– Да ты что-о?

– Угу… видать, судьба у меня такая, на криминальные истории нарываться.

Я рассказала про драку, приготовилась выслушивать воспитательную речь и не ошиблась.

– Ну, ты даёшь, мать! – с негодованием ответила она. – Совсем с ума сошла?.. Жизнь тебя ничему не научила? А если бы прибили? Ты не в России!

– Ой, вот только давай без нотаций… поздно. Ты бы стояла и смотрела? В жизни не поверю!

Она помолчала, затем заливисто засмеялась и сказала:

– Ты сделала мой день, Натка!

– Что ты хохочешь?

– Как что? Представляю, как ты с разбегу принялась за бедных детишек. Хотя, я бы тоже мимо не прошла, это точно. Олежка знает?

– Нет, поэтому и звоню. Ещё одна беда… скула раздувается как барабан.

– Ужас!.. Сфоткай и отправь, оценю размер ущерба, что-нибудь придумаем.

Пробился второй звонок с позывным «Добрый молодец».

– Олежка звонит, – быстро сказала я и включила Добрыню.

– Привет, солнце моё! Не могу дозвониться, с кем так долго болтаешь? – жизнерадостно спросил шикарный баритон.

– Со Светой, – я постаралась ответить спокойно насколько возможно.

– Ты дома? Буду через пять минут, спускайся. Поедем покупать твою красную фантазию. Чуть не забыл, чемоданы забрал.

– Спасибо.

Про платье и багаж я совсем забыла. Собралась с духом и быстро выпалила в трубку:

– Поход за нарядами отменяется.

– Что случилось? – баритон ответил озадаченными нотами.

– Только ты не ругайся… бесполезно. Я в полиции.

Он на мгновение замолк, затем послушался глухой вдох и такой же выдох.

– Где это?

– Не знаю, недалеко от дома, уже почти вернулась.

– Дай телефон полицейскому.

Я послушно встала и сунула трубку дежурному, тот удивился, но аппарат взял.

Через несколько минут Добрыня входил в дверь участка. Он заполнил собой всё пространство, брови нахмурены, взгляд обеспокоенно-суровый, как есть, Бог-громовержец в своём прямом предназначении! От его взволнованного вида моё сердце сжалось и осталось в таком положении, как комок. Добрыня подошёл ко мне, схватил за плечи и пристально смотрел, расплавляя взглядом. Видок у меня, наверное, был сногсшибательный – злая, взлохмаченная, как мыши в волосах пошерудили.

– Ты в порядке? – спросил он.

Я кивнула.

– Что случилось?

– Там пацаны дрались, четверо против одного. Пришлось вмешаться.

– Робин Гуд! – процедил он сквозь зубы, причём, произнёс эту фразу по слогам и акцент намеренно был сделан на согласные звуки. Я и без этого места себе не находила, а сейчас так разволновалась, что невольно сжала кулаки. Вот ведь, трёх дней не прошло, а уже вляпалась! Добрыня погладил меня по левой щеке, видимо, там проявлялся синяк.

– Зачем ты туда влезла, Наташ?.. Взрослый же человек…

– Затем! Стоять и смотреть надо было? Там все это делали, никто не рискнул. А если бы твой сын на его месте?

– Ладно, кулаки разожми, твой бой окончен, – сказал он и опять дотронулся до моей щеки. – Больно?

– Терпеть можно.

Меня пригласили в кабинет, Добрыня пошёл со мной и вытащил паспорт из моей сумки. Сверток с забытыми плюшками с глухим звуком вывалился на пол, булки раскатились в разные стороны. Полицейский с безразличием посмотрел на них, ничего не сказал и защёлкал в компьютере. «Чёрт! – подумала я. – Ещё одна нелепость! Как с голодного края сбежала»! Добрыня сжал губы, глядя на булки, но поднял их, затолкал в сумку и заговорил с офицером. Я сидела на стуле безучастно, что толку слушать, всё равно ничего не понимала. Расписалась в протоколе, полицейский попрощался с нами и протянул мне руку.

«Начинается!» – вспомнилось недавнее путешествие со Светой из Калининграда в Рим.

Дома я умылась холодной водой и пошла на кухню попить. Добрыня достал лёд из морозильника и отрывисто приказал:

– Садись!

Покорно села на стул. Он приложил холодный пакет к моей щеке, я непроизвольно дёрнулась.

– Потерпи чуть-чуть.

