Человек я рассеянный. Причём, не только по утрам, когда совсем недавно проснулся и сознание ещё вполне не распогодилось. Нет, рассеянность – это моё естественное состояние, оно простирается на весь день. Каким я встал утром, спал ночью или не спал, отразились ли на моём утреннем самочувствии последствия алкогольной оргии вечером накануне и (или) страстной ночи с какой-нибудь случайной женщиной – значения не имело. Мне всегда было одинаково трудно собраться, сделать над собой усилие и вместо того, чтобы спуститься с небес на землю я продолжал витать в облаках. Производил какое-то действие, а сам в это время был далеко мыслями от предмета.
В связи с этим свойством своей натуры (которое уже давно принял как должное и успел с ним смириться) я панически боялся оставить включённым утюг, плиту, забыть закрыть кран в ванной или запереть дверь. Подобная оплошность легко могла привести к катастрофе или, во всяком случае, стоить мне дополнительных нервов. Поэтому для собственного спокойствия за минуту до выхода я последовательно, чтобы ничего не пропустить, обходил квартиру. Проверял электроприборы, перекрывал в стояке воду. При этом, вытащенные из розеток вилки и переведённые в закрытое положение замки и краны я фотографировал для себя на телефон.
Паранойя, скажете вы. Возможно. Но пусть лучше у меня будет подтверждение того, что дома у меня всё в порядке, чем весь день нервничать из-за этого на работе. Ведь некоторые действия я выполнял машинально, на автомате и какой-то момент (как я что-то отключал или перекрывал) мог просто не отложиться в памяти, хотя техника безопасности была соблюдена, а с фотографиями об этом можно не беспокоиться. Мне был дорог мой покой. После всей этой процедуры (про себя я называл её “молитвой”, совсем как у лётчиков, когда экипаж самолёта перед отправлением в воздушное путешествие проверяет готовность к взлёту), я выходил, запирал дверь снаружи, в последний раз фотографировал всю эту комедию, и вызывал лифт.
Так называемое левое утро выглядело совсем не так как обычное утро. Это левое утро иначе звучало и пахло. Наверное, я проспал тот момент, когда мой дом перенесли в другой город, в другую страну, хотя на самом деле только в другое время, из-за чего теперь всё вокруг выглядит чужим и непривычным. Другие люди. Нельзя никого узнать.
Чтобы притерпеться к обстановке этого утра и немного акклиматизироваться с собой в дорогу я брал “ассистента”, который продавался в магазине около дома. Магазин этот уже открыт, а “ассистентом” я называл скромный стограммовый пузырёк. Я специально покупал его для того, чтобы скорректировать допущенные в утренней подделке неточности и нестыковки. С помощью “ассистента” я что-то подкачивал для себя, а на что-то и вовсе закрывал глаза, чтобы фальшивое утро как можно больше походило на настоящее.
А ещё этот стограммовый продукт мог отстранить на время депрессию. Перенести её наступление на пару часов вперёд. Больше-то все равно не нужно. Всего за час я уже доезжал до работы, а там за текущими делами мне становилось не до неё.
Вместе с этим “ассистент” считался чем-то вроде утешительного приза, своего рода компенсацией за ночное бдение. А заодно отличной профилактикой панической атаки, когда моя нервная система ошибочно восставала против меня. Объявляла войну, перепутав с настоящим врагом, к которым относились все, кроме меня.
В любом случае и при других обстоятельствах я бы не допустил этой покупки. По идее я вообще должен был выйти из дома, когда магазин ещё не работал. Но раз уж так вышло, то сегодня в виде исключения его можно взять и оприходовать в пустом тамбуре электрички.
***
По будним дням в определённые утренние часы мне приходилось ехать на работу. Поэтому ровно без десяти восемь я выходил из дома на улицу и обязательно встречал там людей, чьи интересы совпадали с моими. Это были такие же люди, как и я сам, с таким же небольшим, но стабильным доходом, проживавшие где-то неподалёку. Они тоже выходили из дома в одно время со мной, чтобы успеть на нашу общую электричку.
Электричка следовала по расписанию. Во избежание нервотрёпки (*показательно долгий, протяжный вздох, “наш поезд уйдёт, пока вы купите себе свой месячный абонемент) пропуска в пригородной кассе оформляли заранее.
