Боцман вздохнул и снова на время замолчал, погрузившись в свои воспоминания.

– Ну, давай, Фролыч, дальше рассказывай, – попросил Степан.

У Саньки блестели глаза, а всегда угрюмый Паша даже слезу смахнул, отвернувшись к костру, чтобы остальные не видели. Такая она, русская душа, сострадательная к чужому несчастью, даже самые суровые с виду люди, как Паша, не могут оставаться равнодушными.

– Я подошёл к девочке, – продолжал Фролыч, – Взял её за руку. Она ничуть не испугалась и доверчиво прижалась ко мне. Тогда я привёл девочку к себе на судно. Сначала думал только покормить. Там её умыли, причесали. И она снова показала свои трюки. Все моряки собирались на эти концерты. Капитан сначала высказал своё неудовольствие по поводу её пребывания на судне, а потом сам организовал для неё сбор денег.

Тихо потрескивал костёр, с моря на свет залетела пара сонных чаек. Море, как бы заслушавшись этой историей, тихо било волной о берег. Шторм совсем стих, волны успокоились, дул лёгкий бриз.

– Шашлыки подгорели, – виновато сказал Санька, он был за них ответственным.

– Ничего, не расстраивайся, – сказал Паша. Степан на его слова одобрительно кивнул.

– После этого по приказу капитана я отвёл девочку в город. Долго искал музыкальное училище. В первом и втором месте её не приняли, так как она была испанка без мексиканского гражданства. Вот тогда я и узнал о её национальной принадлежности. В третьем месте оказался музыкальный церковный приют, там учил музыке целый профессор. Вот туда я её и устроил. Она плакала и благодарила меня.

– А что было потом?

– Потом много лет я не попадал в Мексику. А когда попал, то на месте приюта уже был стадион. Никто не помнил приюта, тем более что стало с его учениками.

– Давайте выпьем за всё это, за русскую душу Фролыча! – расчувствовался Степан.

– Я половинку, – предупредил Фролыч, – с тех пор я ведь и в выпивке себя резко ограничил.

– Но на этом история не закончилась, – снова продолжал боцман, – Однажды в Испании я увидел афишу, где извещалось о выступлении на соревнованиях по художественной гимнастике знаменитой испанской спортсменки. И портрет красивой женщины. Сердце моё дрогнуло. Может это она, моя нищенка!

– И вы встретились? – тормошил его Санька.

– Нет, я ушёл в море…

– И что потом? – опять не выдержал Степан.

Паша откровенно смахивал слёзы, а Санёк подозрительно шмыгал носом.

– Ну-ка налей мне Степан полную, что-то я совсем расстроился! – приказал боцман. Все трое выпили, закусывая зеленью и шашлыками. Долго молчали. Молчание прервал Степан: «Ты больше так и не видел её?»

– Нет, не видел! Только знакомый боцман с «Маныча», это судно уже давно у стенки возле Эгершельда стоит, как раз на выходе из Золотого Рога, привёз мне из Австралии газету, где было написано, что знаменитая во всём мире спортсменка – мексиканка испанского происхождения посвятила свой мировой рекорд русскому моряку, который помог ей в детстве деньгами. Возможно, что это была она. Много нас русских моряков в разных странах помогали детям и взрослым. Такая у нас русская душа. Я слышал от наших моряков почти такую же историю. Такой же боцман, как и я, где-то, вроде бы в Италии, встретил тоже девочку-нищенку, та хорошо пела. Наши русские моряки собрали ей деньги, на которые она и выучилась, стала знаменитой певицей, даже фамилию нашего боцмана взяла. Вот они встречались, а мне не пришлось.

– Так если она мировая рекордсменка, то её можно запросто найти, – снова вступил в разговор Степан.

– Зачем? У неё своя жизнь, мировая слава, деньги, у меня своя жизнь. Я, ведь тогда, не ради благодарности ей помог, просто не мог оставить человека в беде, как и все истинно русские люди, – и ещё раз повторил, – У нас русская душа.

Над морем появилась розовая полоса. Шум прибоя стал слышнее. С моря подул лёгкий ветерок. С востока к Владивостоку пробивалось солнце. Наступало утро.

