– Только не говори, что ты сбежал, – со смехом произнес он, отстраняясь и пропуская в квартиру.

– Хотелось бы, будь это на пару лет раньше, – я улыбнулся, и, поставив сумку в прихожей, разулся, – Надеюсь, ты не против, если я поживу у тебя немного?

– Ты мой сын, как я могу быть против? Живи сколько угодно. Я же… хм… понимаю все.

Я ободрительно похлопал отца по плечу.

– Не бери в голову. Все в порядке. Может, попьем чай? Или что покрепче? – подмигнул я.

Отец снова засмеялся и показал жестом следовать за ним. Мы вошли в просторную уютную кухню, где отец достал из навесного шкафчика пузатую бутылку коньяка.

– Ты только не огорчай меня, сын, и не пей залпом. Иначе я усомнюсь в твоем воспитании и в своей роли в этом твоем воспитании. Коньяк – благородный напиток, и спешка здесь неуместна. То, как человек пьет коньяк, показывает уровень его интеллигентности.

Из другого шкафа отец достал бокалы и заполнил их не больше, чем на четверть. Придвинув один бокал ближе ко мне, он пристально посмотрел мне в глаза.

– Расскажешь, как тебе жилось? Но если тебе тяжело об этом говорить, я пойму.

– Ну… Еще минут двадцать назад было тяжело… А теперь… Даже не знаю, что тебе рассказать. Темнота. Тишина. Провалы в памяти. Я даже не имею представления, сколько наберется воспоминаний у меня за эти семь лет жизни. Хорошо, если вспомню хотя бы половину, – я задумчиво пожал плечами, избегая смотреть в глаза отцу и изучая разводы на стенках бокала, – Не знаю, что это было. Те провалы в памяти после срывов, которые случались и до больницы, или же побочные эффекты от лекарств, половину из которых, особенно в самом начале, я даже не принимал.

– Не потому ли восстановление заняло столько лет? – медленно, подбирая каждое слово, спросил папа.

– Может и так. Еще час назад я был уверен, что все это зря. Что меня лечили от чего-то несуществующего. И что на самом деле я был здоров, когда попал туда, но произошло недоразумение, и я просто не мог никому доказать правду. Даже когда они, как мне казалось, видели эти доказательства – ситуация только ухудшалась. Как же это было нелепо на самом деле – все эти доказательства психического здоровья от человека с галлюцинациями… Но я был не один такой. Каждый второй считал своим долгом доказать, что он там по ошибке. Со стороны это казалось самым глупым и нелепым, что можно было сделать в этой ситуации. Неоднократно я думал, что куда им-то пытаться доказать свою правоту, их нестабильность была видна невооруженным взглядом!.. А я сам был таким же эмоционально нестабильным и психически неуравновешенным пациентом, который год за годом пытался доказать нецелесообразность своего пребывания в клинике. Теперь я, кажется, понял, что меня все же лечили. Только не от несуществующей болезни… А от несуществующих воспоминаний…

Повисла долгая пауза, не нарушаемая даже звуками с улицы. Понимающе кивнув, отец снова долил коньяк в опустошенные бокалы. Я решил первым нарушить молчание.

– Можешь мне на один вопрос ответить? На первом этаже квартира есть пустая. Чья она? Давно там не живут?

Отец задумчиво пожевал губу.

– Хм… Не могу сказать наверняка, я живу здесь чуть больше четырех лет. Все это время единственными, кто туда наведывался, были местные наркоманы и бомжи. Хотя хозяева, вроде, приезжали пару раз, я их видел, когда с работы возвращался. Они, кажется, обсуждали ремонт и продажу, если я правильно понял, но последний раз это было около трех лет назад. Больше я их не видел, а квартира как стояла открытая, так и стоит. Даже странно, что ее еще никто не прибрал к рукам.

– А ты знаешь этих людей? – в моем сознании забрезжила даже не надежда, а какой-то слабый ее отголосок. Существовала большая вероятность, что ответы на многие мои вопросы крылись за пределами загадочной квартиры, а не в ее стенах.

