И посмотрел почему-то на Фоминского. Тот кивнул. Еще бы, выложил за это триста пятьдесят тысяч золотом, хрен бы он без дозволения князя всю эту аферу провернул. Весь этот банкет, по сведениям моего тайного информатора, был оплачен еще в прошлом году, так что мое присутствие тут было чисто номинальным. Думаю, не получись у меня что на поляне, нашли бы другого наследника. Так что дом — это подачка, по сути.

Я на всякий случай встал, поклонился в пояс князю великому, потом не так старательно — удельным князькам, ну и остальным перепало, вперемешку же все сидели.

— Наследный договор между Фоминскими и Травиными подписан, — продолжал князь, — и я, со своей стороны, его утверждаю. Да, Горислав Модестович, твои претензии на Травино отклонены.

Пучеглазый встал, грязно выругался и сел. И этому заплатили, по закону-то обязательно кто-то против должен сказать, иначе потом могут споры возникнуть.

— Не имущество — главное, а честь, — строго сказал князь. — Поделили все по справедливости, а кто против, уже высказался. Дальше приглашенный оценщик из Северского княжества проведет торги, чтобы никто из присутствующих не усомнился — передаваемое Марку Травину наследство оценено по правде. Обьявляю волю свою — семь тысяч золотом за Травинское подворье. А кто захочет больше дать, начнем с двадцати. И от доли своей отказываюсь.

Во как, ну прям как Драгошич и сказал, если никто не захочет выкупить домик-развалюшку, семь тысяч от князя я все равно получу. Два процента от фоминских денег. Или сколько кто-то заплатить захочет. Двадцать за такой дом — цена высоковатая, даже если бы он в отличном состоянии был, я приценивался. На самом краю серебряного пояса такие и по десять продаются.

Милослав Драгошич на сцену выходить не стал, скромно встал в уголке, впрочем, его всем было отлично слышно. Сначала он коротко перечислил, какой отличный домик достанется покупателю, упомянул и про соседние участки, которые можно было всего за тысячу золотых каждый выкупить. А потом позвонил в колокольчик и обьявил первую цену — двадцать тысяч гривен. Ну или восемьдесят кило золота.

Торги по голландской системе оживления не вызвали. После каждого снижения цены Драгошич находил все новые и новые аргументы для покупки, но нет — гости занимались чем угодно, только не покупкой моего наследства. И только когда цена снизилась до двенадцати тысяч, начались переглядывания.

Тут уж кто первый цену назовет, тот и выиграл.

— Десять тысяч, — обьявил Драгошич и оглядел зал, несколько разрозненных групп сидели, что называется, на измене, и были готовы уже дать денег, только оставалось еще чуть скинуть.

Драгошич вздохнул, потянулся к колокольчику, чтобы назвать следующее по нисходящей число.

— Покупаю.

Я встал, оглядел слегка прифигевших зрителей.

— Я, Марк Травин, покупаю это наследство за десять тысяч.

— Э, Марк Львович, я бы хотел обьяснить, что платить надо сразу, — проблеял Драгошич. — Таковы правила.

Князь кивнул со своего возвышения.

— Да, Марк, ты может хочешь денег где занять, но правило такое — тут и сейчас надо платить. А деньги эти, за дом, получить ты сможешь только через месяц. Ты человек пришлый, законов можешь не знать, так что на первый раз простим. Да?

Я пожал плечами и достал из внутреннего кармана пачку бумажных листов.

— Надеюсь, векселя княжеского банка в качестве оплаты подойдут?

Белый как бумага Драгошич подошел ко мне, трясущимися руками получил десять бумажек, почти ополовинивших стопку, вернулся на свое место, и начал разглядывать каждую закорючку.

— Дай сюда, — требовательно протянул руку князь, получил векселя, небрежно их пересчитал. — Десять тысяч. Поздравляю, Марк Львович Травин, с полным вступлением в наследство. Через месяц отдам тебе твои деньги.

