышка Эмили.
— Здравствуйте, Шэрон, — говорит Кас. Они занимают места у постели: Кас — рядом с Эмили, Шэрон — с противоположной стороны, и Дин, Сэм и Клэр — машинально столпившись у изножья кровати. Кас долгое время смотрит на Эмили, потом говорит ее матери: — Я был очень опечален новостью о том, что состояние Эмили ухудшилось.
— Говорят, еще пара дней, не больше, — отвечает Шэрон, на удивление безэмоционально пожав плечами. — Наверное, сейчас уже в любую секунду. — Сэм молча смотрит на Дина, и Дин знает, что означает его взгляд. Они оба уже не раз видели это оцепеневшее безразличие — у жертв. Особенно у жертв, которые прошли через длительные испытания.
— Здравствуй, Эмили, — заговаривает Кас с девочкой. Он ласково накрывает ее руку своей — она не реагирует никак.
Кас поднимает глаза на Шэрон и просит:
— Вы не возражаете, если я произнесу небольшое… — Он колеблется, словно не уверен, как сформулировать просьбу. — Откровенно говоря, это своего рода ритуал, — произносит он наконец. — Целебный ритуал от… — Он снова запинается. — Я узнал его от своей… семьи. То есть от своей старой семьи, от той, в которой я вырос. Если вы не возражаете. Это займет всего минуту.
— Это что, какая-то новомодная астрологическая чушь? — спрашивает Шэрон, сузив глаза и складывая руки на груди. — Потому что все это мы уже проходили. Заговоры, пробиотики, витамины, всевозможные диеты — чего мы только не пробовали! И у каждого — у КАЖДОГО, кого я встречаю — есть своя бредовая теория, которую он хочет опробовать. Каждый, кто знаком с ситуацией десять секунд, почему-то уверен, что у него есть гениальная идея, которая не пришла мне в голову за все прошедшие полтора года!
Ее внезапная горячность немного неожиданна, и в комнате повисает тишина. Кас снова смотрит на Эмили. Клэр притихла, одной рукой сжимая прядь своих светлых волос. Сэм и Дин снова переглядываются.
Но Кас только поднимает глаза и говорит спокойно:
— Это всего несколько слов. Она даже не заметит.
Плечи Шэрон слегка опадают. Она отвечает извиняющимся тоном:
— Простите. Я просто не хочу, чтобы ее беспокоили. Если честно, это был такой паршивый месяц… Паршивые шесть месяцев. Да что уж там, полтора года. Весь ее последний год был такое дерьмо… и вот наконец она ничего не чувствует, и… я просто не хочу, чтобы она больше страдала. Даже немного.
Кас внимает из кармана перо и показывает его Шэрон.
— Она ничего не почувствует, обещаю. Я только положу это перо ей на горло и скажу несколько слов. И это все.
Неожиданно для всех присутствующих Шэрон начинает смеяться. Она смотрит на перо и бесконтрольно хихикает, хриплым смехом, который все не заканчивается. Кас хмурится в явном замешательстве, держа перо в пальцах. «Защитная реакция», — думает Дин, глядя как Шэрон заходится смехом.
— Простите, — говорит она, пытаясь взять себя в руки. — Мне просто подумалось, что это забавно, ведь знаете, Кас, странное дело, но она была убеждена, что вы — ангел! Ну не абсурд ли? Она говорила, что иногда ей были видны ваши крылья. Особенно после того, как виделась с вами в последний раз, все не унималась: «Мам, тебе надо глаза проверить, как ты не видишь его крылья — они же теперь так ясно видны!»
Кас моргает, глядя на нее и медленно опуская руку. Дин, Сэм и Клэр замирают на месте.
Шэрон продолжает:
— После нашей с вами последней встречи она даже описывала мне расцветку ваших перьев — только представьте! Рассказывала про то, каких они оттенков, как на ваших перьях видны вкрапления золота, и как самых длинных перьев у вас нет, но ваши крылья все равно очень красивые. И спрашивала меня, потеряли ли вы перья из-за химиотерапии и вырастут ли они снова. Ну не смешно ли? Я спросила у врачей, и мне сказали, что химия иногда может вызывать галлюцинации, так что я просто… подыграла ей. Сказала: «Конечно, Эм, конечно у Кастиэля великолепные крылья!» — Шэрон снова смеется. — И теперь появляетесь вы с каким-то пером! Да еще и для целебного ритуала! Она была бы в восторге, но что самое-то смешное, она никогда не узнает об этом. Говорят, она скорее всего уже не очнется, так что, понимаете, она не узнает, что вы приходили сюда с пером для нее… — Теперь Шэрон вытирает глаза и шмыгает носом, подавляя всхлип. Переход к слезам оказывается неожиданно резким, но Шэрон моментально достает из кармана пачку бумажных платков, выдергивает один и сморкается. — Простите, простите, я очень взвинчена, как вы, наверное, заметили… В общем… — Она сминает платок и бросает его точно в мусорную корзину, потом смотрит на оставшуюся пачку в руках. Она пуста — Шэрон использовала последний платок. — Надо было купить упаковку из восьми пачек… — бормочет она.
