Но Саккетто отрицательно помотал головой.

— Нет. Я знаю о существовании множества историй про зараженных матерей, которые рожали, эм, монстров. Но этого не произошло. — Он откашлялся. — Годами позже, когда я рассказал эту историю доктору Гуриджале, он предположил, что болезнь, или что бы это ни было, либо не смогла проникнуть сквозь плаценту, либо просто не успела. Должно быть, женщину укусили, когда мы прорывались через толпу зомби. Но никто из нас этого не заметил.

— Что случилось дальше?

— Ну, инфекция уже начинала пожирать ее. Мы не заметили этого, поскольку она и так была вся в поту и стонала после тяжелых родов, а мы все еще не понимали, с чем боролись. Когда они принялись омывать ее, она просто… умерла. Откинулась на кровать и испустила длинный, шипящий выдох. Слышать это было жутко. Что-то щелкнуло у нее в горле несколько раз подряд, когда она выдохнула последний раз. Эти звуки называются предсмертными хрипами, но это слишком повседневное описание того, что слышал. Это больше походило на скрежет ногтей по жесткому деревянному полу, так и ее душа цеплялась за жизнь, пытаясь остаться в теле.

Бенни почувствовал, как волоски на руках становятся дыбом и мурашки бегут по коже.

— К тому моменту я был свидетелем уже сотни человеческих смертей и тысячи зомов… но эта смерть стала худшей, — сказал художник. — И даже спустя все эти годы она остается таковой. Эта бедняжка вырвалась из Лос-Анджелеса, спасла свою дочь и так отчаянно боролась за жизнь, чтобы подарить жизнь второй дочери, а когда добилась всего этого, уже находясь в безопасности, — смерть все же настигла ее.

Внезапно он остановился и пошел к стойке, схватив бутылку, он уставился на нее. Затем с громким ударом опустил назад массивный стеклянный сосуд.

— Та девочка, — нерешительно спросил Бенни, — она выжила? И… это она изображена на карте? Она и есть Потерянная Девушка?

Саккетто обернулся, явно удивленный.

— Нет. Она была слишком маленькой. Сейчас ей было бы всего четырнадцать.

— Тогда я не понимаю…

— Это была ее сестра, — ответил художник, — малышка, которая бежала вместе со своей матерью, Лайла.

— Лайла, — повторил Бенни. Это имя казалось прохладным ветерком в сердце ада ужасной истории Саккетто.

— Она видела, как появилась на свет ее сестра и как умирала мама. Бедное маленькое дитя. Ей было всего два года, все эти крики и кровь, должно быть, ранили ее душу действительно глубоко. Перед этим, когда мы еще бежали, она говорила со мной. Отдельными словами, по большей части полная бессмыслица. Детский лепет. После этого последнего вздоха… малышка, не переставая, кричала целых пять минут. Кричала до надрыва, а после перестала разговаривать.

— На какое время?

Художник опять отвел взгляд.

— Я не знаю. Остаток ночи пролетел как в тумане. Мертвецы окружили дом. Я думаю, они стягивались на крики. А после… на запах крови.

— Что произошло с женщиной?

Саккетто так и не посмотрел ему в глаза.

— Она восстала, несомненно. Она поднялась, и на один безумный миг мы решили, что она все еще была жива, понимаешь? Что та все-таки не умерла, и мы ошиблись. — Он издал короткий, отвратительный смешок. — Она укусила одного из мужчин, который наклонился вперед, пытаясь поговорить с ней, дотянуться до нее… а та вытянула вперед шею и укусила его. Тогда мы все поняли.

— И что вы сделали?

— То, что должны были. — Он медленно вернулся к столу и присел. — Оружие все еще было при нас. Палки, камни, пустые пистолеты. Мы…

Он не произнес слова вслух, но Бенни этого и не требовалось. Они просто сидели рядом какое-то время, слушая, как заводные часы на стене отбирают секунды уходящего дня.

— Ближе к рассвету, — наконец, продолжил художник, — один из мужчин сказал, что намеревается пойти и попробовать прорваться сквозь них, уверяя, что существа снаружи медлительные и тупые. Он был настоящим здоровяком, в свое время играл в футбол в школе и действительно был в хорошей форме. Парень заявил, что собирается прорваться через оцепление и привести помощь. Мы все пытались его отговорить, но не так горячо, как могли бы. Ни у кого не нашлось плана получше. В конце концов, мы все вышли в гостиную и принялись бить в двери и стены, громко крича. Зомби зашаркали к нам со всех сторон. Я не знаю, как много их было. Пятьдесят? Сотня? Когда черный ход был более-менее чист, этот парень вышел через заднюю дверь и понесся как пуля. Он бежал быстро, очень. Я захлопнул дверь и продолжал с пустой надеждой смотреть, как тот сносит зомби прочь и уносится в темноту.