Ну а что, я подожду, еще столько же осталось. Ох, спасибо тебе, Мефодий Куров, за закладку, денег-то припрятанных поболее семи тысяч было. Недаром я почти всю ночь мучился, разгребая доступ к схрону и восстанавливая его обратно, в одном тайнике, как муж-изменьщик и сказал, семь с копейками лежало, зато другая захоронка, почти рядом, двадцаткой порадовала. Вот кого перед смертью мой домовладелец-барыга обмануть хотел? Жену или колдуна? Но факт, что у него получилось, а мне — прибыток. И вот поделись со мной Тина хотя бы поровну, все-таки жизнь спас — отдал бы ей те деньги, «нашел» бы еще один тайник с ценными бумажками. Но нет, пожадничала, с барского плеча мелочь сбросила и повозку ненужную, а таких людей баловать нельзя. Не за что.

Ну а мне пригодились. Трудно было их обезличить, но беглый сыскной дьяк помог. Я ему — свободу и путевку в Империю оплатил, а он мне через нужных людей все устроил, и не подкопаешься, концов ко мне нет, и дьяка нет — сбежал с деньгами, ищи его по Европам.

Гости потихоньку расходились, обсуждая представление. Добрянский ко мне подошел, поздравил, еще какие-то люди подходили, знакомые еще с смарглова приема, спасибо модулю — все имена я помнил, ни разу не сбился. Наконец в зрительном зале остались только Фоминский с Радой, Вяземский в одиночестве и сам князь со своим внуком.

Смоленский лично открыл неприметную дверцу за сценой, взмахом руки позвал нас пройти в небольшую комнату, где на столе лежала стопка бумаг. Уселся в резное золоченое кресло, ну и мы примостились по стульям, Жежемский по правую руку от него, Вяземский — по левую, а те кто из рода Фоминских — напротив.

Хозяин паузу выдерживать не стал, протянул обратно мне тощую пачку ассигнаций.

— Держи, Марк, чего там месяц ждать. Откуда деньги взял?

— Наследство от безвременно скончавшегося дядюшки, — осторожно ответил я.

— Н-да, всем бы таких дядюшек. А ты, Ратька, целую интригу затеял. Если сговорился с Гориславом, то и надо было все выяснить. Так что теперь дом этот — Марка. Что скажешь?

— Так слуга его причитал, что последние деньги тратят, — Фоминский, ничуть не расстоившись, пожал плечами. — Кто ж знал, что Марк у нас богач такой. Надо бы канцелярским ему проверить.

— Это ты сам с Россошьевым обсудишь, — Смоленский хлопнул ладонью по столу. — Ну а ты, Горислав?

— Пятнадцать, больше не дам, — проворчал пучеглазый.

— Продашь?

— Я бы позже обсудил этот вопрос, — снова состорожничал я, — когда осмотрюсь. Может, через полгода.

Смоленский расхохотался.

— Ох и хитер, подлец. Ладно, вот твоя грамота, Марк, приложись перстнем именным, и все, можешь распоряжаться своим имуществом.

И хитро так на меня посмотрел. Последняя подстава, да?

Даже у Смоленского глаза округлились, когда золотой ворон сверкнул на печатке, сполз огненным знаком на грамотку, которая вспыхнула синим и разделилась на три одинаковых листа.

Рада ахнула, Фоминский аж закашлялся, а вот Вяземский, тот захрюкал, хлопнул себя ладонями по коленям.

— Подкидыш! Ратька, опять ты в лужу сел. Так он и Травино твое получит обратно. Вот уел, молодец! Марк, если тебе невмоготу станет, приходи, я тебе занятие найду.

— Кто-ж знал, — прохрипел Фоминский.

— Водички выпей, полегчает, — посоветовал ему князь. — А ты опять меня удивил, боярин Травин. И вправду, теперь можешь Травино обратно требовать, и цену тебе дам ниже, двести пятьдесят тысяч. А? Сдюжишь? Место знатное, а будет еще знатнее, а там глядишь, и удельным княжеством станет. Что скажешь?

— Нет, — задавив внутреннюю жабу, вздохнул я. — Договор есть договор, порядили — значит надо выполнять. Да и в Пограничье, может быть, вернусь.

— Ну так тому и быть. С первым делом закончили.

Фоминский облегченно вздохнул, Вяземский закончил хрюкать и внимательно разглядывал меня, словно первый раз увидел. Ну а дочка Всеслава сидела, сложив руки на коленях, и в одну точку смотрела. Задумалась о чем-то, наверное.

— Ну а второе, — Смоленский поджал губы, — надо Марка наградить. Он спасению моей правнучки способствовал, так что скряжничать не буду. Денег не предлагаю, за такое боярину — считай, оскорбление, должность может какую?