Прошло довольно много времени. Обстановка в лаборатории оставалась всё такой же, всё так же стоял НЗ у Льва Тимофеевич в сейфе. Народ мотался по экспедициям, по командировкам, писал отчёты, статьи, заявки, рацпредложения, создавал и осваивал новую технику. Жизнь размеренно плыла, втиснутая в ложе планов, инструкций, приказов, распоряжений.

Иногда кто-нибудь выскакивал из этого потока, на небольшое время погружаясь в тёплое море отпуска, но быстро возвращался – кто с сожалением, кто с удовольствием – в их небольшую деловую речушку, скорее – даже ручеёк, к которому каждый привык, поэтому, несмотря на множество ограничений и запретов, каждый чувствовал себя свободно и защищённо.

Однажды из такого же отпуска возвратился и Андрей, но не успел ещё даже коснуться лабораторного потока, чтобы наскоро ознакомиться со всем, что здесь произошло за это время, как его вызвал Лев Тимофеевич. Был он весь какой-то взъерошенный. В кабинете у него сидел начальник первого отдела института Пётр Степанович Силуянов. Судя по их виду, Андрей понял, что произошло нечто экстраординарное.

– Ну, что, из отпуска? – улыбнувшись, дружелюбно спросил Силуянов.

Андрей молча кивнул головой.

– И как отдохнул? – Пётр Степанович со всеми был на «ты». Он всегда играл роль своего парня, которому можно во всём доверять. Скорее всего, их этому хорошо обучали.

– Да чего там отпуска, я на недельку к родителям смотался, своего ребятёнка им подкинул.

– А ключ от кабинета с собой брал?

– Ну, зачем? Дома оставил.

– А жена дома оставалась?

– Нет, мы вместе ездили, она там ещё на неделю осталась.

– И где теперь ключ?

– У меня, – Андрей вынул ключ из кармана и положил на стол.

Пётр Степанович взял его, внимательно осмотрел, взял такой же ключ, по-видимому, Льва Тимофеевича, сравнил их.

– А что случилось? – не выдержал Андрей.

– Понимаете, ко мне в кабинет залезли, – Лев Тимофеевич явно чувствовал себя неловко от устроенного Петром Степановичем допроса.

– И что-то украли?

– Главное – сейф вскрыли, ну и спирт забрали. Но бумаги все на месте.

– Главное – у тебя там закрытый документ хранился, – Пётр Степанович сурово поджал губы.

– Но он же цел.

– Цел-то цел, а что с ним происходило – неизвестно. А вдруг что-то где-то всплывёт? Вот и думай, что делать, – Пётр Степанович недовольно пожал плечами.

Затем помолчал и после некоторой паузы обратился к Андрею:

– Слушай, но тебе придётся поработать. Надо порасспросить всех ваших кадров, может, кто-нибудь что-то заметил.

Андрей невольно встал:

– Но я ведь не следователь, никогда такими делами не занимался. Ну и вообще, это вроде по вашей части.

Лев Тимофеевич даже подскочил:

– Ну, вы полегче, полегче. Это же у нас в лаборатории пропало.

Пётр Степанович как бы нехотя снисходительно взглянул на Андрея:

– Да ты не кипятись. Если до нашего ведомства дойдёт, то нам тут всем не поздоровится. И мне, конечно, но в первую очередь вам. Неизвестно, кто получил свободный доступ к закрытому документу, – это вам не шуточки. А администрация лаборатории отвечает за всё, что у вас внутри происходит. Ладно, посмотри лучше, какую визитную карточку этот тип оставил, – и он протянул Андрею клочок измятой бумажки.

На бумажке большими печатными латинскими буквами было написано – FANTOMAS, но последняя буква была повернута на сто восемьдесят градусов относительно вертикали. То ли специально сделано, то ли действительно человек не знал, как правильно писать, – пойди разберись.

– Кто у вас любитель фильмов про Фантомаса?

– Их же все по десять раз смотрят. Тем более, что все новые серии появляются, а под это дело и старые снова повторяют.

Ещё некоторое время посидели, помусолили кое-какие подробности и разошлись в полной неопределённости, что предпринять дальше.

