– Глупо забывать свое место в погоне за недостижимым, – резко говорит она. – Честолюбие до добра не доводит.

– Мы все однажды умрем. Я не хочу оставлять этот мир таким, каким он был, когда я в него пришел.

– Тем больше причин вести благоразумную жизнь и обеспечить тех, кто останется после тебя.

– Я никого пока еще не оставил, – говорит мистер Хэнкок. – Я здесь, и все вы рядом со мной. Я должен двигаться вперед.

В просторной гостиной «Королевской обители» склоняются над рукоделием Полли Кэмпбелл и Элинора Бьюли. Миссис Чаппел удалилась в свои покои для послеобеденного сна. Ее юным подопечным прислуживают лакеи в лазоревой форменной одежде, которые бесшумно входят и выходят, исполняя свои несложные, спокойные обязанности. У окна маленькая светлоглазая Китти корпит над детским молитвенником, врученным ей строгой мадам Парментьер.

– От-че наш… – по складам читает она, – с-сущ… су-щий на…

– Интересно, миссис Нил и впрямь снизойдет? – вслух размышляет Полли Кэмпбелл.

– Мм? – Элинора слюнит очередную нитку, чтобы продеть в иголку.

– Она ведь даже не видела этого джентльмена – если его можно назвать джентльменом, – а теперь должна будет обихаживать его весь вечер. Я не ожидала, что она так легко сдастся.

Элинора пожимает плечами:

– Да она не особо отличается от нас.

– О, отличается, очень даже. Она может отказать в просьбе любому, кому захочет.

– Она не так хорошо устроена, как ты думаешь. Она по-прежнему нуждается в благосклонности миссис Чаппел. А миссис Чаппел нуждается в благосклонности мистера Хэнкока, так что миссис Нил деваться некуда.

– Ах, Нелл, но он же простой торговец! Ты заметила, что парик у него поеден молью? А этот ужасный мешковатый камзол с залатанными локтями!

– Ну, деньги есть деньги.

– Женщина, занимающая такое положение, как она, должна быть выше этого. Я бы вот не стала ронять достоинство.

Полли трудится над замысловатой вышивкой с изображением птиц и извилистых стеблей плюща. В другой стране, в большом прохладном доме мать начала обучать ее рукоделию сразу, как только она смогла держать в пальцах иголку. В полях за решетчатыми ставнями пели работницы, и мать Полли тоже рассеянно мурлыкала себе под нос. Ее золотое кольцо поблескивало, и иголка мелькала, проворно ныряя в канву и выныривая обратно. Это все, что Полли помнит.

– Я хорошо разбираюсь в благородных джентльменах, – говорит она.

– Ой, да они все в долгах! Проигрываются в пух и прах, кутят безбожно, непотребничают всячески, и жены у них не лучше. Девоншир вон постоянно занимает, чтобы расплатиться с долгами своей благоверной, а она постоянно занимает у Принни, чтобы вернуть мужу деньги, которые, впрочем, редко до него доходят. Они настолько погрязли в этой ужасной трясине, что никогда уже из нее не выберутся.

– Да уж!

Элинора заправляет за ухо непослушную прядь и поднимает на подругу глаза, сияющие светом чудесных тайн.

– Мне сведущие люди много чего рассказывают по секрету, – шепчет она. – И похоже, эта глупая парочка задолжала в общей сложности около шестидесяти тысяч.

Полли тихо присвистывает, и мадам Парментьер тотчас поворачивает к ней голову.

– Меня удивляют твои вульгарные манеры, – строго говорит она, и Полли выразительно сжимает губы, прежде чем ухмыльнуться. – Чтобы я больше не слышала такого!

Девушки весело переглядываются. В силу своего возраста они уже не подлежат юрисдикции старой гувернантки, чем премного довольны, но все же обе послушно склоняются над работой и ждут, когда мадам Парментьер опять переведет свое внимание на Китти, с запинками читающую катехизис.

– Если они даже своих жен содержать не в состоянии, на что может рассчитывать любовница? Я стала заниматься нашим ремеслом, чтобы избежать срока во Флите. Вот угадай, есть ли долги у… хм, дай-ка подумать… у мистера Мозеса Каррарда, например?

– Еврея?!

