Через какое-то время мне написал Малькольм Бэддок (34). Я совершенно не помнил, каким он был в школе, но уже на следующий день после получения письма передо мной и Милли сидел высокий и привлекательный молодой парень. Он совершенно случайно выяснил от бывшего сокурсника о том, что мы ищем любую полезную информацию о пропавших друзьях. И прибыл из Америки только для того, чтобы помочь нам. Такой благородный жест очень тронул нас, но и вызвал ряд вопросов, от которых Бэддок всячески увиливал. Но после его короткого рассказа, все встало на свои места.

— Пэнси была очень хорошей старостой. Всегда помогала, если я что-то не понимал, могла объяснить и указать на ошибки при выполнении домашней работы. Хоть она и казалась всем довольно грозной, для меня она была просто невероятной. Однажды даже не сняла с меня балы, когда я наткнулся на нее в коридорах после отбоя. Я тогда запутался в тех ужасных лестницах, — вспоминал он, скромно улыбаясь. — Она была прирожденным лидером, во всяком случае, я ощутил это, когда Пожиратели ворвались в Хогвартс. Среди младшекурсников поднялась волна паники, но она сумела ее подавить. Еще тогда я был восхищен ее хладнокровностью даже в такой ситуации. Когда нас попросили эвакуироваться, Пэнси вывела всех из Хогвартса по одному из туннелей. Она самостоятельно сформировала нас в группы по нескольку человек, чтобы старшекурсники смогли аппарировать, тех, кто помладше в Глазго. А когда я видел ее в последний раз, она возвращалась обратно в Хогвартс. Я уверен, что она хотела вступить в битву, чтобы поддержать сторонников Темного Лорда. Тогда, все мы верили в их идеи.

Мы попросили указать его, где был тот самый туннель. После чего, посидев еще немного за столиком в ресторане и обсудив ситуацию в Англии, распрощались, пообещав сообщить, если нам удастся что-нибудь найти, со всей силы ухватившись за единственную соломинку, которую нам удалось отыскать.

Совершенно неожиданным образом нам помогла никто иная, как Гермиона Грейнджер. Именно та девчонка-заучка, которую мы так любили выбирать мишенью для всех своих шуток и нападок на львиный факультет. Та самая девчонка, которая вместе с Гарри Поттером и Роном Уизли приложила руку к уничтожению Темного Лорда и стала Героем Войны. И именно эта девчонка сидела в кабинете отдела магического правопорядка, принимая заявления на получении информации о погибших из архивов аврората. Взявшись за наше дело со странным энтузиазмом, она буквально через пару часов выяснила кто погиб под обломками Хогварстких туннелей второго мая. Имени Пэнси Элоизы Паркинсон среди них не оказалось. Это дало нам некое успокоение, но при этом и безнадежность понимания, что наши поиски все еще остаются безрезультатными. Грейнджер грустно смотрела нам вслед, когда мы вежливо поблагодарив ее, выходили из кабинета. И мне это вновь напомнило о Драко. О том, чтобы он сказал, если бы увидел сейчас ее прямо перед собой, как бы повел себя спустя столько лет неприглядной ненависти к подруге Поттера. Смог бы выдержать ее грустный взгляд, брошенный ему вслед?

Как-то совершенно незаметно общее горе еще больше сблизило меня и Милли. Наверное, мы просто не могли оставаться наедине со своими мыслями, поэтому так сильно желали раствориться друг в друге и таким образом уйдя от особенно острых переживаний. На тот момент я не задумывался, что фактически стал для Милли первым и единственным мужчиной. Что для нас стало в порядке вещей просыпаться по утрам и вместе завтракать в одной постели, потому что совершенно не хотелось ее покидать. Именно поэтому, когда наши родители настояли на нашей женитьбе, эта идея не показалась нам чем-то пугающим и отторгающим, для нас это было в порядке вещей. И совершенно не важно, что мы оба сломя голову бегали за призраками прошлого, что оба желали совершенно иных людей. Где-то на задворках сознания мы понимали, что достигнуть абсолютного понимания, чем друг с другом, нам больше ни с кем не удастся. Но годы шли, а мы оставались прежними. Время протекало незаметно внутри старинного поместья Булстроудов, где мы особо ни чем не занимались. Мы, словно тени, скользили по цветущему саду и сводчатым коридорам имения, едва соприкасаясь руками, устало взирая на все это великолепие, в которое сами себя добровольно заточили. В какой-то момент я и не заметил, как моя жена начала потихоньку меняться, медленно просыпаясь от долгого безмятежного сна, которым спала все эти годы. А затем, в момент своего окончательного пробуждения, она обратилась ко мне:

