– Ты потребуешь более высокую плату за свои услуги, – упорствует миссис Фрост, в то время как подруга обнимает ее одной рукой. – И очень скоро выкупишь свою независимость.

– Она ни за что меня не отпустит.

– Но почему бы все-таки не подумать?

Раздосадованная, Анжелика приподнимается с подушек:

– Я уже жалею, что позвала тебя. Сейчас очень непростой момент в моей жизни, и миссис Чаппел прекрасно это понимает. Передо мной стоит выбор: вернуться в бордель или держаться за свободу. После сегодняшней ночи я еще сильнее уверилась, что все у меня будет расчудесно.

– Я беспокоюсь по поводу арендной платы.

Анжелика наконец дают волю своему раздражению.

– Ну так ступай на улицу и начинай сама зарабатывать. Давай-давай. Такая чистенькая, опрятная женщина, с грамотной речью, – возможно, ты сумеешь заработать пару шиллингов до завтрака.

Миссис Фрост бледнеет. Анжелика широко распахивает небесно-голубые глаза.

– Что? Не по душе такая мысль?

– Это не выход, – бормочет миссис Фрост.

– Почему? Как раз таки отличный выход. А если тебе не нравится…

Миссис Фрост опускает голову.

– Да-да, дорогая. Можешь вернуться к своему мужу. – Анжелика прищуривается. – Ах, прощу прощения! Ведь сначала тебе нужно его разыскать.

– Я не намерена терпеть такое. – Миссис Фрост выскакивает из кровати и направляется к двери.

– Но терпишь же, – насмешливо говорит Анжелика. – Всегда терпишь. Ты старательно делаешь вид, что презираешь такую жизнь, но всегда к ней возвращаешься. Ну и какой вывод отсюда напрашивается, а?

Теперь Анжелика вполне удовлетворена, и в самом скором времени она засыпает, ни о чем больше не думая.

Мистер Хэнкок размещает объявления в газетах и расклеивает афиши по городу. Следуя совету мистера Мюррея, он покупает высокий стеклянный колпак, под которым они устанавливают русалку стоймя. «Надо, чтобы она смотрела прямо в глаза посетителям», – с удовольствием поясняет мистер Мюррей. Колпак они помещают на маленьком столике в верхней комнате, достаточно просторной, чтобы посетители могли обойти диковинное существо кругом и удостовериться в его подлинности, прежде чем выйти прочь тем же путем, каким пришли. «Никаких дополнительных украшений здесь не требуется», – говорит Мюррей, но тем не менее мистер Хэнкок заказывает у ближайшего рисовальщика картинку с изображением драматической сцены, когда японские рыбаки вылавливают сетью русалку. Вздыбленные волны; рыбаки в соломенных треугольных шляпах; лес пагод на заднем плане. Русалка держит стиснутые кулаки у подбородка и будто бы пронзительно верещит самым устрашающим образом; а ее сородичи, бешено извиваясь, расплываются в разные стороны. Мистер Хэнкок, премного довольный приобретением, вешает одну копию на стену и заказывает сотню цветных эстампов с рисунка, чтобы продавать в качестве сувениров.

Ну вот, теперь они готовы открыться.

– В вашем присутствии здесь нет никакой необходимости, – говорит Мюррей. – Я обо всем позабочусь.

Но мистер Хэнкок хочет своими глазами увидеть, какое впечатление произведет его странная протеже на людей, а вдобавок Сьюки возбуждена до крайности.

– Вы могли бы взять меня с собой, – шепчет она, становясь с ним рядом для утренней молитвы.

– Все-таки первое появление вашей русалки в обществе, – значительно говорит она, подавая на стол свежую ковригу.

– Неплохо бы посвятить ей целый день, – упорствует она, следуя за ним до дороги, когда он отправляется по делам в город.

Но мистер Хэнкок согласился бы и без особых уговоров: он не меньше племянницы любит шербет, что продается с лотка на Севен-Дайелс, и ему приятно, что его новое предприятие вызывает у нее не просто любопытство, а жгучий интерес.