– Минут через двадцать начнём выдвигаться домой на плавбазу, после обеда пограничники дают отход, уходим в море, – сообщил Фролыч.

Алексей Горчаков собирался с женой в театр.

– Ну, наконец-то, Лёша, я вытащила тебя в люди, – щебетала жена.

– Три года собирались.

Алексей благодушествовал. Он только позавчера прилетел из командировки с Северного Кавказа и теперь даже с удовольствием слушал это щебетание. После обстрелов и напряжения такое мирное спокойствие.

В комнату вошла тёща:

– Хоть Ирочку в свет выведешь, а то она с твоими командировками совсем закисла.

Алексей служил в отряде московского ОМОНА «Зубр» и постоянно выезжал в различные командировки по всей стране.

– Ну, вот и готовы, – любовно поправила Алексею галстук жена.

В это время зазвонил его мобильный телефон:

– Наверно пивко попиваешь? – раздался голос дежурного по подразделению, – Всё, брат, с пивком завязывай. Начальство объявило сбор. Машина за тобой выходит.

– А куда едем? – спросил Алексей.

Спрашивать было не положено. Надо, всё объяснят в своё время. Но спросил, так, на всякий случай.

– Чего спрашиваешь? Будто в первый раз. Не знаю я! – сердился за своим пультом управления дежурный.

Жена сразу всё поняла, и радость её померкла. Алексей переоделся, взял тревожный чемоданчик. В нём, как всегда, всё было готово к командировке: бритвенные и умывальные принадлежности, несколько пар носков и трусов, аптечка, сухой паёк. Вот и весь скарб. Он поцеловал жену, зашёл к детям, прижал их к себе, попрощался с тёщей. Та тайком перекрестила его в спину. Всё как обычно.

Приехали в аэропорт. Несколькими автобусами привезли в угол аэродрома, где под охраной стояли два самолёта.

– А что это так много нас? Аж, два самолёта, – недоумевал обычно смешливый и задорный Игорь Жуков.

– В Чечню столько народа не посылали!

Раздалась команда на построение. Командир «Зубра», услужливый начальству полковник Пиянов, между «зубровцами» прозванный Пиявка, получивший прозвище по сходству с фамилией и к тому же в самом деле придирчивый и приставучий как пиявка, объяснил:

– Один самолёт летит в Хабаровск, второй во Владивосток.

Причину не объяснил. Вопросов ему привычно не задавали. Всё равно не ответит. Не положено. Задачу доведут для исполнителей на месте. Так всегда.

Возле самолётов возилась обслуга: заправщики и технари. Сразу по приезду, Горчаков заметил их восхищённые взгляды, особенно, когда смотрели на нарукавный шеврон «Зубр».

– На какую-то крупную заварушку едут, – почтительно сказал один из них.

– Эти всегда летают на важные задания. Куда это сейчас?

– Наверно, на Кавказ, там всегда неспокойно.

– Какой там Кавказ, в Хабаровск и Владивосток, так в накладной на топливо указано, – вступил в разговор заправщик.

– А что там за война? Японцы или китайцы что ли напали?

– Говорят, автомобилистов усмирять.

– Это за что их, что они натворили?

– Бунтуют. Японские иномарки с правым рулём запретили, а там все ездят на японских авто с этим самым правым рулём.

– Ну, и пусть бы ездили. Я в Сибири был у брата, у него японская «Тойота» с правым рулём. Прокатился – красота! Никому правый руль не мешает.

– Премьеру, говорят, помешал.

– А ему-то что помешал?

– Да говорят, он крупным акционером нашего автопрома, как раньше беглый Березовский, стал, а тот в трубу вылетает, вот и помогает ему.

– Не может быть, это же не какой-то прохвост Березовский, а премьер. Может просто нашему автопрому помогает?

– Ему уже ничего не поможет. «Дрова», они и есть «дрова». Такова продукция нашего автопрома.

– Значит, будут насильно на «дрова» пересаживать.

– С них станется.

– А я-то думал, на серьёзное задание летят, а они свой народ усмирять. Опричники, мать их так.

И плюнул в сторону омоновцев. Восхищение прошло.

Над аэродромом появились тучки. Закапал дождь. И это зимой.