– Зря ты богохульствуешь, – прервал ее хозяин. – В твоем положении нужно сходить в церковь и покаяться.

– Не могу ничем парировать, ибо вас совсем не знаю, – в тон ему ответила женщина. – Итак, может быть, скажете, зачем привели меня сюда? Неужели мы будем изображать Сулеймана и Роксолану?

Ройтман захохотал так громко, что спугнул какую-то маленькую серую птичку, которая черным глазком-бусинкой посматривала в окно.

– А ты не лишена чувства юмора, – задыхаясь, проговорил он. – Мне это нравится.

– Но вы привели меня сюда не для того, чтобы я вас веселила, – буркнула молодая женщина. Он поднял короткие толстые руки.

– Ладно, сдаюсь. Ты права, прелестная незнакомка. Чем скорее мы поговорим, тем будет лучше для всех. Приведи себя в порядок, моя милая, я знаю, что твой гардероб остался в борделе, и поэтому обо всем позаботился. Если не угадал с размером – извини. Видишь, в стену встроен шкаф? Там ты найдешь все необходимое. Эта дверца – в ванную комнату. Я тебя покидаю, встретимся на террасе за чаем.

Он ушел, а Жанна бросилась к шкафу, удивляясь, что злоключения не истребили в ней любовь к шмоткам. Надо сказать, Ройтман не пожалел денег. Это была не дешевая одежда, которой ее снабдили в борделе. Надев хлопковое белое платье с золотыми пуговками и посмотрев на себя в зеркало, женщина ахнула. Ройтман угадал ее размер. Кроме платья, на вешалках обнаружились: брючный костюм, пара юбок, несколько симпатичных кофточек и голубые джинсы. Внизу стояла обувь – от босоножек до сапог.

– Ничего не понимаю, – сообщила Жанна своему отражению в огромном зеркале. – Впрочем, убивать он меня не собирается, на маньяка тоже не похож. Если ему требуется содержанка вроде меня, не возражаю. Мне тут нравится.

Девлет Гирей вспоминал поездку в Стамбул как что-то иллюзорное, происходившее не с ним. Слезы матери, непреклонный характер отчима, прощальный взгляд любимой наложницы отца Мириам, прекрасной полонянки из славянских земель, оказывавшей мальчику знаки внимания и пробудившей что-то похожее на интерес, влечение к женщине, а потом долгое и нудное путешествие по морю, которое он увидел первый раз в жизни. Увидел и поразился его изменчивости. В первый день плавания оно, изумрудное, спокойное, как вода в бассейне дворца, ласково омывало корабль, но наутро вспенилось, словно на что-то разозлившись, и швыряло корабль, как утлую лодчонку. Девлет лежал на кровати и боялся приподнять голову – его тошнило. Сопровождавший мальчика евнух постоянно спал, не особенно наблюдая за воспитанником, или бежал на палубу и сгибался пополам, сотрясаясь в спазмах рвоты. И лишь матросы, с ловкостью обезьян лазавшие по канатам, были спокойны, просто делали свое дело, и если Девлету удавалось поймать взгляд одного из этих смуглых просмоленных людей, они подмигивали ему и продолжали выполнять окрики капитана, самого главного на корабле, решительностью напоминавшего отчима. Девлет не думал о том, что Саадет Гирей от него избавился, – у мальчика не возникало таких мыслей. Он считал: так надо, воину-отчиму виднее, вероятно, там, в Стамбуле, его научат мастерски владеть оружием и скакать на лошади, составляя с ней единое целое. Он с нетерпением ждал, когда корабль причалит и окончится это утомительное плавание, и вот они прибыли в Стамбул, бросив якорь в бухте Золотой Рог, и слуги Сулеймана Великолепного, явившись за мальчиком в золоченой карете, повезли его во дворец. То, что увидел Девлет, поразило его. Мальчик всегда считал дворец, построенный в Бахчисарае его дедом, Менгли Гиреем, самым красивым местом на земле, но понял, что ошибался. Дворец Сулеймана Великолепного поистине был маленьким сказочным городком в большом городе. Огромные просторные покои, персидские ковры, изумительный сад, в котором можно было затеряться, как в лесу… Экзотические растения, издававшие умопомрачительный аромат… Фонтаны, озерца с прекрасными розовыми фламинго и другими птицами. Очарованный красотой и великолепием, Девлет не то чтобы забыл о слезах бедной матери – нет, при мысли о ней его сердце сжималось, – но боль разлуки притупилась. Великий султан, сразу взявший на себя заботу о маленьком двоюродном брате, на второй день пребывания Девлета в Стамбуле пригласил его к себе. Ступив в огромный зал, подросток почувствовал, как трясутся колени. Сулейман восседал на троне, гордый, величественный, грациозный, несмотря на полноту, с длинной для мужчины шеей и тонким орлиным носом. Подойдя к трону, ребенок опустился на ковер, благоговея перед султаном, но тот пухлой рукой приказал подняться, и визирь, облаченный в кафтан и шаровары, помог Девлету.