Он отпускает Сьюки к матери в Уоппинг и разрешает целых три дня провести там, перерывая шкафы Ребби в поисках подобающего случаю наряда и шепотом обмениваясь с ней всеми секретами, которые накапливаются у сестер за время разлуки. Посему мистеру Хэнкоку некого винить, кроме себя самого, когда утром в день дебюта русалки он просыпается от запаха жженой гвоздики и обнаруживает в гостиной незнакомую молодую даму, весьма сноровисто чернящую брови перед зеркалом.

– Батюшки-светы! Сьюки! Это еще что такое!

Она оборачивается, улыбаясь во весь свой накрашенный рот, и выглядит страшно довольной собой, хотя мистер Хэнкок, хоть убей, не понимает, почему. Он ожидал, что племянница выберет какое-нибудь пышное платье из ярко-желтой тафты или набивного шелка, что-нибудь броское и одновременно очаровательное, со всевозможными рюшами и фестонами, которые столь к лицу ясноглазой юной девушке. Но Сьюки выбрала костюм, смущающий мистера Хэнкока своей изысканной простотой: белый стеганый жакетик с лаконичным узором из черных веточек, прямые узкие рукава которого даже не украшены гофрированными манжетками и который заканчивается на талии единственной оборкой, словно практичный жакет для верховой езды. И мистер Хэнкок при всем своем желании не может выразить недовольство слишком глубоким вырезом, поскольку грудь у Сьюки прикрыта муслиновой косынкой, обвязанной вокруг шеи и заправленной под лацканы.

– Ну как? – спрашивает племянница, слегка растягивая в стороны добротную синюю юбку, которая, без кринолина под ней, кажется мистеру Хэнкоку просто ужасной.

– Тебе не стоило так себя ограничивать, – говорит он. – Я бы не пожалел денег на наряд пороскошнее.

Подчерненные брови Сьюки сдвигаются к переносице.

– Лучше и быть не может, – говорит она. – Мы с Ребби разрезали ее постельное покрывало, чтобы пошить из него юбку. Я-то знаю, как следует одеваться для подобного случая. – Хмуря брови, она разглядывает его несколько потертый камзол с набивными плечами.

– Хорошо-хорошо. Я в этом ничего не смыслю, разумеется.

Но и в экипаже мистер Хэнкок поминутно краешком глаза поглядывает на свою спутницу: стройную, изящную, модную даму. И испытывает потрясение всякий раз, когда поворачивает к ней голову, дабы удостовериться, что это всего лишь его юная племянница в элегантном жакете и широкополой шляпе с пером – она сидит рядом, уткнувшись носом в книгу, по-прежнему сердитая на него. Еще сильнейшее потрясение мистер Хэнкок испытывает, когда они выходят около Биржи, ибо здесь, в Лондоне, становится совершенно очевидно, что Сьюки и впрямь одета по самой последней моде. Он боится потерять ее среди взрослых дам, которые, привлекая восхищенные взоры, неспешно прогуливаются по тротуарам, в фасонных белых платьях или рединготах в обтяг, с белыми шарфами вокруг шеи. По внезапному порыву он хватает и крепко сжимает руку Сьюки.

– Ты умница, что поехала со мной, – говорит мистер Хэнкок. – И ты выглядишь просто превосходно.

– Экий вы чувствительный старик. – Сьюки берет мистера Хэнкока под руку; ее шляпные перья мягко покачиваются у них над головой.

Они идут бок о бок по тротуару, и девочка жадно глазеет по сторонам, поскольку для человека, нечасто бывающего в городе, прохожие представляют огромный интерес: курчавые португальские евреи, турки-магометане в чудных балахонах и тюрбанах, не говоря уже о пестро разодетых итальянцах, шумно тараторящих на своем наречии, и надменных французах – все они прибыли сюда по торговым делам или для изысканного отдыха. С не меньшим любопытством рассматривает девочка и встречных дам: их наряды из яркого чинца, их шляпы, драгоценные украшения и пышные парики.

– Как думаете, они все здесь, чтобы посмотреть нашу русалку? – шепчет Сьюки, стискивая запястье мистера Хэнкока.

– Ну, поскольку они все-таки идут в противоположном от нее направлении, следует предположить, что нет.

Он уже ведет племянницу прямиком к кофейне «Ананас» на углу, когда к нему подскакивает уличная торговка – старуха с бородавкой на верхней губе – и выставляет вперед тростниковую корзину с разномастными цветами, собранными у придорожных канав Степни.

– Букетик для вашей дамы? – хрипит она.