Через несколько часов алкоголь переставал приносить пользу и, лишённый его подспорья, я пронзительно просыпался в самом средоточии ночи. Раз – и открывал под маской глаза. Сознание подключалось молниеносно. Словно в тёмной комнате резко включали свет. Всё, я на линии. Когда-то это происходило гораздо тише, спокойней. Лампочки на воображаемой приборной панели у меня в голове загорались постепенно. Сначала одна загорится – я шевелился. Потом вторая – мне не хотелось вставать. Третья. Четвёртая. А там, глядишь, четвёртая погорела немного и погасала, за ней начинала мигать третья и в обратном порядке меня снова клонило в сон. Лампочек было много. Проходило немало времени, прежде чем все они до одной зажигались и принимались стабильно и ровно гореть. На это уходил иногда час. Иногда полтора. Иногда, два, три часа. В выходные утром, с девяти до двенадцати. Пока дремал.

Теперь эти лампочки загорались если не все сразу, то по несколько лампочек одновременно. Штук по десять на одном участке внутричерепной панели, потом столько же на другом, они освещали целые области моего сознания, все главные улицы и центральные проспекты мозга. Либо шли одна за другой по цепочке, но интервал между ними составлял не более одной секунды. Лампочка – понедельник, скоро вставать и идти на работу. Лампочка – перед работой мне надо успеть сделать то-то. Лампочка – на работе мне предстоит то-то и то-то. Лампочка – после работы меня ждёт…

Лампочка. Лампочка. Заодно не забыть про то и про это. Лампочка. Лампочка. Лампочка. Планы на утро, планы на день, планы на вечер и даже планы на ночь. На каждый пункт, на каждое действие приходилось по лампочке. Не успеешь пошевелиться, глазом моргнуть – все лампочки в голове ярко горят. Там светло как днём. Отсюда сна ни в одном глазу. Мозг равномерно освещён. Все его тупики различимы.

Когда алкоголь отказывал мне в своей милости, я совершал дозаправку, сбавляя интенсивное сокращение сердечной мышцы и восстанавливая ритм “валокордином”. Сердце вело себя так, словно перепрыгивало через кочки. Хитрость же с дозаправкой позволяла провести остаток ночи относительно спокойно, без эксцессов и более-менее выспаться. Свет лампочек в голове начинал колебаться, тускнеть и вскоре, открыв глаза, я понимал, что мне только удалось ненадолго заснуть, просто сейчас я опять проснулся на две или на три лампочки. Пока эти лампочки не разгорелись и не пошли зажигаться новые, я снова тянулся к валокордину. И свет в моей голове опять затухал, наставало сонное оцепенение. При одной с тусклым накалом лампочке можно было вполне терпимо дремать, а потом весь день не испытывать дискомфорта.

Только если раствор “валокордина” по каким-то причинам отсутствовал, то дальнейшая перспектива ночи становилась ясна как день. Шансов заснуть не оставалось. В эти часы можно было сойти с ума так же легко, как с поезда на конечной станции. В половине четвёртого или в половине пятого ночи буднего дня моё неприкаянное сознание искало себе покой, оно маскировалось, принимая самые причудливые конфигурации. То я представлял себя продрогшим больным бродягой, который прячется от холода в тёплую щель, чтобы согреться и отлежаться, то снайпером на позиции в болоте поджидающим непунктуальную цель. То я беглец, которому нужно избавиться от погони, зарыться в сугроб и тихо-тихо лежать под снежным одеялом, пока над ним не пройдут преследователи.

При этом, я периодически выходил из образа, на секунду приподнимал край ночной маски и одним глазом (в зависимости от занимаемого положения) смотрел на часы на стене оценивая свои шансы заснуть. Сколько времени у меня ещё есть в запасе? Понятно, что чем больше времени, тем больше вероятность того, что заснуть всё-таки удастся. Главное перестать думать о том, что я не засну и вот тогда я засну. Но как я засну, если я всё время думаю, что не засну? Если с каждой секундой убеждаюсь в этом всё больше и больше?

Чем ближе утро, тем чаще я смотрел на часы. На цифры. Просто не мог удержаться, хотя понимал какой от этого вред. Делал ставки на точное время и смотрел. В том смысле, что перед тем как посмотреть время на циферблате, я его заранее загадывал. Ну, как число. Например, 5-46. Или 6-09. Я никогда не загадывал ровное время, тем не менее, видел его в голове с точностью до минуты. Пусть я и не предвидел будущее, но с закрытыми глазами безошибочно определял настоящее.

