Когда грохот внезапно смолк и наступила тишина, Пекка вдруг подумал, что его оглушило и он просто не слышит продолжающейся бомбардировки его позиций. Потом сообразил, что отдалённые-то звуки есть, значит, не оглох. Стал вслушиваться. Какие-то дальние выкрики и отдалённая, нечастая, стрельба.

Отряхнулся от земли и снега, встал. Голова кружилась, пошёл по траншее.

Навстречу — появился майор Салмио:

— Живы, господин полковник?

— Я же сказал Маттиасу из Марья-Коски, это было при вас, что я всех переживу! Я ещё любимую тёщу повидать должен.

Оба улыбнулись.

— Господин полковник! Артобстрел и авианалёт мы пережили нормально. Благодаря рассредоточению и хорошей маскировке батальона, потери небольшие.

— Ну и что дальше вы думаете? — Пяллинен нередко подражал Маннергейму, как и многие старые офицеры — сослуживцы фельдмаршала, и был, как и барон, весьма деликатен и корректен с подчинёнными. Даже в самой трудной и сложной боевой обстановке.

— Думаю, господин полковник, что красные снова попрут на нас. Наш батальон, да и весь наш полк, у них здесь, как кость в горле. А траншея у них неглубокая была. Если бы мы всю ночь не рыли и не укрепляли её...

— Ну, господин майор, им и не нужна была глубокая траншея и серьёзные укрепления. Они ведь не оборону держать пришли к нам. Они наступают. К сожалению, мы не смогли сделать бросок дальше на двести метров и занять нашу прежнюю позицию. А заняли их, промежуточную.

— Так точно, господин полковник. Так что будем здесь держаться. Ну и — вылазки, как обычно, мелкими группами. В сумерки и ночью.

— Да. Но помните, что очень тяжёлая будет здесь нагрузка на нас. Потому и бросил нас командир корпуса, как свой резерв, в этот контрудар, чтобы захватить или наши прежние или вот эти позиции противника и отвлечь на себя серьёзные его силы.

— Я понимаю, господин полковник! Выстоим, нам не впервой.

— Хорошо, что понимаете, господин майор. А я, как к вам в батальон прибуду, так для меня особо тяжёлый и артобстрел, и авианалёт проводится. Может, это вы, господин майор, готовите громкие такие сюрпризы для командира полка? — Полковник улыбнулся.

— Конечно, мы, господин полковник! Я лично и все силы войны. Мы же знаем, что это безопасно для вас. И вы, господин полковник, всех переживёте. И вас тёща любимая ждёт.

Тишина стала полной, словно передовая замерла.

— А где же Матти, фельдфебель ваш? То он всё время крутится вокруг, а сейчас не видно. Я уж минут сорок в батальоне, а его не видел.

— Так все эти сорок минут бомбы и снаряды летели. Головы поднять нельзя было.

— А я и не заметил.

— Сейчас фельдфебель Матти объявится. Порядок наводить не только в своей роте, во всём батальоне будет. Как же без него?

Пекка прошёл дальше, вышел в боковую траншею, подошёл к блиндажу. Только вблизи разглядел. Хорошо всё замаскировано, завалено снегом, заровнено.

Вспомнил, как вызывали офицеров, когда его полк готовили к переброске сюда, южнее Виипури, чтобы участвовать в общем контрударе.

Но у него своя, отдельная задача. Захватить одну, конкретную, позицию и отвлекать на себя серьёзные силы противника. В таких случаях войсковую единицу считают брошенной на заклание. Такова война.

В штаб корпуса, расположенный в одноэтажных домиках с широкими плоскими двускатными крышами, среди соснового бора, вызвали офицеров во главе с Пяллиненом перед переброской сюда, буквально накануне. Сам фельдмаршал подъехал к штабу на своём вездеходе. Более пятидесяти офицеров полка выстроились в помещении штаба корпуса.

Фельдмаршал вошёл, Пяллинен скомандовал:

— Смирно! Господин главнокомандующий! Офицеры отдельного ударного пехотного полка, приданного второму армейскому корпусу, перед выполнением боевой задачи построены! Командир полка полковник Пяллинен!

— Здравствуйте, господин полковник! — Фельдмаршал, улыбнувшись, пожал Пекке руку, поздоровался со строем офицеров. Те чётко ответили.

