Для людей второго круга я не более чем просто заметен. Для них плоский, поверхностный, односторонний и однобокий. Для них во мне отсутствует глубина. Для них я просто фотография с настоящего меня для людей из первого круга. Я сопоставим с каким-нибудь известным актёром, с которым они никогда не были знакомы, но которого регулярно видели, например, в кино. И если я умру, то и мою смерть они воспримут точно так же, как смерть этого самого актёра. Ну а если бы я меня можно было сравнить с произведением искусства, то в таком случае, люди второго круга ничего не смыслили бы в искусстве, а если бы я был книгой, то они не читали меня, а пролистывали.
Для людей третьего круга я не более чем чёрная точка в толпе. Почти незаметен. Наименьшее увеличение.
Ну и, наконец, для людей четвёртого круга меня не существует в принципе. Для них меня нет. Для них я ни жив, ни мёртв. Они обо мне даже не подозревают.
А вообще, это немного несправедливо. Я знаю некоторых представителей четвёртого круга, а они меня нет. Может мне тоже не хотелось бы про них знать.
По дороге на работу попадались такие места, проходя которые в голове появлялись одни и те же мысли. Между этими местами и мыслями не было никакой общей ассоциации. Допустим, проходил я какое-нибудь место, например, автобусную остановку и в голове у меня рождалась какая-нибудь неожиданная мысль или идея. А на следующий день, когда я опять проходил мимо этой же остановки, то в моей голове снова всплывала вчерашняя мысль, при этом, ещё секунду назад я думал о чём-то совсем другом. И так изо дня в день. Из недели в неделю. Про себя я называл такие места “переключателями”. То есть, иду, голова у меня настроена на определённый канал, как вдруг что-то щёлкало и канал сам собой переключился на другой из-за того, что я проходил, например, остановку.
Одним из таких “переключателей” был стенд для размещения афиш. Если бы я жил не в Москве, а в любом другом городе, то наверняка предположил бы, что этот стенд относится ещё к советской эпохе. Но Москва очень временный, непостоянный город, он течёт как река и городские сооружения в нём меняются чаще, чем погодные условия. Несмотря на это, афиша на стенде за четыре месяца обновлялась лишь дважды. Сначала на нём месяца три провисела добродушная морда некого Олега Митяева (всегда собирался разузнать о нём в Интернете, как только приду на работу, но всякий раз забывал), а потом появились сведенья о концертах Дианы Арбениной. Ну, с этой дамой мне и так всё понятно.
Рядом с этим стендом я каждый раз проигрывал в голове ситуацию, будто бы мне далеко за 80, физически я уже чуть более чем полностью изношен, общее состояние моего здоровья весьма удручающее (однако мозг ещё функционирует), а ещё по какой-то причине у меня отсутствуют обе ноги выше колена. Я то ли в больнице, то ли в футуристической богадельне, лежу утыканный всякими трубками и катетерами, смиренно наблюдаю за приближением своей неминуемой смерти на многочисленных мониторах. И рядом со мной – никого. Ни жены, ни детей, ни внуков. Я совершенно один. Всю жизнь потакал собственному эгоизму и вот результат. А ещё жить мне осталось совсем недолго, максимум день-два не больше и мне откуда-то об этом известно. Короче, перспективы никакой нет, я вплотную подошёл к финальной черте. Почти как со сном: опять рано проснулся, пролежал без сна весь положительный баланс жизни, мне скоро “вставать”, нечего и надеться на то, что вновь удастся заснуть и ещё немного пожить. И вот на этой черте я вспоминаю прожитую жизнь (больше-то делать все равно нечего) и мечтаю вернуться обратно в прошлое и попробовать всё сначала. Прожить ещё хотя бы полжизни. А самое благоприятное время для возвращения – это моё нынешнее настоящее. Только в этом времени у меня есть для этого все условия. К тому же раньше вернуться все равно нельзя, а позже мне ни к чему. И я прошу Бога предоставить мне ещё один шанс. Бог мне внимает и в один момент из безногого старика-инвалида, я превращаюсь в красивого молодого мужчину, который как раз пробегает на своих длинных ногах мимо этого самого стенда. Но при этом я всё помню: и про дом престарелых, и про скорую смерть, и про то, что предоставили второй шанс, но дальнейшие подробности, относительно моего будущего (вот прямо отсюда) мне недоступны. Меня вернули в моё счастливое время, я сбросил почти полвека, я на ногах, полон и силы, и не осведомлён ни о чём. Кажется, бери, наслаждайся, живи и радуйся. Только есть только одно “но”: сейчас надо идти на работу. Ну не смешно это разве?
