Теперь дело обстояло так: если я соскучился по кому-нибудь, кого-то давно не видел, кого очень хотелось встретить – нет ничего проще. Я пропускал состав группы 8:02 и отправлялся в следующих составах. Например, в 8:07 или в 8:15. Правда, начиная с состава 8:25 мне уже делали замечания на работе. Так что я там так никого и не узнал близко.
Однажды без ущерба для производства я попробовал слегка расширить “круг общения”. Тогда я просто прибавил шагу и успел проскочить перед своей классической группой на группу 7:57. Правда, эта группа отнеслась ко мне несколько недружелюбно (ясно, я был для них чужаком) и не позволила влезть в переполненный тамбур. После этого случая я больше не связывался с группой 7:57, в которой все два с половиной часа пути собирались жители Подмосковья. Эти отдалённые пассажиры не слишком жаловали нас, городских пассажиров. А всё потому, что мы имели возможность пользоваться короткими, ближними электричками. Электрички эти следовали только по черте города, отсюда были гораздо свободней и ехали мы в них с большим комфортом, да и стоимость проезда дешевле. Зона-то одна. Вполне нормально, что провинциальные пассажиры не были в восторге от действий наглого городского пассажира, которому не хватило своих городских электричек и он решил сунуться в дальнюю электричку.
За пять лет у меня было несколько серьёзных увлечений. Первая девушка бросила меня несколько лет назад (тогда мы ездили с ней в группе 08:44). Я заприметил её в феврале и несколько месяцев стерёг на платформе и за это время она раза два на меня посмотрела. А потом наступило лето, и она вдруг перестала ездить. Я сначала подумал, что у неё каникулы или она ушла отпуск. Я был ей верен и не пропускал ни одной 08:44, а на работе меня даже поставили в пример как очень аккуратного сотрудника. Но и осенью она тоже не появилась.
После неё у меня было ещё несколько девушек. Начались своего рода свободные отношения. В электричках я встречался с теми, с кем хотел. Одна такая (в больших очках, не ахти какая красавица, но вполне ничего) садилась явно не на моей станции (там я её ни разу не видел) и с сигаретой во рту (или между пальцев) караулила меня на той, где я выходил. Я чувствовал её пристальное внимание пока проходил мимо, и это внимание было приятно. По наитию работала она в офисе, в бухгалтерии, в женском коллективе, при всём при этом она не ещё, а уже не замужем, без прицепа и звали её наверняка Катей. С ней у меня началось тем летом, когда пропала та, первая и продолжалось до осени. А потом, она, наверно, уволилась и на её место в группе пришла пафосная дама лет примерно под пятьдесят, но с отличной фигурой, высокомерным холодным взглядом, с пятым или даже шестым размером груди и с таким же шестым телефоном (на то время последним).
Откровенно мне было не совсем понятно, почему она ездила на электричке. С такими внешними данными как у неё, можно было ездить как минимум в мерседесе, а в электричке она выглядела несколько неуместно. Хотя может быть, мерседес у неё поломался? Но нет, я исправно сталкивался с ней в группе 8:55 год или около того, а несколько раз встречал её на обратном пути, правда, в необычное для себя время и тогда она как бы “подвозила” меня на своей электричке.
По причине недостатка личного пространства поездка в метро была мне невыносима, но на тот момент альтернативы не было, приходилось терпеть. Тем не менее, пребывание с незнакомыми людьми в таком плотном контакте выглядело не совсем приличным. Если бы ещё ближе, то это уже не совместная поездка, а групповой секс в час пик. Приходится стоять и тереться друг об друга одеждой или соприкасаться открытыми участками кожи, обмениваться запахами, которые далеко не всегда приятные, а в большинстве всё же отталкивающие. Запах немытого тела, табака, перегара, лука, открытого энергетика, удушливого парфюма или духов на таком близком расстоянии были немилосердны к моему чуткому утреннему обонянию.
