— Ты специально пришёл навестить меня? — спросила она, когда они наконец разорвали объятия. — Я думала, что…

«Ты ненавидишь меня», — пронеслось в её мыслях, но Миранда не решилась высказать их вслух. Вдруг спугнёт его.

— Что я забыл о тебе? Нет.

— Ты… не осуждаешь меня?

Несколько мгновений Джей молчал, но лицо его было умиротворённым, без тени ненависти, и Миранда, боявшаяся осуждения, облегчённо выдохнула.

— Сложный вопрос, — признался он, смотря ей в глаза. — Когда я узнал, куда ты пропала на самом деле и из-за кого исчезали те феи, то я был в шоке. Все были в шоке.

Миранда притихла. Она бы поняла его, даже если он бы сказал более грубо, и ожидала услышать прямое «ты»: «ты убивала», «ты отрезала крылья», «ты ломала судьбы», «ты работала на ведьму»… Но Джей говорил удивительно тактично, и она ощутила, что невероятно ему благодарна.

— Я долго не знал, что и думать, но в начале года меня нашла мисс… (он запнулся и сразу исправился)… то есть, Дженнифер. Я помню, что удивился, когда она приехала к нам. В ордене считали, что твой побег и… преступления связаны, и она хотела это проверить. Мы с ней долго разговаривали, пришлось рассказать про июль. Она хотела помочь тебе. Искренне хотела. Дженнифер убедила меня, что ты невиновна. — Джей сделал паузу. — Давай честно.

— Конечно. Говори.

— Я не могу поверить, что ты виновна. Для меня это неправильно.

— Для меня тоже, — не задумываясь, сказала она с тихим вздохом.

— Вот поэтому я здесь. — Он улыбнулся, и Миранде показалось, что в его глазах блеснула гордость за неё. Видимо, это Джей и хотел услышать. — Я знал. Я поверил Валери и надеюсь, что не зря.

— Расскажи мне, что сказали мои родители, — неожиданно для самой себя попросила Миранда, замерев.

— Знаешь, сложно понять, что они на самом деле чувствовали, — сказал Джей, тщательно подбирая слова. — Когда всё выяснилось, им было непросто. На публике они вели себя сдержанно. Но когда приходили к моим родителям, чтобы поговорить наедине, то менялись. Мне кажется, что твой отец переживал, но он будто бы знал, что случится, что что-то пойдёт не так. А твоя мама была не готова. Она постоянно нервничала и спрашивала, что же теперь подумают люди. Она даже переругалась с Кассандрой. Хотя я… Признаться, никогда не понимал ни твою маму, ни её сестру.

Миранда коротко закивала. Она знала, о чём он говорил, и ещё раз убедилась в том, что иногда они мыслили удивительно одинаково. И похожесть их мыслей была настолько закономерна, насколько радуга после дождя или утренняя роса на листьях. Настолько, что странно отрицать и нечему поражаться.

— Я имею в виду, что Кассандра вела себя как-то… странно. Она обвиняла тебя, говорила, что ты позоришь семью, злорадствовала, что Виктория ушла, потому что она будто бы не была достойна короны. Я бы вёл себя по-другому на её месте. Знаю, нельзя так говорить, я не на её месте и, надеюсь, никогда не окажусь, но всё равно уверен, что думал бы не о том и поступал бы иначе.

— Я понимаю, о чём ты.

— Конечно, я надеялся, что ты поймёшь. Виктория ведь не зря решила всё бросить.

— Я иногда понимаю, что скучаю по ней. Не по тому, как мы с ней общались, а как могли бы общаться. Если бы я увидела, что на неё давят дома, то попробовала бы помочь ей хоть чем-то. Показать, что знаю, почему она срывается на мне. Наверное, ехидность — меньшее, чему она могла научиться.

— На самом деле, Виктория замечательная, — сказал Джей с улыбкой. — Ей просто было тяжело, но я видел, как она старается, чтобы её заметили и похвалили.

— Я думаю, что ты просто добрый, Джей, — серьёзно сказала Миранда и беззлобно добавила: — Я поражаюсь тебе. Ты ведь даже Зои не ненавидел?

Джей чуть помрачнел и пожал плечами, водя носками туфель по ворсинкам ковра.

— Нет. Каждый ведь сам выбирает, быть ему злым или нет. Её поступки — её выбор. Я больше сопереживал ей, да и Виктории тоже. Вокруг них было много внимания, но они оставались одинокими и несчастными. К тому же, о них обеих столько сплетничали и столько глупостей говорили, что страшно было слушать. За что же мне сердиться на тех, кого жалко?