А ещё при взгляде на часы, я всякий раз удивлялся, как оно так быстро проходит. Ненормально быстро. Мне всегда казалось, что ночное время обладает каким-то повышенным ходом и идёт в два раза быстрей дневного. Даже если не спишь, а просто лежишь в постели – все равно на тебя распространяется ночной распорядок движения времени. Распорядок также действует по выходным и по праздничным дням. Вот бы днём это ночное время шло. А ночью бы шло дневное, чтобы выспаться можно было. Поменять бы эти пояса местами, один на другой.

Вот интересно, сколько сейчас? 6-54? Точно. Надо же, опять угадал. Видимо, когда минут мало, то все они наперечёт и угадывать особо не из чего. Подъёмный механизм будильника сработает ровно в семь. Впрочем, эти лишние шесть минут ничего не дадут. Погоды они не сделают. За это ничтожное время с бессонницей все равно не справиться. Попробуйте-ка уснуть на скорость и под угрозой. Допустим, тебе говорят: если не успеешь уснуть за отведённое тебе время, то мы тебя расстреляем. Сколько бы времени тебе не отводили, ночь отведут, две отведут – не уснёшь. Будешь бояться, что не уснёшь и тебя расстреляют – вот только поэтому и не уснёшь.

Всё, можно вставать. Что толку валяться, крохотные четыре минуты? Встаю. Во рту у меня послевкусие от неусыпной ночи, а в голове одна мысль: чтобы этот день, который начался не с того конца, поскорей кончится. С каким удовольствием я перенёс бы его на следующий день со всем содержанием. Пусть даже жить теперь на целый день меньше придётся.

Вместе с этим я давал себе слово, которое почему-то никогда не мог сдержать. Я обещал самому себе, что когда я сегодня вечером после работы вернусь домой, то не стану заниматься всякой фигнёй какой каждый вечер страдаю, а безотлагательно лягу спать. Прямо с порога сразу нырну в постель. Только обувь сниму. И как же хорошо мне там будет в этой постели. Почему же я всегда пренебрегаю этой возможностью? Что за неотложные дела у меня всё время находятся? Ведь это так просто. Прийти и лечь.

Потом я начинал собираться на работу и тоже всё время думал, что бы такое отдал, чтобы не идти ни на какую работу, а прямо сейчас лечь спать.

Впрочем, можно было поступить по-другому. Перейти в аварийный режим и не вставать вообще. Я сейчас как раз о том “плане-б”, который берёг для крайнего случая. Это очень дорогостоящее оружие, его нельзя было применять часто. За это запросто могли уволить с работы. Но когда утренняя бессонница уже доставала и мне позарез нужно было поспать, то я принимал непростое для себя решение – опоздать. Переводил будильник часа на три вперёд и, как правило, засыпал в течение пятнадцати-двадцати минут. Впереди ещё уйма времени. У меня всё получится.

В самом деле, я засыпал тогда. Только это нельзя назвать целостным сном. Мне опять какие-то бессвязные отрывки снились продолжительностью в пять-десять минут. Но каждый такой отрывок был преисполнен глубоким смыслом, изобиловал красками, а главное в своём измерении представал законченным (пусть и короткометражным) творением моего мозга, а точнее той его доли, которая отвечала за производство снов. После каждого такого кусочка, я опять смотрел на часы.

Иногда этим минимальным сновидением можно было самостоятельно управлять изнутри. Там я вставал и при этом сознавал, что на самом деле я сейчас лежу в постели и сплю. Осторожно чтобы не пошатнуть картинку, я перемещался по слегка видоизменённой квартире и подходил к окну. За окном всегда творилось нечто невероятное.

На фоне откровенно шизофренических видов, возвышались исполинские футуристические строения. В небе тоже кипела жизнь. Там были щедро развешены застрявшие в облаках летающие диски, которые либо подтягивали что-то близкое и земное к себе на тросах, либо, напротив, опускали на землю что-то далёкое и инопланетное. Вероятно, именно так и должен происходить братский обмен опытом между цивилизациями.