— Все чаще ты уходишь от меня. Все чаще я не могу понять, о чем ты думаешь, Блейз, — говорила она, наблюдая в окно за птицами, сидящими на ветках деревьев. Ее четкий силуэт отчетливо выделялся на фоне ярких лучей солнца. Ее волосы были, по своему обыкновению, заколоты в высокую прическу. Они никогда не распускала их.

— Я знаю, что ты хранишь какую-то тайну, и эта тайна гложет тебя. Надеюсь, когда-нибудь ты поведаешь ее мне, как я делюсь с тобой о своих переживаниях и чувствах. До тех пор, я всегда буду чувствовать себя уязвленной рядом с тобой.

Я знал, о чем она говорит. Знал, но продолжал молчать, притворяясь, что мне нечего скрывать от нее. Что все слова уже давно сказаны, а секреты раскрыты. Что перед ней лежит открытая партитура, которую она может полностью воспроизвести на фортепиано, приходясь своими нежными пальчиками прямо по клавишам, разнося звуки по полупустому бальному залу. Я желал, чтобы она думала, что я полностью принадлежу ей, хоть и понимал, что она чувствует, как частичка меня все еще отделена и находится в совершенно ином месте. За гранью ее виденья и понимания.

Такую жизнь она больше не смогла выносить. Она сделала попытку выбраться из пучины своих взращиваемых годами страданий и точно так же помочь мне. Но проблемой для наших отношений стало именно то, что я не желал меняться. И тогда она не выдержала. Она кричала, что устала гоняться за призраками и жить прошлым. Что ей пора было двигаться дальше — поправлять свои дела, еще раз выйти замуж, родить детей и забыть. Забыть все плохое, что ей пришлось пережить. Создать себя заново, собрав из частиц далекого прошлого, когда все сущее казалось безмятежностью. Вновь сесть за фортепиано, и с легкостью скользить длинными пальцами по клавишам, чувствуя, как где-то за спиной стоит любимый и выдыхает табачный дым в тишину летней ночи. Знать, что он ловит каждый звук всем своим существом и играть только для него. Дарить ему эти волшебные звуки и каждую ноту, написанную на нотном стане. И я полностью поддержал ее, отпуская к родителям во Францию, а сам навсегда покинул поместье Булстроудов, больше никогда не напоминая ей о себе, не раздражая своим присутствием.

Я перебрался к матери в замок на острове Гаррис, в город Сторноуэй, который сразу по приезду начал поглощать мои силы. Сначала незаметно, по небольшим крупицам, а затем уже ежедневно забирая часть моей энергии, прочно привязывая меня к себе нитями своей многовековой магии. Осознание той ловушки, в которую мы с матерью сами себя загнали, пришло не сразу. Лишь после долгого времени после ее кончины, когда зеркало вместо хвалебных речей стало рассыпаться в оскорблениях относительно моей преждевременной старости, я понял что вот уже несколько лет не выходил из дома, в котором неизвестность и чертова надежда продолжали мучить меня. Я все еще желал докопаться до правды и собрать по крупицам свои воспоминания, какими бы страшными и беспощадными они небыли. “О Мерлин! — думал я тогда. — Каким же идиотом я был, когда считал, что счастье в забвении”.

Я предпринял отчаянную попытку, и обратился в агентство, сразу после того, как мне исполнилось тридцать. Какое-то время я еще пытался наладить свою жизнь, заглушая голос надежды, который говорил мне, что мои друзья могут быть живы, что Драко может быть жив. Я мог предполагать, что он где-нибудь в другой стране умело скрывается от правосудия и водит всех за нос, что у него может быть другое имя, другая внешность. Я даже отважился предположить, что он мог точно так же стереть свои воспоминания, как и мне когда-то. А может быть, он точно так же переместился на южное побережье и ждет меня там. Я тщательно перебирал все эти теории в своей голове, не прекращая вслушиваться тоненький пищащий голосок надежды, из-за которого я не мог жить полноценной жизнью.