– Не помру, не дождёшься. И не в таких битвах в детстве бывала. Мама всегда ругалась, а отец гордился. Он пацана хотел, Григория.

От ледяного компресса прищурила левый глаз, но переносила стойко.

– Я тоже тобой горжусь, Гришутка, но боюсь за тебя больше, – Добрыня оттаял и улыбнулся. – Это моя вина. Не догадался с тобой инструктаж провести. Даже в голову не пришло, что ты можешь в драку влезть.

– Ещё как могу! – подтвердила я и пошла в ванную.

Стоя под горячими струями, смывала с себя всё – усталость, накопленную злость, страх. Выбралась, завернулась в полотенце и посмотрелась в зеркало. Да уж! Левая щека посинела и распухла. Если бы в тот момент мою физиономию видели дети и Светка, то массовый обморок я бы им обеспечила.

Добрыня ждал в спальне.

– Мазь нашёл, весной колено сильно ушиб. Давай, намажем.

Я спросила, кривясь от холодного прикосновения:

– А что офицер говорил?

– Он очень удивился, это ненормально для женщины. А ты зачем сухой паёк с собой носишь?

– Это не паёк, тебе везла. Забыла.

Он усмехнулся, мягко поцеловал в нос и сказал:

– Обещай, если, не дай Бог, что-то случится, сразу звонишь мне, хорошо?

– Буду стараться.

– И ещё… Что ты всё время от меня защищаешься?

– Не знаю. Постоянно чувствую – как будто нашкодила.

– Так ты и нашкодила, – негромко смеясь, сказал Добрыня. Он попытался меня поцеловать, но я ойкнула – вместе с щекой болели и губы.

Он быстро сходил в душ, мы улеглись и с того момента я точно знала – самое безопасное и уютное место на земле – у него под мышкой. Да, с этого дня ещё несколько прозвищ добавилось к моей персоне. Робин Гуд – всегда цедилось сквозь зубы, когда я неистово отстаивала чьи-то права и Добрыня об этом узнавал, производные от имени Григорий – если что-то натворила, но не смертельно.

Утром, провожая его на работу, поклялась не выходить из дома до самого вечера. Да и куда я могла отправиться с таким расписным фасадом? Похмельный бомж какой-то.

– Как на бал пойдём, Золушка? – поинтересовался Добрыня, стоя в дверях.

– Очень просто, ногами. Что теперь, от людей прятаться?

– Конечно, нет. Ладно, может всё и пройдёт до пятницы. Если что, широкой грудью прикрывать тебя буду.

Оставшиеся дни до выхода в высший промышленный свет я целыми днями прикладывала компрессы и примочки. Каждые пять минут что-нибудь на себя мазала и от зеркала отходила только поесть и поспать. В итоге, синева и отёк сошли, осталась чуть заметная зеленовато-розовая дымка.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Светик прибыла в четверг после обеда. Я успела по ней соскучиться и кинулась обниматься в прихожей.

– Уронишь меня! – сказала подруга, улыбаясь. – Вместе битыми пойдём на высокий раут?

– А что, я одна должна светить? Всё лучшее готова разделить с подругой.

– Спасибочки, обойдусь! Дай-ка, посмотрю на тебя.

Света покрутила моё лицо под потолочным светильником и заключила:

– Замажем, сильно заметно не будет. Платье купили?

– Конечно! Роскошное, на подол бы теперь не наступить, каблучищи как ходули.

– Показывай.

Знатная тряпичница, она с порога пошла оценивать мой наряд.

– Класс!.. Блистать будем, точно говорю! – с восторгом сказала Света, думами переместившись в завтрашний вечер. – Приличных мужчин соберётся множество.

На фоне собственного благополучия забота о счастье ближнего всколыхнулась с новой силой и я с укором сказала:

– Остынь со своими поисками неземной любви. Как Лешек?

– Нормально, отвёз в аэропорт и помчался назад. Как безумец с этими книгами, ночами сидит, переводит.

К вечеру следующего дня наше трио торжественно ступило в какой-то огромный зал где проходило мероприятие строительной корпорации. Мой Добрыня выглядел просто потрясающе – чёрный классический костюм-тройка сидел на нём идеально. Тёмно-бордовый галстук в мелкую крапинку резко контрастировал с белоснежной рубашкой. Перед выходом из дома я в очередной раз смахнула несуществующие пылинки с лацканов его пиджака.