Когда папа не пьет, он другой человек. Забавный, умный, добрый (криминальные наклонности не в счет). Мэл его особенно любит, всегда любила, сколько себя помню. И теперь она едва не задыхается от разочарования: ей в буквальном смысле трудно дышать.
В общем, тем вечером еще много всякого происходит: Мередит ссорится с мамой из-за концерта «Сердец в огне», Мэл тайком сбегает к Хенне – но я не буду вдаваться в подробности, оно того не стоит. Вы, главное, помните, что все давно в прошлом. Я хочу рассказать вам другую историю.
Вам нужно было это узнать, но дальше начинается моя история.
Ведь если ты не способен отличить свою историю от чужой, проще уж сразу сдаться.
Глава пятая
в которой хипстер Керуак открывает Врата Бессмертия и оставляет лазейку для Королевской Семьи и Придворных, через которую они могут ненадолго проникнуть в наш мир; затем Керуак узнает, что Посланница ему солгала, и умирает в полном одиночестве.
В пятницу мы с Хенной целых полчаса проводим наедине, в ее машине: она подвозит меня домой из ателье, где ей шьют платье для выпускного (кремово-бордовое), а я беру напрокат смокинг (просто черный, ага).
Нет, мы не идем на выпускной вместе. Ну, то есть идем, но не как пара. Хенна рассталась с Тони уже после того, как он пригласил ее на выпускной, поэтому все парни, с которыми она хотела бы пойти, успели найти себе других спутниц. Мэл на год старше наших одноклассников: позвать ее отваживаются только мерзкие типы, видящие в ней бракованный товар и легкую добычу (а такие типы ее не интересуют, слава богу!). Джаред мог бы запросто прийти на выпускной с парнем, никто бы ему слова не сказал, но он только поджимает губы и наотрез отказывается это обсуждать. А я… ну, я так долго тянул волынку, что Ванесса Райт, моя бывшая подружка, предпочла пойти на бал с останками Тони Кима.
Словом… да, вы угадали. Я, моя сестра, лучшая подруга и лучший друг идем на бал вчетвером! Вот мы лузеры… Такое может случиться только в самом идиотском подростковом фильме или в самой сопливой подростковой книжке. Поверьте, это кажется нормальным только в одном случае: когда так делает кто-то другой.
Ну и ладно. Хорошо хоть компания мне по душе – вместе сгорать от стыда куда веселее.
– Майк? – говорит Хенна по дороге домой.
– Что?
Отвечает она не сразу. Я даже отрываю глаза от экрана мобильного, в котором строчил сообщение Мэл: подтвердила ли она бронь лимузина? (А вы как думали? Мы – жители пригорода, что с нас взять. Мы живем ради лимузинов по праздникам.)
– Хенна?..
Она шумно выдыхает.
– Вы очень разозлитесь, если я не пойду с вами на выпускной?
Ох, черт. Только не это! Нет, нет, нет!
– Конечно, разозлимся! Поэтому ты решила подъехать с этим вопросом ко мне, а не к Мэл или Джареду. Я ведь не стану на тебя орать.
– Пожалуйста, не ори на меня, – говорит Хенна, сворачивая с главной дороги на лесную, к нашим домам. Солнце уже пару дней как не показывается; начинает моросить, и Хенна включает дворники.
– И с кем ты хочешь?.. – начинаю я, но тут же осекаюсь. Все и так ясно.
– Он же новенький! – говорит Хенна. – Никого тут не знает. Представляешь, каково ему – переводиться в новую школу перед самым выпускным?
– Хенна…
– Я его пока не приглашала. Но собираюсь. – Она косится на меня. – Это очень-очень ужасно с моей стороны? Вы меня возненавидите?
– Мы же все решили!.. Да, нам будет стремно, но, по крайней мере, нам будет стремно вчетвером, а не поодиночке…
– А что, если пойти не вчетвером, а… впятером?
– Но он пойдет с тобой.
– Ну… да.
– Хенна…
– Только не ори. – Она морщится. – У меня сразу живот начинает болеть.
– Я даже голос не повысил.
– Но явно хотел.
Тут уж я действительно начинаю злиться.
– Да я хоть раз в жизни на тебя орал?
– Ни разу. Знаю. – Минуту она молчит и только тяжело дышит. – Живот болит.
– Ты боялась нас спрашивать.
– Да.
– Ты боишься, что он тебе откажет.
