— Я уже высказывал вам, господин генерал, что такое укрепление может быть расценено, как военный союз. Конечно, всё это имеет определённый интересный смысл. Решение конвенции 1856 года о демилитаризации Аландов, конечно, архаично. Оно устарело, но юридически не отменено. Не только Советская Россия, она-то, конечно, будет против, но и передовые страны Европы могут не поддержать нас.

— Нам надо постараться, чтобы они нас поддержали, Ваше величество.

— Да... тут вы правы, барон.

Король сделал минутную паузу.

— Давно ли вы не были в Стокгольме?

— Давно, Ваше величество! И, откровенно, соскучился по этому удивительному северному городу, родному и близкому моему сердцу. Стокгольм устроен так, что все шпили его соборов, башни замков, готические храмы неудержимо и высоко устремлены в небо. Он словно органически, архитектурно связан с небом. Город, устремлённый в небо. Ваше величество...

— Да, господин генерал... Вы словно высветили этими словами суть города, столицы нашей шведской земли. Потому Господь, наверное, и хранит наш Стокгольм, что он связан с небом. Я благодарен вам за эти слова, генерал.

— А я вам, Ваше величество. За доброту и внимание к моему народу и к стране Суоми, за высокое ваше гостеприимство. За ваш Стокгольм, устремлённый в небо, — Маннергейм улыбнулся широко, весело и свободно.

Карета плавно шла, слегка шурша и постукивая колёсами по булыжной мостовой. Три вороных коня фыркали и звонко били копытами по заиндевелому чёрному и тёмно-красному камню.

Впереди королевской кареты ехали ещё две. Сзади — тоже. Королевский конный кортеж двигался по центральным улицам февральского заснеженного, но чисто убранного Стокгольма. Проезжая часть улиц была тщательно подметена. Людские дорожки тоже расчищены для прогулок жителей города и гостей. Многие стояли, созерцая королевский выезд вместе с правителем Финляндии. О Маннергейме в Стокгольме знали. Его визит был широко освещён в газетах.

...Через день к вечеру барон почувствовал свинцовую тяжесть в ногах. Голову ломило, и ломота была во всём теле. Он слёг. Температура поднялась под сорок по Цельсию.

Это было четырнадцатого февраля, а пятнадцатого он собирался ехать в Копенгаген.

Врач положил ему на голову прохладный компресс. Ткань была не просто смочена водой, а пропитана каким-то лекарственным настоем. Ему дали и пить тёмный и горький горячий отвар. Поставили банки. Но он всё равно не мог нормально заснуть и метался всю ночь.

Электрические светильники над головой в его спальне то уменьшались и темнели, то увеличивались и слепили его. Это всё ему казалось из-за высокой температуры. Он находился в тяжёлой полудрёме. И его личный врач, и шведский королевский лекарь не отходили от него в эту ночь. Какой-то смутный гул стоял в ушах, хотя он хорошо знал, что в покоях, отведённых ему во дворце, царит тишина. Внезапно ему почудился человек, спрятавшийся за тяжёлую портьеру, и он сунул руку под подушку, ища револьвер... Ему казалось, что он на фронте, спит в походном штабе, в палатке. Только он никак не мог понять, что это за война — то ли Освободительная, которая завершилась меньше года назад, то ли ещё та, Вторая Отечественная, где он командует кавалерийским соединением...

Очнулся. Никого, кроме его личного врача, не было. Он ощутил обильную влагу на теле, сильно пропотел. Лекарства подействовали. Ему стало легче, он это отчётливо почувствовал. И попросил врача пойти отдыхать.

После ухода доктора заснул. Ему снились Аландские острова. Он видел там мощные укрепления, многочисленные крупнокалиберные орудия. И понимал, что эти укрепления созданы совместно со Швецией. То есть эти — финские, а на соседних островах со стороны Аландского моря стоят укрепления шведов. Он это уже знал изначально, как это бывает во сне... И сон его был, как всегда, пророческим. Через пару лет такие укрепления были построены, и Аланды стали совместным со Швецией форпостом, защищающим Ботнический залив.

