— Разрешите, товарищ командир, доложить мои соображения и некоторые сомнения по поводу завтрашней операции?
— Какие ещё сомнения? — Комполка набычился.
— Да нет, товарищ командир, не в самой операции, приказ я, конечно, не собираюсь обсуждать. А вот как его поинтересней, получше выполнить...
— Ну что ж, Вересаев, давай, валяй, раз ты такой умный, — улыбнувшись, уже совсем без злости добавил Чиненов и сел.
Всё это было неожиданным и интересным. Все знали, насколько комполка самолюбив, порой до болезненности. А что он почти в дружеских отношениях с самим командармом Тухачевским, то считает и это своей личной заслугой. В общем, серьёзный товарищ и упёртый.
Среди восьми эскадронных было всего два бывших царских офицера. Командир первого — Вересаев, воюющий с самого начала Гражданской, с весны восемнадцатого. Ну и почти новенький — Зеленцов, которого четыре месяца назад поставили на третий эскадрон, где командира убило. Комиссар Луцис настоял. А за эти месяцы Зеленцов показал себя крепко. Воевал с отчаянием и отвагой. В атаки ходил, как шальной. Шашкой, как молнией, махал. Это знали и относились к нему с уважением. Ну и к Вересаеву, конечно, тоже.
Но то, что тот полез со своими советами... Это было уже неожиданным.
— Товарищ командир, товарищ комиссар, товарищи командиры. — Все заулыбались. Так всегда начинал Чиненов, без обращения к себе, конечно. И что хорошо, отметил Егор Иванович, Чиненов тоже улыбнулся. Это был уже добрый знак.
— Против нас стоит офицерский полк.
— Мы это знаем, — негромко, но весомо встрял Чиненов.
— Конечно. И мы лобовым ударом, разумеется, сломим и прорвём оборону.
Было очень тихо. Все слушали с интересом. Если Вересаев подтверждает, что оборону прорвём, тогда на хрена, спрашивается, он выступает и собирается что-то советовать? С другой стороны, все знали его, как человека весьма серьёзного и командира результативного и умного. Комиссар тоже всё время молчал. Он вообще говорил мало и редко. Но, когда надо, высказывался определённо и твёрдо.
Дом, в котором штаб полка занимал весь первый этаж, стоял ещё с начала прошлого века на окраине небольшого посёлка Клявлино вёрст на шестьдесят юго-западнее Бугульмы, на пути к ней.
Построенный из красного кирпича каким-то зажиточным владельцем, особняк был отделан с размахом. Из кирпича же вырезаны колонны при входе, балкончики на втором и третьем этажах. Обрамления у окон, что в деревне называют наличниками, были также выложены кирпичом и узорчато резаны и шлифованы так, что каменные узоры делали окна торжественно-внушительными. Они были похожи на окна средневекового замка, только не такие узкие. Кирпич тёмно-красного, бордового цвета смотрелся тяжеловесно, придавая особняку некую грозность. Здесь и домов-то таких больше не было.
Чиненов при выборе штаба указал сразу же на этот трёхэтажный дом, потеснив жильцов, среди которых как будто и были уже все новые. Прежние хозяева то ли ушли с белыми, то ли их... Мало ли что случалось в революцию и в Гражданскую. Всех интересовала только судьба революции. А судьбы людей не интересовали никого. Только их самих, людей, чьи это судьбы и были. И теперь вот в доме «бывших» и располагался штаб 6-го кавалерийского полка Рабоче-крестьянской Красной армии. Проще — Красная кавалерия. Или кавалерия красных, как её называли белые.
— Но прорвать эту оборону будет всё-таки не просто. Потому что офицерский полк, хотя и недавно здесь укрепился, но тактику боя там знают все, не только командиры. И на случай нашей лобовой атаки, пулемёты у них приготовлены. И траншеи выкопаны. И холмистая лесистая местность тоже им в помощь. Это значит, что потери у нас могут быть. И немалые.
Чиненов сидел, настороженно глядя на говорящего, напряжённо сжав губы. Комиссар смотрел очень внимательно, слушал чутко, это было заметно, с неподдельным интересом.
— И вот, товарищ командир, я предлагаю, чтобы облегчить прорыв и, возможно, избежать лишних потерь, сделать манёвр, нанеся фланговые удары и по возможности ещё и удар с тыла. Если, конечно, удастся зайти им в тыл. Всё это провести предлагаю одновременно с главным давлением по фронту.