– Да.
– Ты боишься, что мама с папой не разрешат тебе идти на выпускной с незнакомым парнем, поэтому ты решила преподнести все так, будто мы идем впятером. Но на самом деле ты хочешь идти только с ним.
Она набирается храбрости и выпаливает:
– В Центральной Африканской Республике идет война!
– …Чего?!
– Да, и родители все равно туда поедут, Майки. Хотят помогать беженцам. Там самая настоящая война. Они говорят, что мы не будем лезть в горячие точки, только мне от этого не легче…
Я поворачиваюсь и заглядываю ей прямо в глаза.
– Да они спятили!
– Ага. Но живот у меня болит из-за дурацкого выпускного. – Она смеется, только как-то натужно. – Я не хотела вас подводить, и я понятия не имею, откуда что взялось… Ну, с Нейтаном…
– Ты его даже не знаешь.
– Вот именно! Я с ним общалась раза три от силы! Но помнишь, я говорила об этом Мэл: когда я его вижу, в животе сразу такое чувство… очень сильное, я прямо двух слов связать не могу – а ведь я неглупый человек, Майк! – Она трясет головой. – Мне хватает ума понять, что дело скорей всего не в Нейтане. Просто я боюсь уезжать, да? Учеба вот-вот закончится, и я поеду на войну. С родителями. Живот все время болит, а Нейтан – просто повод отвлечься от этой боли.
– …Причем хороший повод.
Она кивает.
– Прости, что говорю об этом… Тебе-то как раз и не стоило говорить.
– Мне-то?.. – эхом отзываюсь я.
Хенна вновь косится на меня. И еще раз. Она явно хочет что-то сказать, но не знает как. Или не хочет причинять мне боль.
Мне-то.
Я разглядываю ее профиль, а она молча ведет машину – поворачивает раз, другой и наконец выезжает на нашу улицу.
Хенна очень красивая – не смазливая, а именно красивая. Иногда она носит кудряшки, иногда выпрямляет их. Иногда красится, иногда нет. Это не важно (хотя она регулярно жалуется, что в нашей глуши нормальной косметики для темной кожи не достать).
Это совершенно не важно. Она все равно красивая. Шрамик на щеке нисколько ее не портит, даже наоборот. А веснушки – почти единственное, что она унаследовала от отца, – украшают ее еще больше. Слегка неправильный прикус. Жуткие серьги. Эти крошечные недостатки не имеют никакого значения. А если и имеют, то только одно: благодаря им все остальное в ней кажется еще краше.
И она знает, что я это знаю.
А как же? Она неглупая, сама сказала, и дружит с моей сестрой. Они лучшие подруги. Как тут не знать-то?
И Хенну тянет к Нейтану, а не ко мне. Ее тревожная душа – которую я прекрасно понимаю, потому что сам такой же, ура! – долго искала себе спокойную гавань. И нашла Нейтана. Не меня. Мало того, даже мои мысли по этому поводу для Хенны не секрет.
Мне должно быть больно. Да, боль есть. Еще мне должно быть стыдно, ведь она знает о моих чувствах… Да, мне стыдно. Но вот я смотрю на нее, и мне просто хочется, чтобы все снова стало хорошо.
Так что понятия не имею, с какого перепугу у меня вырываются эти слова:
– Я люблю тебя, Хенна.
Она едва заметно улыбается – и собственная улыбка удивляет ее так же сильно, как меня удивили мои слова.
– Майки… Мне кажется, это не так.
Тут она начинает кричать: из леса прямо нам под колеса выскакивает олень. Некогда даже ударить по тормозам, мы на скорости врезаемся ему в ноги, а все местные знают, что это самый страшный способ сбить оленя: шесть сотен фунтов неотвратимой, насмерть перепуганной оленины летят по капоту прямо на нас…
«Вот как люди умирают», — успеваю подумать я.
Мы с Хенной оба ныряем в середину салона, и наши головы стукаются со смешным кокосовым треском, летят осколки и железо гнется над нами (ох, как это громко, как же громко). Что-то бьет меня по щеке, и я слышу, как Хенна тихо охает. Она отлетает в сторону, и только тут я понимаю, что машина до сих пор едет: хватаюсь за руль, но он отламывается и остается у меня в руках. А потом нас заносит, мы резко останавливаемся, и подушка безопасности выстреливает в меня с такой яростью, что я прямо-таки чувствую, как ломается мой нос.