В группе 8:02 (время отхода поезда от нашей станции) я состоял уже год. Как раз год назад я поменял место работы, соответственно мой график тоже сместился, по сравнению с предыдущей работой.
Понятно, что вся наша сплочённая группа работала на разных предприятиях, в разных концах города. Стартовали-то мы все с одной площадки, а ближе к метро распадались на отдельные юниты. Кто-то из нас ехал до конечной станции вокзала, кто-то (например, я) выходил на ближайшей к вокзалу остановке с метро. Вышедшие на моей станции, тоже все разделялись: одни шли к входу в подземку, а другим (опять же мне) предстояло пройти ещё метров пятьсот до МЦК.
Но 8:02 это то, что всех нас объединяло. В этом времени залог нашей стабильности, а значит и всего остального в жизни. Мы ничего не хотели менять. Нас всё устраивало. Ни в какое другое время, мы не могли больше встретиться. Никогда. Даже на обратной дороге подобная встреча представлялась маловероятной, всё зависело от случая. Но мы гарантировано встречались по утрам в это самое время – 8:02. В этом времени прослеживалась система.
Если всегда состоять в одной группе и по возможности не изменять ей с другими, более поздними группами, то такая преданность своему времени гарантировала своевременное появление на рабочем месте и способствовала закреплению на этом месте. Причём, с каждым днём всё больше и больше. И мои одногруппники из разряда простых пусть и не случайных попутчиков переходили в разряд людей отдалённо мне близких. Я начинал считать их партнёрами. И по-своему волновался, если замечал, что кто-нибудь из них не пришёл на наш поезд, что кого-нибудь нет уже второй-третий день, и радовался, когда он, наконец, появлялся. Всегда хотелось подойти, поздороваться, спросить, почему пропустил эти несколько дней, всё ли в порядке и так далее. А главное, чтобы при этом на меня не смотрели как на ненормального, а реагировали бы адекватно на все эти мои расспросы.
А, в конце-то концов, почему действительно не начать здороваться? Почему для соседей такая практика существует (или, правильнее сказать, существовала когда-то), а для попутчиков нет, хотя последних я встречаю гораздо чаще, чем тех же соседей. Ведь они точно также могут считаться соседями. Пусть мы не соседствуем с ними по подъезду, по этажу, не работаем в одной компании, а пребываем точно посередине, между работой и домом. Мы ежедневно (кроме выходных) соседствуем на одной дороге (в одном транспортном средстве) от нескольких секунд до минут. Эти дорожные соседи (или “содорожники”) точно также могут нравиться или не нравиться. Они могут быть даже объектами дистанционной любви.
Например, за последние пять или шесть лет, я был постоянным участником трёх или четырёх групп и почти всегда был в кого-нибудь влюблён по дороге. Правда, вне группы (дома, на работе, по дороге с работы или на остатке пути на работу) я прекращал думать о своей “дорожной возлюбленной”, забывал о ней на весь день. И опять вспоминал непосредственно перед самим выходом, а потом держал её в голове только в составе группы. То есть те самые десять-пятнадцать минут, что мы проводили вместе с ней на платформе или в вагоне я думал только о ней. Вполне достаточно для “романа”. О том, чтобы подойти и познакомиться ближе – нет, этого и в мыслях у меня не было. Может быть, я стеснялся, но скорее всего, просто берёг всё то, что успел на её счёт нафантазировать про себя. К тому же, девушки, которые мне нравились свободными никогда не были. По крайней мере, никаких исключений они для меня никогда не делали. А вот так я как бы “любил” и мне было приятно ездить вместе с ними на работу.
Как известно, любовь делает человека другим. Вот и я пока был “влюблён” приходил на работу без опозданий, даже если мне очень хотелось перенести свой выход на час или полтора. Да и выглядел на все сто. Но на тот момент “девушки” у меня не было, поэтому я изредка позволял себе ездить на работу с чужими группами. Но потом и эти чужие группы постепенно становились моими группами, в них у меня тоже появились знакомые, которыми я стал дорожить не меньше остальных дорожных соседей.
