Все это привело к вымиранию от голода и вспыхнувшим эпидемиям целых деревень. Оставшиеся в живых уже не могли рассчитывать на урожай со своих хилых участков, отправляясь разбойничать по дорогам. И Мария и Энгебурга постоянно видели толпы крестьян из Бувина и горожан из Турнэ, приходивших в монастырь к мессе, которые не могли уже передвигать свои опухшие от голода тела. Прихожане валялись у ворот монастыря дни и ночи напролет, ожидая раздачи подаяний, производившейся в час пополудни.

Мария не могла не видеть всего этого, так же как не могла не знать и того, что у Энгебурги и ее свиты едва хватает денег для того, чтобы покупать себе самое необходимое. Но в состоянии ли она была понять, что при всем своем желании добраться как можно скорее до монастыря Анри де Мариньяк может попросту застрять где-нибудь на пути к нему, задержанный теми же разбойниками? Его могли спешно вызвать на юг Франции, в родовое поместье, где требовался хозяйский догляд. Наконец, он продолжал служить французскому королю, который в столь сложных обстоятельствах мог не отпустить его в Сизуин.

Энгебурга посмотрела на притихшую Марию и вдруг с тоской в голосе произнесла:

– Иди с миром, дорогая. Никто не отберет от тебя маленького Анри. Обещаю тебе это. Иди и не греши больше! Скоро гость дорогой явится за тобой. Увезет тебя в свои палаты, в земли далекие, туда, где солнце, виноград да сладкое вино. Где девушки поют песни и танцуют с цветами в волосах. Иди, Мари, готовься к отъезду. А я за тебя Господу помолюсь! – Эта речь стала неожиданной не только для выслушавшей ее в полном молчании Марии, но и для самой Энгебурги. Словно и не она произносила слова, а кто-то говорил ее устами.

Сделав неровный книксен, Мария убежала в келью, не переспрашивая ни о чем королеву и сообщая всем и каждому, что очень скоро за ней явится барон Анри де Мариньяк, так что ей нужно спешно собираться в путь дорогу.

Энгебурга же посидела еще какое-то время на башне, слушая свое сердце и глядя вдаль. Слова привычной молитвы складывались сами собой, словно идущая откуда-то издалека знакомая песня.

Энгебурга отбила земной поклон в сторону заходящего солнца, как вдруг на дороге, ведущей к аббатству, показался небольшой отряд. С замиранием сердца королева вглядывалась в фигурки всадников, силясь разглядеть какой-нибудь герб… И лишилась чувств, когда перед воротами монастыря замаячили лилии французской короны и разящая пантера барона де Мариньяка.

Никто не помешал королевским посланникам проникнуть в наглухо закрытый от всех монастырь, словно тот только и ожидал их. Анри де Мариньяк был спешно доставлен к королеве, которую привели за руки с башни, где ее нашли фрейлины. Энгебурга переоделась к приходу гостей, все еще бледная после обморока, но уже вполне способная отдавать приказания и принимать решения.

Анри де Мариньяк и Мария Кулер вошли рука об руку. По их сияющим лицам Энгебурга поняла, что рыцарь держит свое слово и женится на Марии.

– Что велел передать мне Его Величество? – с надеждой в голосе осведомилась королева, рука ее невольно потянулась к рыцарю, ожидая послания.

– Да простит меня прекрасная королева, – Анри шумно рухнул на колени, звякнув броней. – Да простит мне королева мой вынужденный обман, но… Я не посланник короля Франции. А эти люди – всего лишь мои слуги. При дворе ходили слухи, что в монастырь не пускают посторонних, вот мы и воспользовались королевским гербом, чтобы прорваться сюда. А теперь, пока этот обман еще не раскрыли, нам следует спешно убраться восвояси. В деревне недалеко отсюда ждут остальные мои слуги, с которыми мы отправимся в Гасконь. И Мария, моя Мария, если на то, конечно, будет Ваша королевская воля, поедет со мной.

– Да пребудет с вами любовь! – Энгебурга поцеловала Марию и ее жениха, которые не могли наглядеться друг на друга.

