Отчаянными глазами.
— Только не трогай мой народ.
Молящими глазами.
— Свидетелей мне указано не оставлять.
Её крик звенел у меня в ушах. Так же, как и крики её подданных. А может, это я сейчас додумываю? Стоит сказать феям, что ты не веришь в их существование, как они слабеют и становятся тихими и покорными. Несчастные, никому не нужные создания.
Обратно добиралась пешком, встречаемая прохладным мартовским ветром и первыми лучами солнца. Я брела по лужам и грязным узким тропинкам, переулкам и подворотням, избегая людей (есть же сумасшедшие, гуляющие в семь утра) и сильнее кутаясь в большую чёрную толстовку, которую вечером снова придётся отстирывать. Выглядела я, конечно, не очень. Мне представлялось, что я буду одеваться в чёрное платье, как в моей странной галлюцинации, навеянной душным подвалом и парами зелья. Два слоя плотной тёмной ткани, верхний декоративно порван в нескольких местах, ткань свисает клочьями, полы юбки тоже рваные, неровные. Пуш-ап третий размер, точёная талия, вьющиеся волосы, кожаные ботильоны на каблуках. А что в итоге? Толстовка, черные мешковатые штаны и кроссовки. Грудь у меня не выросла, волосы потеряли блеск и объём из-за дешёвых шампуней, талия могла бы быть тоньше. Корделия иногда удивлялась, что я нисколько не похудела, а потом вспоминала, сколько печенья я съедаю за неделю. Приходилось спасаться сладостями от её неумелой стряпни: тушёного мяса и жирных супов.
Пальцы крепче вцепились в ремень сумки, перекинутой через плечо, где бряцали стеклянные флаконы. Сколько я добыла крыльев сегодня? Десятки, десятки, десятки. Чехол с грязным, натерпевшимся ножом крепился к поясу на талии. Я не знала, охотятся ли за мной, но чувствовала, что поселение фей лилий мне просто так не пройдёт.
Я не хочу описывать все месяцы, потому что это время, которое удручает. Я не до конца понимала, на что обрекала себя, когда уходила к Корделии. Казалось, что это поможет забыть о прошлом и научиться чему-то новому, тому, чего я ещё не умела. Я представляла, что она объяснит, как колдовать, что я наконец-то найду в себе эту искру. Думала, что магия живёт внутри, просто очень глубоко, и нужно приложить усилия, чтобы её отыскать. Мечтала, что Корделия научит меня заклинаниям, а ещё варить зелья, разбираться в травах и делать лекарства. Чем ещё занимаются ведьмы?
Чем ещё занимаются ведьмы…
Они хотят большего. Корделия хотела большего.
Я поняла, что мои представления пусты и наивны, через несколько дней после моего самонадеянного побега. Тогда она принесла мне подарок. Нож. Жизель.
Ведьма обманула меня. Я несколько раз спрашивала, что именно мы будем делать и что там с магией и ковеном, и быстро поняла, что у неё нет определённого плана. Наивная, избалованная, изнеженная, я думала, что мы будем учиться колдовству, собирать травы и ягоды и превращать принцев в лягушек. Корделия уклончиво отвечала, что мне нужно подождать и набраться опыта, а ей самой — стать сильнее, всколыхнуть магию в крови. Слова о ковене и Запретных землях звучали размыто, но я терпеливо ждала, тем более, о прошлой жизни пришлось забыть.
Я почувствовала подвох, когда задания стали однообразными и кровавыми, превратившись в заказы. Для того, чтобы «набраться сил», Корделия готовила особые эликсиры. Эликсиры из крыльев фей. Помимо мытья котлов и вытирания пыли на стеллажах подвала раз в несколько недель я проделывала один и тот же ритуал. Выйти рано утром, прийти в парк (или на берег, или в лес, или в сад, или ещё куда), найти фею, обессилить её, отрезать крылья и избавиться от тела. Иногда задания были другими, но чаще всего я занималась именно феями.
Но что бы я ни делала, от цели Корделии мы были далеко. И я поняла, почему: больше магии ей нужна была молодость. Меня провели, как ребёнка. Корделия хорошо устроилась: варила омолаживающие зелья и пекла амброзию днями напролёт, спокойно укрывшись в своём домике, пока я окончательно портила репутацию. О нас никто не знал и никто не ловил нас, потому что нас не было. Была только я. Мерзкое, жестокое, кровожадное, бездушное животное, услада для Дьявола.