— Вашим людям, господин полковник, вам, господа офицеры, поставлена тяжёлая задача, прорыв обороны противника, закрепление на промежуточных или, если получится, на прежних наших позициях, и отвлечение на себя серьёзных сил неприятеля. Вы все опытные офицеры, профессиональные военные и понимаете сложность такого боевого задания и опасность его. Но помните, что ваш полк сегодня на одном из самых важных и опасных участков защиты и спасения нашей Родины. С тяжёлым сердцем я посылаю вас туда, сынов Суоми, моих сынов! — Голос фельдмаршала, его густой бас, наполненный уверенностью и неукротимой силой, вселял уверенность и силу в слушавших его людей. — Господа офицеры! Я верю в нашу победу! Я верю в вас! С Богом!

...Пяллинен сейчас, проходя по заснеженной, бывшей русской траншее, словно опять слышал мощный голос фельдмаршала и ощущал неукротимую силу его духа. И эта сила вливалась в него, переполняла душу, и ему хотелось, очень хотелось отличиться. Доказать всем снова и снова, что его полк оправдает высокое доверие фельдмаршала, доверие страны.

Майор Салмио сопровождал своего командира, следуя на несколько шагов сзади. Солдаты поднимались, отдавая честь полковнику.

И он, и Салмио были одеты в белые короткие полушубки, меховые белые шапки, своеобразные пилотки-ушанки с меховыми клапанами, но без завязок. На поясе у каждого слева спереди парабеллум в кобуре, а у Салмио ещё и автомат на ремне. Мороз стоял за двадцать пять градусов, но Пекка холода не ощущал совсем. Он смотрел на солдат, маскхалаты которых, надетые поверх шинелей, выглядели довольно грязными.

— Такие маскхалаты, господин майор, в случае передвижения, могут быть заметны на снегу. Сегодня же заменить на чистые!

— Слушаюсь, господин полковник!

Они вошли в штабной блиндаж.

— Как сегодня утром вылазка?

— Отряд лейтенанта Вейноннена, в составе полуроты, выходил перед рассветом на левом фланге батальона вглубь леса, в оборону противника. Там и у нас, и у них из-за природных условий, линия обороны прерывистая, и Вейноннен устроил засаду перед открытым местом. И не ошибся. Обстрелял роту противника на марше. Они сразу залегли, и Вейноннен с отрядом после короткого боя отошёл. У него потери — один человек. У противника — до двадцати.

— Это хорошо.

Пяллинен знал, что точная цифра только та, которая — о своих потерях. Потери малые, значит рейд удачный. А потери противника всегда преувеличивают. Это уже, как болезнь, во всех армиях.

— Разрешите, господин полковник? — В дверь блиндажа, пригнувшись, вошёл фельдфебель Хейкка. — Вы меня спрашивали, господин полковник, — спохватившись, Маттиас сразу же поправился: — Фельдфебель Хейкка по вашему вызову прибыл!

— А я вас не вызывал, господин фельдфебель! Однако спрашивал про вас. Заходите.

— Здравия желаю, господин полковник!

— Здравствуй, здравствуй, Маттиас из Марья-Коски! Как поживаешь?

— Спасибо, господин полковник, нормально. Воюем.

— Скажи-ка мне, господин фельдфебель, почему это несколько солдат, причём из твоей, первой роты, пьяные. А ты, Маттиас, трезвый?

— Да я...

— Отвечай, отвечай. Как это всё объяснить?

Салмио сделал движение, хотел что-то сказать, но полковник жестом остановил его:

— Пусть Хейкка сам объяснит.

— Виноват, господин полковник, не доглядел.

— Как же это? Как это ты, такой опытный, и не доглядел? Да ещё насчёт водки?

— Ну, ещё вчера под вечер, когда батальон взял эти позиции, они, видно, тогда и нашли канистру с водкой, что русские оставили. Я, помню, осмотрел все эти трофеи, ну что неприятель бросил, когда мы ворвались на позиции, и даже удивился. Хлеб, сало, тушёнка есть, а водки нет. У них водка всегда была на передовой. Так вот, мои ребята, видимо, и припрятали с вечера. И вот теперь...

— А ты чего же трезвый?

— Как можно, господин полковник, в боевой обстановке, днём?..

— Ладно, идите, господин фельдфебель, — Пяллинен улыбнулся, — только запомни, Матти, — лицо полковника снова стало суровым, — пьяный во время боя, это потенциальный убитый. Пьяный неосторожен и медлителен. Ты же знаешь, что перед боем пить нельзя. А сейчас днём сплошной бой. Накажите этих солдат.