– Нет, не доводилось с ними общаться. Да и от соседей о них не слышно ничего. Только одно знаю – вряд ли бы они по доброй воле оставили квартиру и позволили сделать из нее наркопритон. Сейчас не те времена…

Уже ночью, лежа в постели, я изо всех сил пытался побороть бессонницу, отгоняя мысли, которые роились в голове и сменяли одна другую. За последние годы я настолько привык засыпать на скрипящей больничной койке в своей палате, с которой поднялся в последний раз меньше суток назад, что теперь даже запахи постельного белья и отсутствие скрипа пружин казались каким-то неизведанным, хотя на деле просто забытым, ощущением.

Прокрученные в голове тысячи раз, воспоминания вспыхивали в голове какими-то мимолетными образами, и я никак не мог поверить в то, что все они были выдуманы моим сознанием. Но вместе с тем, истина нависала дамокловым мечом – гораздо легче поверить в то, что все врачи и все остальные люди вокруг ошибались, чем в реальное расстройство психики. И пускай я видел в больнице подтверждения самых разнообразных диагнозов, все это казалось слишком сюрреалистичным, а сам я казался себе персонажем какого-то малобюджетного фильма про психбольницу. Все произошедшее со мной там – было слишком страшным, чтобы существовать на самом деле. Я даже видел своими глазами примеры ложных воспоминаний, когда на групповой терапии кто-то из пациентов во всех красках описывал, как прошел его день, не скупясь на подробности посещения различных увеселительных мероприятий. Хотя все знали, что человек этот вообще не выходит из палаты, разве что на очередной прием пищи и терапию.

Я знал, что все это существует, и не может быть просто выдумкой. Да и как могут быть выдумкой тысячи загубленных судеб и сломленных людей, которых я видел все эти долгие годы? Но все же надежда не просто умирала последней – она трепыхалась из всех своих оставшихся сил, билась в агонии, но никак не хотела покидать мой разум.

Под утро, когда небо уже начинало приобретать розоватые оттенки, готовясь встретить рассветное солнце, я все же забылся неспокойным сном. Образы неясных сновидений, будто только этого и ждали, тут же захватили меня в свой плен.

***

Илья стоял на поляне какого-то смутно знакомого леса. Черные силуэты деревьев сомкнулись вокруг него плотным кольцом, но разглядеть можно было только верхушки, все остальное же было окутано густым молочно-белым туманом. Именно факт того, что он здесь, казалось, уже был раньше, зарождал внутри какое-то щемящее и тревожное ощущение. Усугубляло тревожность еще и то, что он не понимал, как вообще сюда попал, не говоря уже о том, как отсюда выбираться. В голове начинало проясняться, и он снова, как в далеком детстве, почувствовал, что сейчас он что-то вспомнит и поймет – что-то, что скрывалось от него долгие годы. Еще хотя бы минуту, еще хотя бы мгновение…

– Я всегда буду рядом с тобой… – неожиданно услышал он до боли знакомый голос совсем рядом и резко обернулся. Видения и проясняющиеся образы в голове тут же исчезли. Рядом никого не было, но вместе с этим появилась стойкая уверенность, что нужно всего лишь немного пройти вперед.

Илья сделал несколько неуверенных шагов в сторону, из которой донесся голос. Он отчего-то понимал, что для того, чтобы выбраться с этой странной поляны, ему нужно идти совсем в другую сторону, но уже не мог остановиться. В Алисе, в ее присутствии и существовании в целом – были скрыты ответы на все вопросы и доказательство того, что он обычный человек, и что семь лет в клинике – просто нелепая случайность, пускай чуть не стоившая ему жизни.

Чуть левее раздался тихий и нежный смех. Больше не раздумывая ни секунды, парень бросился на звук, все больше сбиваясь с нужного ему направления. Голос раздавался то с одной, то с другой стороны, а иногда и вовсе слышался, будто, из-под земли. Наконец, поняв, что совсем уже сбился с пути и не знает, куда бежать, Илья остановился.

– Алиса! Ты здесь? – закричал он что было сил, но то ли туман, то ли лес заглушил его голос.

Ответа не последовало. Парень уже стал набирать в грудь воздух, чтобы крикнуть еще раз, как вдруг понял, что ноги его начинают проваливаться во что-то вязкое и мокрое. В этот же момент туман стал сгущаться вокруг, покрывая уже практически всю поляну. Только впереди, в пелене этого белого облака, чернел какой-то силуэт.