— Что с ним стало потом?

— А как ты думаешь? — огрызнулся Саккетто, затем произнес уже мягче. — Некуда было бежать. Мы больше его не видели.

— Ох.

— Прошел почти целый день, когда еще один парень, чуть меньше, решил повторить это. Раньше он управлял кафе «Старбакс» в Бербанке. Он сделал факел из отломанной ножки стола и нескольких простыней, окунув их в алкоголь. Но бежал недостаточно быстро. А этот миф о том, что зомби бояться огня? Просто глупости. Они не могут ни думать, ни чувствовать, ни бояться. Его окружили. Перед тем, как упасть, парнишка, должно быть, поджег с дюжину мертвецов. Но остальные добрались до него.

Бенни опустил взгляд на карту, лежащую перед ним на столе.

— Ты говорил, что до коттеджа дошли семеро.

— Шесть взрослых, плюс девочка. Восемь с новорожденной. Мать… умерла. Как и парень, которого она успела укусить. И знаешь, что действительно печально? Я так и не узнал их имен. Девочка обращалась к матери только «мама». Мы даже не могли произнести над ними посмертную речь с их именами. Возможно, это не кажется таким уж важным, но это было важно для нас. Для меня.

— Нет, — сказал Бенни, вспоминая, как Том зачитывал заметку Гарольду Симмонсу. — Я понимаю. Это действительно важно.

Саккетто кивнул.

— Итак, нас осталось трое. Я и еще один парень — продавец обуви по имени Джордж — определяли на камень-ножницы-бумага, кто пойдет следующим. Только представь: двое взрослых мужчин играют в детскую игру, пока за окном разворачивается конец света, пытаясь решить, который из них, возможно, выживет, а который отправится на верную смерть. Просто комедия.

— Но это не смешно, — сказал Бенни.

— Нет, — подтвердил художник. — Черт побери, ни капли не смешно. В основном потому, что никто из нас всерьез не верил, что сможет выжить. Мы просто не хотели быть тем следующим, кто умрет.

— Ты выиграл?

— Не я. Я проиграл. Оказался тем, кто должен был попытаться. А Джордж остался там, с двумя детьми. Я разорвал ковер на полосы и обмотал ими руки, затем нашел в кладовке толстое зимнее пальто и надел его. Когда я рассказывал все это Тому, он пошутил, что, возможно, таким образом именно я и изобрел защитные куртки. Как бы то ни было. Намотал на голову пять шарфов, оставив свободными только ноги. Также в чулане я нашел сумку из гольф-клуба и достал оттуда клюшки, по одной в каждую руку. Джордж проделал уже привычный ритуал, барабаня в парадную дверь. Зомби глухи так же, как и опасны. Они неуклюже двинулись к передней части дома, и я выскочил в заднюю дверь. Я слышал крики ребенка и вопли Джорджа, но не оглядывался. Только бежал. Парень… Я бежал, чтобы спасти свою жизнь. И осознание этого пожирает меня день и ночь до сих пор.

— Я не понимаю.

Художник мрачно улыбнулся.

— Я бежал, чтобы спасти самого себя. Не их. Ни Джорджа, ни маленькую девочку, ни ребенка. Я бежал, чтобы спасти, прошу прощения, именно свою пятую точку. Бежал и бежал. В хорошие ночи, когда мне удается наскрести остатки самоуважения, я уверяю себя, что убежал так далеко потому, что не смог найти никого живого ближе к коттеджу. Но это не совсем так. В конце концов, я не знаю, правда ли это. Пару раз я видел дым и слышал выстрелы. Я мог пойти туда и, возможно, нашел бы живых людей, которые еще сражались. Но был слишком напуган. Ведь если там были выстрелы, значит, они должны были стрелять по зомби, и это ужасало меня до смерти. Я плакал и разговаривал сам с собой, пока бежал, придумывая ложь и убеждая себя в том, что дети там, в доме, были в безопасности и что охотники или солдаты, или кто бы там не палил из ружей, успеют найти их вовремя. Я бежал, и бежал, и бежал.