Не смея спросить о Бертране ля Руже, королева задавала вопросы о здоровье короля и о том, не слышно ли чего из Ватикана. Узнав, что Филипп Август вознамерился вновь жениться, она заплакала и попросила Анри де Мариньяка отослать гонца к ее брату королю Дании, которому написала письмо.

Барон обещал сделать все от него зависящее, чтобы послание было доставлено. Дожидаясь, пока любимая собирает вещи, он рассказывал Энгебурге последние сплетни, услышанные при дворе.

Прекрасно понимая, что, возможно, Энгебурга хотела бы услышать о судьбе ее рыцаря Бертрана ля Ружа, Анри был вынужден молчать с ловкостью опытного придворного, обходящего щекотливую тему. Да и что скажешь, если твой друг, которого ты знаешь с отрочества и которому всецело доверяешь, оказался на поверку мерзким шпионом, посланным единственно с целью соблазнить и увезти из монастыря, а значит, опозорить опальную королеву?

Обо всем этом Анри де Мариньяк узнал от своего кузена Фернанда Мишле. Тот также добавил, что за неисполнение приказа Бертран ля Руж был отдан палачам, но те не получили от него никаких сведений, кроме тех, что рыцарь целую неделю напрасно умолял прекрасную даму ответить ему взаимностью. Не обмолвился он и о любви Анри де Мариньяка к прекрасной Марии Кулер и в итоге был брошен в темницу, где, должно быть, находился и до сих пор.

Прошло еще два года, и счастье неожиданно улыбнулось Филиппу II – из Мерании пришло письмо от сестры герцога Оттона о том, что его сестра, прекрасная Агнесс Меранская, согласна стать женой короля Франции.

Тут же в Меранию были отправлены послы, которые договорились о приданом герцогини и удостоверились в ее красоте и привлекательности. На самом деле радовало одно то, что герцогиня нисколько не походила на ненавистную королю Энгебургу. У Агнесс золотые волосы спускались ниже талии подобно драгоценной накидке, а прелестные зеленые глаза смотрели на мир весело и игриво. Она была резва точно козочка и очень куртуазна.

После заключения брачного договора приданое погрузили в кареты, а за Агнесс скакали на конях трубадуры, славящие красоту меранской герцогини. Компанию им составляли прелестнейшие дамы из свиты будущей королевы, грациозные и очаровательные. Вся эта радостная кавалькада была разукрашена цветами и лентами. Вокруг нее стояло благоухание изысканных духов, неслись песни и музыка.

Нежный июньский ветерок постоянно соблазнял разбивать лагерь на берегах рек и в полях, на пахучих травах которых так приятно устраивать пикники или слушать сказки у костра. Впрочем, прекрасная Агнесс не собиралась слишком часто предаваться играм и веселью с сопровождающим ее кортежем. Сердце герцогини билось предчувствием новой любви и честолюбивых планов превратиться из герцогини богом забытой Мерании в королеву прекрасной Франции.

Давно прошло то время, когда она выводила сорок очаровательных комнатных собачек на прогулку или целовалась за портьерами со смазливыми пажами. Агнесс исполнилось уже двадцать четыре года. Однажды она уже побывала замужем и благополучно овдовела. После чего брат разрешил ей иметь любовников – с тем условием, чтобы о ней не шла дурная молва, в противном случае он будет вынужден отправить ее в монастырь. Агнесс и сама не собиралась марать свое имя и встречалась лишь с теми рыцарями, в чести и преданности которых не сомневалась. Какое-то время ее любовные похождения действительно тщательно скрывались. Но однажды все сгубил нелепейший случай.

В одну из ночей возлюбленный герцогини вознамерился явиться к ней без зова. Он привычно взял в саду лестницу садовника и, приставив ее к балкону любимой, полез вверх. Кто же мог знать, что в этот самый момент тетка герцогини, старая и страшная как чума, приехавшая к племянникам погостить и устроившаяся в комнатах этажом ниже герцогини, вздумает проснуться, разбуженная странными звуками за окном? Увидев лестницу, старая грымза возомнила, что галантный кавалер лезет к ней, и на радостях распахнула ставни, по случайности сбив прислоненную к ним лестницу. Рыцарь упал на землю и сломал себе ногу.