В лаборатории уже все знали о происшествии. Удивительно, как такого рода информация совершенно необъяснимым образом становится чрезвычайно быстро известной окружающим. Иногда кажется, что о ней все знают ещё до самого события.

Конечно, квалифицированный следователь, наверное, раскопал бы, какие следы происшествия выплыли наружу из-за плотно закрытой двери, какие слова произносились по телефону в утреннем разговоре Льва Тимофеевича и Петра Степановича, что было написано на их физиономиях при встрече, – да мало ли какие признаки может заметить наблюдательный человек и сделать правильные выводы.

Самое интересное, что таких наблюдательных людей очень даже немало вокруг, но они незаметны и большинству неизвестны, никто из них не претендует на авторство, не борется за приоритет, так что кажется, будто такая информация возникает прямо в окружающем воздухе.

Время шло, происшествие в кабинете завлаба потихоньку стало забываться. Лев Тимофеевич сдал документ в первый отдел, восстановил свои запасы спирта. Жизнь в лаборатории снова покатила по накатанной колее.

Пётр Степанович, подержав длительную паузу, по-видимому, решил, что всё обойдётся без последствий, и Андрея больше по этому поводу не теребил, чему тот был только рад. У него были некоторые соображения, но настолько хлипкие и не подкреплённые фактическими доказательствами, что он предпочёл держать их при себе.

Практически с момента образования лаборатории материально ответственной (а проще – кладовщицей) была Вера, пришедшая сразу после школы, очень исполнительная и трудолюбивая, но не имеющая никакого практического опыта, поэтому с ней часто происходили различные казусы. Приходит к ней как-то тот же Лёва Фёдоров:

– Вера, мне надо двадцать листов фотобумаги, – и ушёл по своим делам, чтобы вернуться минут через пять, когда Вера в своих шкафах отыщет фотобумагу.

Приходит Лёва и почти в ужасе кричит:

– Вера, ты что делаешь?

Оказывается, у Веры пачек по двадцать листов бумаги не было, и она взяла пачку в сорок листов, открыла её, вытащила из чёрной упаковки фотобумагу на свет и сидит, отсчитывает двадцать листов. Ну, конечно, на свету светочувствительная бумага вскоре потемнела и пришла в негодность.

С развитием лаборатории, увеличением численности и количества работ появилась необходимость во втором материально ответственном. Им стал Виталий Лещик – недавно пришедший в лабораторию высокий тощий парень. В его ведении были, в основном, разные приборы, но недавно ему передали и спирт, так как количество получаемого спирта увеличилось, посуду со спиртом таскать со склада Вере стало тяжело. Виталий был почти единственным, при котором Лев Тимофеевич часто открывал свой сейф, доставая или убирая спирт. Иногда Лев Тимофеевич на две-три минуты выходил, оставляя всё открытым. В принципе Виталий мог за это время сделать слепки с ключей. Но, конечно, «мог» ещё не значит «сделал».

Андрей с ребятами часто обсуждали в своём маленьком коллективе это происшествие, а когда всё успокоилось, Бекетов философски заметил:

– То, что воровство спирта так и осталось не раскрытым, может быть, и к лучшему. Кто знает, каким боком это бы у нас вылезло, к каким изменениям в жизни лаборатории привело, но вряд ли её улучшило бы.

Алексеев согласно кивнул головой:

– Я тоже думаю, что расследование ни к чему хорошему не приведёт.

Остальные молча с этим согласились.

Ночью Андрей потерял сознание. Под утро проснулся, пошёл в туалет. Внезапно горячая душная волна поднялась снизу, охватила грудь, голову, в глазах потемнело, он отключился и упал. Наверное, с шумом, а может, и с грохотом, потому что жена Вера вскочила, зажгла свет, увидела Андрея лежащим на полу и с трудом втащила его на кровать: благо, что кровать у них низенькая. Хорошая кровать, болгарская, правда, узенькая, полуторка, но они с Верой помещаются. Даже лучше, что узкая, можно потеснее прижаться друг к другу. После долгих поисков им удалось вместе с такой же, как они, голытьбой распотрошить по частям на двоих болгарский гарнитур. Теперь у них, кроме кровати, есть зеркало и даже пуфик перед зеркалом.