Может быть, сам Господь дал Маннергейму передышку в его бесконечном политическом и военном марафоне. Он провалялся три дня. Это был редчайший для него отдых, хотя его мозг — главный его инструмент — не отдыхал. Пользуясь вынужденным бездельем, он обдумывал политическую ситуацию, оценивал позицию короля Густава, и она ему нравилась. Ему вообще импонировало и виделось весьма целесообразным уже назревшее, на его взгляд, сплочение скандинавов для защиты общих интересов. Это было весьма своевременным. Но удастся ли это? И быстро ли? И со всеми ли скандинавскими странами? И много ещё вопросов и нюансов возникало в связи с этим. Каким должен быть этот союз? И союз ли? Или ассамблея? Или какое-то широкое соглашение на взаимное углубление экономических и культурных связей. А как обойти военные аспекты, чтобы не раздражать великие державы? И надо ли обходить эти аспекты? Может быть, и военный, исключительно оборонительный союз? Но этот вопрос очень тонкий и непростой.

Объединение небольших государств в военные союзы на крупные страны, то есть на великие державы, всегда действовало, как красная тряпка на быка. Да и главная, основная политическая задача страны Суоми — стать и оставаться нейтральным государством. Имея, конечно, сильную армию. Без этого разве можно отстоять свою независимость? И остаться в нейтралитете? Так уж устроен мир. Считаются только с сильными...

Вошла красивая девушка в белом халате и белом колпаке с алым крестиком медсестры на нём. Принесла ему тёплое молоко. Он не часто его пил, но на этот раз выпил с удовольствием.

Высокая и стройная шведка ушла, он смотрел ей вслед, любуясь красотой молодости и женственности её. И вдруг подумал, что он очень соскучился по своей помощнице, которая иногда приходила к нему в дом на Каллиолиннатие, прибиралась, точнее не прибиралась. Уже в убранной служанками квартире она добавляла детали, которые оживляли его холостяцкий дом. Ставила свежие цветы в его кабинете и в его охотничьем зале. Кое-что поправляла и переставляла. И ему это очень нравилось.

Эта молодая женщина любила его. Была моложе его почти на тридцать лет. Восхищалась им, поклоняясь и любя.

Всего полгода назад они познакомились. Была бурная ночь любви. Он тогда уже не был главнокомандующим. И ещё не был регентом. Приехал из Парижа в Хельсинки буквально на пару дней. И встретил её. Синие глаза юной, сияющей радостью женщины, просветили его насквозь. Через какое-то время восторг утих, но тёплая и мягкая нежность осталась и согревала его утомлённую тревогами и заботами душу. Он понял, что эта женщина была нужна ему. Как цветы, иногда стоящие на его бюро в его кабинете. Теперь он и дома-то редко бывал. Всё оставался в своей регентской резиденции. А она, женщина, конечно, ждала его, как всегда. Когда позовёт, чтобы пришла в его дом и поставила свежие цветы, которые освежат его душу и вдохнут аромат природы в его жильё.

И снова в его жизни женщина, даже та, которая была нужна ему, оставалась на втором плане, позади его дел, его служения своей стране. Но тепло её сердца, порой только оно одно, могло согреть его. И он это понимал. И особенно остро вдруг ощутил это сейчас, здесь, в Стокгольме, в отведённых ему покоях королевского дворца, поправляясь после тяжёлого, но слава Господу, недолгого недуга.

Предстояла важная и интересная поездка в Копенгаген, где его встретит на железнодорожном вокзале сам датский король Кристиан X. Так же, как и король Швеции, представительный, доброжелательный и умный. И почти ровесник генерала, может на пару лет моложе.

Эта поездка принесёт много раздумий и забот перед принятием точных решений. Он проедет по крутым и древним дорогам датского королевства, посетит старинные замки, воспетые Шекспиром. И дух всей Скандинавии, скальный и ветреный, пропитанный солью морей, ещё больше укрепит его в делах, великих и благородных. Гранитная твёрдость характера и железная воля викингов, тонкая мудрость скандинавских певцов и поэтов, слагающих вещие саги, — всё это сольётся в его великом сердце — для служения людям.