Я не знала одного: почему меня до сих пор не поймали? Иногда, когда я особо уставала, я молила небеса, лишь бы это быстрее кончилось. Я мечтала, как стража меня преследует, затем находит и ловит даже без борьбы, но за мной не приходили. С другой стороны, было понятно, абсолютно очевидно, из-за чего так происходило: я была слишком хороша. Выходила на задания ранним утром или ночью, одевалась в незаметную одежду, натягивала на голову капюшон, а на руки — перчатки, убирала волосы, действовала тихо, быстро и чисто, не допускала свидетелей. Корделия была довольна, но меня это пугало. Я твердила себе, что главное — не позволить совести сожрать себя.
«Мне всё равно».
Видела кошмары по ночам, где рыдающие феи с гниющими раздувшимися телами просили о пощаде.
«Мне всё равно».
Просыпалась в слезах.
«Мне всё равно».
Не могла унять дрожь в руках. Покрывалась холодным потом. Задыхалась.
«Мне всё равно».
Бесконечно думала. Вспоминала. Запиралась в комнате, грызла ногти и выдирала волосы, царапала кожу, поедала шоколад плитками, печенье — коробками за раз.
«Мне всё равно».
Сходила с ума.
«Помогите».
К счастью, паника обычно накатывала только вечером или сразу после «задания», меланхолия сдавливала шею утром. В остальное время я была почти… нормальной. Ума не приложу, как я спокойно говорила с жертвами.
В тот день меня потряхивало. Когда я уже подходила к дому, идя знакомым маршрутом через лес, дрожь проняла тело, и я остановилась, чтобы отдышаться и найти в сумке бутылку воды. Сделав глоток, я услышала вздох. Рядом. Совсем близко. Я замерла, прикусив губы. Сердце моё чуть не остановилось. Через несколько секунд я нашла в себе смелость медленно развернуться. Никого. Я повернулась в другую сторону, пытаясь высмотреть фигуру за деревьями. Никого. Одна. Или…
Бежать.
Бежать.
Я не успокоилась, пока не влетела в дом и не проверила несколько раз, что дверь плотно закрыта и заперта. В доме было жарко и тихо. Корделия уже наверняка ждала меня к завтраку. Я сделала несколько вдохов и выдохов, заставляя себя успокоиться, и спешно прошла в столовую, сразу же рухнув на стул.
Корделия, стоявшая у плиты, развернулась и оперлась спиной о кухонный стол, скрестив руки на груди. При виде меня её лицо исказила омерзительная медовая улыбка, которая намекала: «Ты делаешь что-то не так».
— Миранда, дорогая моя, ты же знаешь правила…
— Да, да, — раздражённо перебила я её. Мне было не до поучений. — Как только заходишь в дом, нужно мыть руки и нож.
— Правильно, лапочка. Ну раз ты уже здесь… Принесла?
Я молча кивнула, открыла сумку и начала заставлять край стола флаконами с крыльями. В глазах Корделии вспыхнул огонёк.
— Моя умница, — прощебетала она, косясь на главный флакон — наиболее крупный, с самыми широкими и красивыми крыльями. Они до сих пор светились и блестели на солнце, заглядывающем из окна кухни, а узоры переливались нежными сиреневыми оттенками.
Корделия быстро оглядела остальные бутыльки. Губы её задвигались — она считала, беззвучно проговаривая цифры.
— Ты прекрасно потрудилась: крыльев хватит ещё на две недели, если не больше. Но почему ты задержалась?
Я кивнула в сторону флаконов.
— Пришлось. Я бы не пробралась по-другому к королеве. Здесь — большая часть поселения Лилий. Давай честно: мне это не сойдёт с рук.
Корделия закатила глаза.
— Ты ужасная неженка, Миранда. Постоянно винишь себя, трясёшься от страха, впадаешь в меланхолию. И рассказываешь мне, что за тобой следят.
— За мной правда следили, — возмущённо воскликнула я, смотря на неё исподлобья. — Я слышала кого-то в лесу, еле убежала.
— Глупости, моя дорогая! В лесу никого не может быть. Мы окружили дом волшебным куполом, чтобы никто нас не нашёл.
— А что, если кто-то смог бы почувствовать эту магию и уничтожить её? Если меня уже выследили? Я вполне могла не заметить какого-то случайного наблюдателя. Что тогда делать?