Впрочем, дело не только в запахе. В тесноте вагона метро люди находились ко мне так близко, что становились видны их подробности. Можно было сосчитать все родинки, оценить состояние кожи, полюбоваться рисунком художественной татуировки. Мне был отчётливо различим каждый растительный компонент на лице или теле, я обращал внимание на шрамы, прыщи, болячки, замечал макияж, следы пудры или тонального крема маскирующего гематомы. А ещё нигде кроме как в метро мне не приходилось разглядывать чью-то плешь так внимательно.
Все эти детали были личными, не предназначенными для публичного просмотра и меня не касались. Тем не менее, в метро же они проявлялись и становились доступны всем без разбора, надо было только поближе встать. Выбивающиеся пряди, слипшиеся от геля или просто непромытые волосы, перхоть на голове и на плечах, недобритая щетина и другие помарки. Неужто и мои слабые места тоже были заметны, неужели и я представал в невыгодном для себя свете?
Помню, весь пятиминутный перегон от станции “Нагатинская” до станции “Тульская” я простоял лицом к лицу с молодой женщиной, некогда презентабельная внешность которой, подверглась губительному воздействию кислоты или пострадала от высокой температуры. На голове у женщины был парик, на носу телесного цвета накладка. Женщина накрасилась густо и броско, но даже толстый слой косметики не смог прикрыть глубокие рыбцы на коже. На ней были тёмные очки, однако сквозь стёкла я видел, что один глаз у неё неживой, стеклянный.
Возможности отойти или хотя бы отвернуть голову у меня не было. Да и ей самой, наверное, тоже было неловко, оттого что я вынужден её изучать. Если бы я повстречал эту же женщину на улице, то на отдалении не заметил бы ярко выраженного дефекта в её наружности, а тогда в вагоне просто опустил глаза.
Иногда из-за стеснённых условий поездки (которые к тому же были усугублены жарой), на меня часто накатывал приступ паники. Я стоял вцепившись влажной ладонью в поручень, избегая при этом на кого-либо смотреть своим затравленным взглядом и, выравнивая дыхание, сбивчиво считал про себя: раз, два, три, четыре… Предполагалось, что счёт поможет не зацикливаться на приступе и не даст по возникшему во мне страху за всего одну-две минуты разойтись, до того свирепого ужаса, при котором потеряв над собой контроль, я начну дико кричать, хватать руками других пассажиров, метаться по вагону, колотить во все окна и двери, а потом присяду у дверей на корточки, прижмусь к ним и закрою трясущимися руками голову. Концерт вышел бы зрелищным. Во что бы то ни стало от исполнения от этого номера следовало воздержаться. “Ассистент” (если я заблаговременно им запасался и перорально допускал его в свой организм) надёжно страховал меня от такой выходки.
Если я не отставал от графика, то по дороге до МЦК на меня надвигался встречный поток “содорожников”. Все мужчины. Двое откровенно сисадминского вида. То есть сочетание телесной полноты, очков, жидкой бородки и тонких длинных волосы, собранных сзади в хвост. Растянутый свитер, на спине городского типа рюкзак (этот аксессуар обязателен), а на ногах кеды или военные ботинки на шнуровке и для завершения образа обёрнутая шарфом шея. На лицо все признаки системного администратора. Менеджеры так не выглядят.
Мне всегда хотелось издалека слегка кивнуть этим людям, моим “содорожникам”. Подать какой-то условный знак, мол, всё хорошо, всё нормально. Если мы опять с вами встретились, то всё в жизни идёт по плану, как положено. Что мы предсказуемы и безопасны. Интересно, как бы они отреагировали на такой кивок?
Кто были эти люди? Что происходило у них в головах? Был ли там я? Интеллигентного вида бородатый очкарик с нетипичным лицом и с кудрями, который всегда ездил в тамбуре и не расставался с книгой. Вдруг кто-нибудь из этих людей тоже отметил мою скромную роль “содорожника” если не в мемуарах, то хотя бы мысленно, в голове?
Ведь все они видят меня по-разному. Либо не видят вовсе. Для людей первого круга (которые любят меня, которые видят меня с максимально-близкого расстояния и под самым большим увеличением и которые также легко могут дотронуться до меня), я просто огромен и наиболее привлекателен.