Полпути пройдено. Вот и МЦК. Перевалочный пункт. Между интервалами поезда у меня появлялось пять минут свободного времени. За эти пять минут можно было немного перевести дух и отдышаться. Постоять, почитать что-нибудь в стороне. Отчего-то мне очень уютно здесь. Нет такой суеты как в метро. Всё тихо, спокойно. Чисто, сухо, тепло. Опять же есть крыша над головой. Казалось бы, весь день так бы и простоял. А если бы было, где купить попить-поесть, то, наверное, поселился бы здесь навсегда.
Эти пять минут в ожидании прихода поезда я ценил больше всего на свете. Только ради этого у меня был стимул ездить по утрам работу. Мне не хотелось, чтобы приходил поезд. Эта часть пути была единственно-приятной, отсюда понятно моё желание продлить её, растянуть подольше и в полной мере насладиться этим моментом. Если бы работы у меня не было, то, наверное, я приезжал бы сюда просто так. На час, на два. А может, ещё и буду приезжать. Некоторые писатели сидели и писали в кафе. А я бы писал прямо здесь, в вестибюле. Нигде больше я не чувствовал себя в такой безопасности. Разве что, в детской поликлинике, когда вместе с матерью приходил туда на приём к врачу в детстве. Почему я сразу вспомнил про свою детскую поликлинику? Просто, когда Московское Транспортное Кольцо только открылось и работало ещё в тестовом режиме, то в павильоне станции “Верхние Котлы” где я садился, стоял точно такой же запах, как и в той в поликлинике из детства. Я его сразу узнал.
Мне всегда хотелось повернуть обратно. Кстати, в этом плане мои ботинки были гораздо мужественнее меня. Они всегда упорно топали туда, куда мне идти совсем не хотелось. Подозреваю, что мне немного завидовали встречные прохожие, которые в свою очередь шли исполнять свои должностные обязанности, в то время как шёл их дорогой к дому. Так, во всяком случае, это выглядело по отношению к ним самим. Мне самому интересно было бы посмотреть на то, как моя вечерняя дорога домой выглядит с точки зрения утренней дороги на работу.
По дороге на работу я включался в игру, которую сам же придумал. Согласно правилам этой игры, каждый мой путь должен быть уникален. Свой завтрашний маршрут я составлял ещё накануне вечером. Искал неизрасходованные ходы на блокнотном листке. При этом я постоянно заглядывал в свой архив, где у меня хранились подробности прошлых поездок и, сверяясь с ними, утверждал новый план, а на следующий день либо во всём ему соответствовал, либо прямо на ходу вносил в него поправки и изменения, если у меня не получилось чего-то учесть заранее.
Основной смысл игры состоял в том, чтобы выйти из дома как обычно и, добираясь до работы обычным способом, тоже прийти туда как обычно. Но на этом часовом маршруте исхитриться проявить разнообразие и отступить хотя бы на одну деталь так, чтобы эта новая схема выглядела оригинальной и не копировала предыдущие схемы, которые я уже успел наездить. Мне и самому было интересно, обнаруживать всё больше фантазии и изобретательности в этом деле, не повторяться, что-то постоянно придумать и сочинять. Несмотря на ограниченные возможности, я не собирался нарушать свои правила и, выходить из положения приплетая такие вещи, как смена предметов одежды или книг, которые читал в дороге или “соседей”. В том-то и был весь фокус, чтобы использовать условия самой дороги и ничего больше. Такси исключалось. Использование такси вело к немедленной дисквалификации. Только общественные виды транспорта.