– Ну, в данном случае национальность не имеет значения. С таким же успехом можешь взять любого скромного торговца, успешно ведущего дела. У них нет титулов, они унаследовали от своих родителей не больше земли, чем оставили бы нам наши… – Тут Полли прикусывает язык, ибо откуда Элиноре знать, какие земельные владения полагались ей по праву рождения? – Но что у них есть – и всегда будет, – так это безупречная репутация. Богатство знати – пленительная видимость, которую обеспечивают наши банки, но человек, всего добившийся своими силами, неуклонно заботится о том, чтобы каждый заработанный пенни откладывался у него на счете.

– Странно, что ты сама не хочешь заняться хозяином русалки.

– Что? Я? Да боже упаси, он же ходячая карикатура!

– Но очень богатая и влиятельная.

– Я сейчас говорю в общем смысле, не имея в виду никого в частности. Когда-то, знаешь ли, блудница и израильтянин жили жизнью скрытной и незаметной, а теперь первая может делить постель с принцем, а второй – получить звание пэра.

– В таком случае на что могу надеяться я? – Полли не собиралась говорить это вслух, у нее ненароком вырвалось.

– Ты? Проститутка-мулатка? Твое будущее покрыто мраком неизвестности.

Раньше Элинора Бьюли считала себя уродливой из-за рыжих волос и веснушек, но рядом с экзотичной темнокожей Полли, в чьих тугих негритянских кудрях играют медные отблески, она ощущает себя настоящей Мадонной с молочно-белой кожей.

– Да, пожалуй, – соглашается Полли и ненадолго задумывается. – Я бы с радостью сошлась с каким-нибудь португальским евреем. Они все замечательно учтивые и обходительные.

– Полагаю, ты напоминаешь им мавританок, за которыми они скучают, – говорит Элинора.

– По которым, – поправляет Китти с другого конца комнаты и откидывается на спинку кресла, чрезвычайно собой довольная.

– Можно подумать, они когда-нибудь встречают мавританок на Треднидл-стрит, – фыркает Полли. – Можно подумать, ты знаешь, как выглядят мавританки. Иногда ты ужасно невежественна, Элинора Бьюли.

– А ты иногда просто ужасна. – С виду Элинора спокойна и безмятежна, как рыжая телочка, но она прожила с Полли уже год и знает, как вывести ее из себя. – Как будто имеет значение, похожа ты в самом деле на мавританку или нет. Ты существо подневольное, а потому всегда будешь тем, чем тебе прикажут быть. – У нее нет никакого злого умысла, ей просто скучно, и она с трудом сдерживает довольную улыбку, когда смуглые щеки подруги багровеют, а глаза сердито сверкают.

В голове у Полли спор разворачивается быстрее, чем непосредственно в комнате, где он явно никому, кроме нее самой, не интересен.

– Мой отец был шотландец, – выпаливает она ровно в ту минуту, когда в гостиную возвращается миссис Чаппел после отдыха, – но ни один клиент ни разу не заставил меня отплясывать джигу. А вот вы… – Она отшвыривает прочь свое рукоделие и резко оборачивается к несколько опешившей настоятельнице. – Вы принуждаете меня в одну ночь изображать гурию, а в другую – готтентотку.

– Я стараюсь угодить всем вкусам, – успокоительным тоном говорит миссис Чаппел, – но за многие годы моей работы еще никто не заказывал джигу. Когда такое случится, я непременно порекомендую тебя, милая Пол.

Элинора заливается звонким смехом, а маленькая Китти широко ухмыляется, благоразумно не размыкая губ.

– Шотландская кровь или африканская – какая разница? – говорит Элинора. – Значит, у тебя дикие горцы по обеим линиям – ну и чем тут гордиться, скажи на милость?

Полли хватает свой сложенный веер и кидается вперед, норовя ударить им подругу по щеке.

– Я тебе покажу, негодница!

Элинора сотрясается от хохота, смаргивая слезы веселья, зажимая в кулаках складки своей юбки.

– О боже! – с трудом выдавливает она. – О боже, ну и прыжок! Ну и джига!

– Довольно! – сурово прикрикивает миссис Чаппел. – В вас, голубушки, сегодня словно бес вселился. – Она поворачивается к мадам Парментьер. – У них что, у обеих месячные крови на этой неделе? Что с ними творится такое?