— Всё это интересно... — задумчиво произнёс Чиненов, вклиниваясь в речь Вересаева, — но где ж я возьму столько сил?
Тут надо пояснить, что восемь эскадронов — это увеличенная численность для полка. Полк — обычно — шесть. Да и каждый эскадрон у Чиненова имел не сто пятьдесят сабель, то есть всадников, как это принято в кавалерии, а двести и более. Потому полк и был ударным и часто использовался для прорыва обороны. Учитывая эту усиленную мощь, повышенную численность, Вересаев и счёл, что хватит сил для подобного разделения и усложнения удара.
— Да ведь много сабель в резерв и не надо! Всего-то по эскадрону с флангов и один — с тыла. А основные силы — пять эскадронов и ударят в лоб. Но только после того, как загремят выстрелы и ура в тылу и с флангов у неприятеля. А он этого никак ожидать не будет. Поскольку разведка донесёт, что мы готовим по фронту наступление.
Теперь предложение эскадронного вызывало пристальное внимание и интерес, всем было понятно, уже понятно, что предложение важное и будет, пожалуй, принято.
— Главное здесь — что? Вот что. Чтобы противник видел концентрацию конницы по фронту. Но ни в коем случае не заподозрил уход трёх наших эскадронов. Он должен быть ошеломлён внезапностью удара с трёх сторон, а потом и основного. А основной удар должен быть тогда, когда неприятель решит, что его обманули, что главные силы бьют с тыла и флангов. Туда, кстати, надо обязательно взять тачанки и ударить решительным пулемётным огнём. И две-три гаубицы тоже туда тайно перетащить. И когда противник, под грохот наших орудий с его фланга, начнёт переносить пулемёты, перебрасывать силы для отражения нашего главного удара, который будет вовсе не главным, в тот момент, а наш комполка, я уверен, не пропустит этой минуты, и надо ударить главными силами. Но поначалу без шума. Чтобы лавину враг обнаружил уже вблизи. Кто-то, конечно, увидит раньше, но в шуме и гаме боя, пулемётных очередей, кто о чём кричит — не слышно. Пока большинство беляков увидят, поймут направление главного удара, будет для них поздно. Пехота соседних полков их тоже задавит... Вот... Всё, товарищи. — Вересаев достал платок, утёр пот с мокрого лба.
— Ну ты, Вересаев... Даёшь! Прямо-таки Багратион! Ты это сам придумал?
— Да нет, товарищ командир. Это не я, это барон Густав...
— Какой-такой барон? Баронов у нас нет.
— Это, товарищ Чиненов, в четырнадцатом году такие операции проводил, и в пятнадцатом тоже, известный тогда кавалерийский генерал, Маннергейм. И я с моим эскадроном нередко и был в резерве, потом и рубили мы с флангов немцев и австрийцев.
— Их-то — это хорошо. А кого он в Гражданскую громил? Не нашего ли брата? Что-то я этой фамилии не слышал?
— Маннергейм это финн, товарищ Чиненов, — вдруг высказался комиссар полка, — он, пожалуй, сейчас у себя в Финляндии. Этот бывший русский генерал в белогвардейских выступлениях не участвовал. Но и не в этом дело. Опыт мы будем перенимать и у врагов, если этот опыт нам полезен. Спасибо, товарищ Вересаев!
— Служу революции, товарищ комиссар!
— Приказываю! — Чиненов снова встал во главе стола. — Первому эскадрону, Вересаеву, с правого фланга противника, там есть лесистая лощина — сосредоточиться для удара. Третий эскадрон, Зеленцов!
— Я, товарищ командир!
— Ты тоже... Воевал с этим Манн... генералом?
— Так точно, воевал, товарищ Чиненов!
— Вот и давай, проберись с другого, с левого фланга. Сумеешь?
— Постараюсь.
— Не «постараюсь», а выполню!
— Так точно, товарищ командир!
— Ты эти свои старорежимные словечки «так точно» брось!
— Слу... понятно, товарищ командир!
Чиненов улыбнулся, и все заулыбались.
— Шестой эскадрон! Кравченко!
— Я, товарищ командир!
— Твой эскадрон ударит с тыла.
— Есть!