Потом я открывал окно и с размаху вышагивал из него наружу прямо с высоты шестнадцатого этажа. Внутри у меня всё ёкало, у меня перехватывало дух как при спуске в скоростном лифте, попадании в воздушную яму в самолёте или катании на американских горках. Тут я переживал реалистичное падение с высоты, словно по каким-то старым делам оно было мне хорошо знакомо. Словно какие-то древние слои моего мозга откуда-то помнили это чувство, сохранили его на подкорке и теперь транслировали его в сон, хотя всамделишного опыта аналогичных прыжков (а тем более падений) с искусственных или природных возвышенностей у меня нет и не было никогда. А один раз, когда я также легко вскочил с постели и, приготовился сигануть в окно, чтобы насладиться полётом, то был вынужден остановиться. Сон приготовил коварный сюрприз. За окном я неожиданно увидел траву и стволы деревьев. Прыгать некуда. Первый и последний этаж поменялись местами.
Я осторожно сёрфил по поверхности сна. Одно неуклюжее движение могло отозвать меня обратно, в реальность, а на этом месте, где я сейчас находился, можно было увидеть любой сон, какой хочешь и вот, возле книжного стеллажа, я снимаю с полки какую-то книгу, раскрываю её, читаю:
“Однажды из всех Богов на небе, Бог остался самым последним Богом. И Ему как самому последнему Богу, стало грустно и одиноко. И тогда этот самый последний Бог стал примерять на себя души людей на Земле. Он примерил душу первого, второго, третьего человека… Он дошёл до нескольких миллиардов. И когда все людские души кроме одной, самой последней души, самый последний Бог на себя примерил, то Он спросил этого самого последнего человека, не желает ли тот в свою очередь примерить на себя душу самого Бога? Но этот последний человек ответил, что люди на Земле начиная с самых первых, уже давно ведут себя как самые последние Боги. А тогда и сам он перестанет быть исключением. И тогда самый последний Бог стал первым Человеком.”
Той ночью во сне мне определённо что-то не нравилось. Сначала я долго не мог понять, что именно вызывало у меня такое неотчётливое беспокойство и мешало нормально спать. Я метался в своей постели, а сквозь дрёму сочилась какая-то муть. Только в пятом часу (это ориентировочно, согласно автономным подсчётам) пришло запоздалое понимание, что помимо меня в квартире есть кто-то ещё. И этот кто-то даже не пытался скрывать своего присутствия и соблюдать тишину, чем бы он у меня не занимался. Наоборот мой ночной гость вёл себя весьма оживлённо и кажется ничуть не стеснялся. Судя по производимому им шуму, он затеял провести у меня дома обыск.
Мне сквозь ушные вкладыши было слышно, как скрежетала по паркету (оставляя на нём видимые царапины) передвигаемая с места на место мебель, как плашмя падали на пол сброшенные со стеллажей книги, как звенела и билась фарфоровая посуда из кухонного арсенала. Надо немедленно встать и выяснить что происходит, кто хозяйничает сейчас в моём доме. Без юридического ордера, такое смелое поведение на моих квадратных метрах даже с натяжкой нельзя назвать правомочным.
Тогда я попробовал пошевелиться и не смог. Попробовал закричать и тоже не смог. Губы не разжимались, я лишь мычал у себя за зубами. Тут словно от удара ногой (или резкого порыва ветра) дверь моей спальни распахнулась, и я услышал шаги. Кто-то быстро подошёл прямо ко мне. Я замычал ещё сильнее:
“Мммммм!..” – всё, что я смог из себя выжать.
Кто-то положил мне руки на грудь (клянусь, я физически чувствовал прикосновение) и надавил. Того, кто давил видно не было. Мешала маска, которую в моём нынешнем состоянии нельзя убрать с глаз. Но мне откуда-то было известно, что это женщина и когда самый страшный (вроде смертоубийства) момент моего невольного общения с ней должен был вот-вот случиться, и мой страх перед ней зашкаливал – наваждение резко исчезло. Я пришёл в себя, ко мне сразу же вернулась свобода телодвижений, ну а то, что я ложно принимал за грохот и за шаги, оказалось просто ударами сердца.