– Значит, вот ты какой, потомок Мубарека Гирея и мой двоюродный брат, – задумчиво проговорил Сулейман. – Знавал я твоего отца и твоего деда. Он просил кое-что тебе передать. Почему именно тебе – не знаю. Должно быть, выделял тебя из всех внуков.

– Он покинул этот мир, когда я был совсем маленьким, – робко сказал Девлет. – Я почти не помню деда.

Сулейман откинулся на мягкую парчовую спинку трона.

– О, это был великий человек, настоящий воин, и ты станешь таким же! – Он тяжело вздохнул и провел холеной белой рукой по одутловатому лицу. – Ислям, принеси ему то, что для него приготовлено.

Молчаливый визирь с лицом, изрезанным морщинами, с белой, как снег, бородой, поклонился владыке, торопливо направился к выходу и минут через пять возвратился со свертком, завернутым в парчу.

– Возьми, – приказал султан мальчику. – Это принадлежит тебе.

Девлет с содроганием принял сверток, отметив, что он довольно тяжелый, развернул парчу и ахнул. Такого подарка от деда, которого он не знал, подросток не ожидал. В лучах солнца, пробивавшегося сквозь овальные окна, на парче вспыхнула сабля, самая настоящая сабля, из чистого золота, с рукояткой, украшенной драгоценными камнями.

– О-о-о, – только и смог промолвить потрясенный мальчик, а Сулейман, улыбаясь в черную бороду, насмешливо посматривал на него темными миндалевидными глазами.

– Это не простая сабля, – произнес он, видя, что Девлет еще не оправился от шока. – Тебе известно, что ваш род происходит от Чингисидов. Эту саблю твоему деду подарил сам Чингисхан, а его личный шаман Тэб-Тэнгри заговорил ее.

– Как это? – удивился Девлет, крепко прижимая саблю к себе, словно боясь, что грозный визирь, стоявший за его спиной, отнимет подарок.

– Менгли Гирей говорил, что Тэб-Тэнгри провел над ней несколько магических обрядов, – пояснил султан, – и поэтому сабля привязана к своему хозяину. Лучше ее не терять, но если потеряешь – обязан ее найти. Она будет стараться вернуться к тому месту, где ты ее оставишь, если ее кто-нибудь заберет. Впрочем, горе тому, кто решит присвоить ее и не вернет настоящему хозяину. Он многократно пожалеет об этом, и несчастья обрушатся на его бедную голову.

Мальчик еще крепче прижал к себе грозное оружие.

– Я ее не потеряю, – заверил он Сулеймана Великолепного. – Я никогда ее не потеряю. А если кто-то попытается отобрать ее у меня, – он сделал паузу, и его черные глаза вспыхнули недобрым огнем, – клянусь Аллахом, он поплатится за это! Он пожалеет, что родился на белый свет!

Румянец обагрил его свежие щеки, как заря – небосклон, и султан, с интересом посматривая на сына своего друга и родственника, подумал: «Да, из него вырастет великий воин. Надо сделать так, чтобы он был так же предан нам, как и его отчим. Надеюсь, в этом роду появился второй Чингисхан».

Она с удовольствием поплескалась под душем, снова надела хлопковое платье, плюхнулась на мягкую двуспальную кровать и закрыла глаза. Через приоткрытое окно до нее доносился запах цветущего сада и моря – ее любимые запахи. У родителей тоже дача у моря. Когда-то в детстве (Боже, как это было давно!) их с сестрой возили туда для оздоровления, но ей казалось – как рабочую силу. И правда, мать просила помочь вскопать грядки, полить цветы, Вика не возражала, ей это даже нравилось, а Жанна поднимала скандал. Почему-то выезды на дачу всегда следовали за визитами к маникюрше, и девушка боялась повредить лак.