Она слушала его с удивлением: оказалось, что Джей давно видел то, что мучило и Викторию, и Зои (последнее имя до сих пор вызывало мерзкие мурашки по телу), а сама Миранда была в стороне, ничего замечая или попросту не желая замечать. Для него — простые и очевидные вещи, для неё — тёмный лес. Когда он уже выбрался из лабиринта, она ещё блуждала в нём без права на выход. Миранде захотелось себя оправдать: может, даже лучше, что она никогда не обращала внимания на слухи и ей ни разу в голову не приходило узнать свежие сплетни, а уж тем более — обсудить Зои или кузину? Но всё же ей стало совестно, и она, сама того не замечая, облизнула губы. Если бы она хоть раз попыталась присмотреться к кузине, то кто знает, как бы перевернулись судьбы обеих. Проникнуться сочувствием к Зои ей, правда, не захотелось, и совесть Миранду не колола. Стоит вспомнить злосчастное путешествие: как Миранда переживала за Зои вначале, пытаясь подбодрить её и утешить, и как тяжело было обжигаться в конце, осознавая, что не стоило даже стараться, что Зои (и пусть это звучит жестоко, бесчеловечно) недостойна усилий. Но тем больше Миранду поражало отношение Джея.

— Я хочу спросить у тебя кое-что, — сказал Джей, и Миранда вздрогнула, подняв глаза — наверное, она задумалась сильнее, чем предполагала, и забыла ответить.

— Конечно. Спрашивай.

— Ты решила уйти только из-за Калеба?

Она на секунду замерла и прищурила глаза, в которых мелькнуло страдание, хотя оно и было слабым, истощённым, тусклым, призрачным. Миранда не рассчитывала на то, что придётся снова вспомнить.

— Я испугалась. Подумала, что не выживу без него.

— Ты что, серьёзно? — Джей испуганно вскинул брови. — Конечно, выжила бы.

— Нет. Мне казалось, что нет. Я вспомнила, как мне было плохо, когда мы с тобой расстались, и решила, что не смогу. Я не хотела оставаться.

— Почему ты не пришла ко мне? — спросил Джей.

Миранде странно было объяснять причину. Прошло столько времени, что объяснения казались лепетом неразумного ребёнка. Но она решила не врать ему.

— Тебе было не до меня, — пробормотала она потерянно, сгорая от его настойчивого взволнованного взгляда. — Мне показалось, что мы отдалились в последний день. Ты был сам не свой после возвращения. Я подумала, что не нужно беспокоить тебя: писать, звонить, приезжать. Не было смысла.

— Нет, — возмутился он, сердито нахмурившись. — Я бы не прогнал тебя в любом случае. Разве было, чтобы я тебя не выслушал?

Миранда замерла.

— Нет, наверное. — Она почувствовала себя глупой. — Я не помню. Но это могло произойти. Я думала, что тебе будет всё равно.

— Неправда. Это не так.

Джей помолчал и, пока она, потрясённая, ждала, что он скажет что-то ещё, вдруг понял, что в нём есть силы признаться в правде, которую он утаивал слишком долго. Именно в тот момент он почувствовал, как горит внутри и как хочет высказаться. Как хотел высказаться все эти годы.

— Ты ведь мне нравишься, Миранда. Очень нравишься.

Оба знали, что «нравиться» — не самое подходящее слово. Но его вполне достаточно для людей, которые чуть ли не всю жизнь таили чувства друг от друга. К тому же, зачем говорить больше, если обоим (да и окружающим) и так всё понятно?

Миранда едва не потеряла дар речи. Едва не лишилась рассудка. Но попыталась держать себя в руках.

— Ты мне тоже, — усмехнулась она, будто не замечая, как он покраснел и как они оба стали говорить на тон тише. Будто не замечая, насколько его губы близки к её губам.

— Я знаю. Слёзы первого возлюбленного, да? — поддразнил её Джей в ответ. Глаза его смеялись, и Миранда, встретившись с ним взглядами, не могла налюбоваться на то, какой он прекрасный и счастливый. — Разве первая любовь не должна быстро проходить?

— Горький шоколад похож на первую влюблённость, — сказала Миранда с доброй издёвкой, и в ту же секунду её дыхание сбилось, — он медленно тает и оставляет послевкусие.