Впрочем, не могу утверждать, что приступы сонного паралича всегда напоминали экстремальную ситуацию. Разве только на первых порах, а потом я уже привык. Бывало, лежал ночью в постели, вроде бы спал, вроде бы не спал, и чувствовал, как по одеялу, по той его зыбкой части, которая прикрывала нижнюю половину тела, кто-то тихо крадётся, осторожно переступая по мне лапами. При каждом шаге этот кто-то проваливался в глубину, его лапы через одеяло доставали до меня, как до дна. В качестве объяснения приходила первая апатичная мысль и от мысли этой я лениво отмахивался:
“Да, пустяки. Наверное, кошка. Это кошка пришла. Сейчас она на меня сверху уляжется.”
“Кошка” шла прямо по мне, пересекала выпуклый экватор моего зада, дальше продвигаясь вдоль по спине, добиралась до шеи, где действительно сворачивалась клубком и даже начинала мурчать. При этом меня накрывали какие-то волны удовольствия. Эти волны накатывали на меня снова и снова. Я слышал, как кровь гудит у меня в венах, ощущал, как под сильным напором она циркулировала по ним.
“Кошка? Стоп! Но у меня дома нет никакой кошки! Так кто же это там лежит на мне сверху?”
Здесь я опять пробовал пошевелиться, чтобы согнать с себя таинственное существо, которое воспринималось как кошка, и опять был не в состоянии этого сделать. Опять невозможно было разжать губы. А волны не переставали накрывать, волны накатывали на меня снова и снова, чаще и чаще, сильней и сильней и вот мне уже наплевать на кошку (или кто там на мне устроился). Волны размывали меня как песок, растаскивали по крупицам по всей постели.
Мне казалось, что я, переворачиваясь с боку на бок, скоро подкачусь к самому её краю и свалюсь на пол, но совершив два, три, четыре, пять, шесть и больше переворотов в одном направлении, удивлялся, что постель ещё не кончилась, что она продолжается в угоду этим переворотам. Не может быть, чтобы в ней было столько свободного места. Ведь уже после третьего переворота она должна была перейти в пустоту. Потом мне чудилось, что я уже не на самой постели, а под ней, катаюсь по поверхности пола. Наверное, успел свалиться и сам этого не заметил. Однако странно, что не застеленный ковром паркетный пол такой мягкий. Совсем как матрац, пол не уступает ему в податливости, а быть может, даже превосходит его в ней. Мне на полу так удобно лежать. Странно, почему я всё ещё сплю на кровати, а не на полу?
Я до конца отдавался во власть сонной стихии и наслаждался происходящим. Меня качало, меня вращало, плавно подбрасывало и плавно же опускало. То куда-то относило, то куда-то же возвращало. Всё это было, безусловно, приятно. При этом, я разборчиво сознавал себя. А ещё не прекращал следить за временем.
Со временем опять творились какие-то чудеса. Когда по моим внутренним меркам должно было пройти не менее десяти-пятнадцати минут, то на самом деле проходило всего минуты две-три. Во всяком случае, не больше пяти минут проходило. Значит, теперь я не отставал от времени, а наоборот, опережал его. Все эти выигранные минуты и секунды, которые удалось обогнать, шли мне на пользу, а не во вред. Они освежающе на меня действовали и засчитывались мне в ночь. Ведь это были совсем не те, тяжёлые часы бессонницы, которые всегда угнетали.
На этот раз я победил. Пусть и ценой опоздания на работу, что в принципе не особо критично. Всего лишь нужно позвонить и предупредить. Сообщить о своей задержке со ссылкой на чрезвычайные обстоятельства. Одно дело позвонить и сказать, что совсем не придёшь, другое, что придёшь с опозданием. Когда? Ближе к полудню. Потом можно даже не объяснять ничего. Мало ли что у меня случилось. Всё, что угодно произойти могло. В конце концов, причина выглядит уважительной, если человек, несмотря ни на что, всё-таки приходит работать. При этом, он выглядит бодрым и отдохнувшим, полным сил и энергии. Да всегда бы так приходил!.. Вообще, почему на работу положено приходить рано утром? Почему бы не установить начало рабочего дня с двенадцати до восьми часов вечера? По желанию, разумеется. Впрочем, такие мысли по утрам были для меня особенно характерны. Даже не мысли, а скорее капризы. Скажите, кто из вас, проснувшись на работу, никогда не думал об этом.
