— Как видишь, нет.

Я не ждала, что он тут же разговорится. Мне просто хотелось побыть с ним немного наедине. Меня почему-то тянуло к нему, и я присела рядом в той же позе.

— Не надо сидеть тут. Иди спать, Миранда, — чуть резко сказал он и отвернулся, пробормотав: — Мне надо побыть одному.

Я поджала губы и нахмурилась, но не ушла: не могла. Я понимала, почему он так говорил, и хотела дойти до конца.

— А если я хочу здесь сидеть? Ты расстроился из-за Лукаса и Зои, я знаю. Давай поговорим.

— Не надо жалеть меня. Я тут не для этого, а для того, чтобы защищать тебя, — жёстко произнёс Джей, прикрыв глаза. Словно он хотел сам себя в этом убедить. — Твой отец…

— Мой отец, мой отец… — передразнила я, активно размахивая руками. — Ты умеешь ехидничать, так почему ты им не отвечаешь? Почему сейчас ничего им не сказал? Признай, тебе обидно.

— Они правы, Миранда. — Он облизнул сухие губы. — Разве не видно? Ты не согласна с ними? Я забылся в самый важный момент. Это недостойно. Можно было сделать всё лучше, как и сказала Зои. А так… Вышло глупо. Ты не должна была меня спасать.

Мне было больно видеть его таким поникшим, печальным, зарывающемся в себе и бессильном понять, что с ним не так. Удивительно, но я поняла, что никогда не думала о том, насколько мы с Джеем похожи. Оказалось, что в некоторых деталях мы словно отражение друг друга, поэтому я ещё больше прониклась к нему сочувствием и внутри ещё сильнее забурлило возмущение от несправедливости.

Мир давит на всех. Всем расставляет подножки, толкает, плюёт в лицо, а потом в спину. Я прекрасно знала, что у каждого свои неприятности, но в то же время почему-то так хотелось думать, что мне и Джею в сотни раз труднее. Никто именно нас не понимает. Мир дал нам чуть больше оплеух. Мы в клетке, мы под стеклянным колпаком, а окружающие проходят мимо и глумятся.

Я ощутила это, пожалуй, слишком ярко. Ещё немного, и из глаз пошли бы слёзы. Это было глубоко естественное и глубоко неправильное чувство: потребность, проникнувшись к нему сочувствием, защитить Джея, прикрыть, оградить и сказать, что я знаю, что он чувствует. Я понимаю. Слышишь? Я тут. Всё ещё рядом.

— Но с Лукасом тоже могло такое случиться, — воскликнула я, желая достучаться до него. — Нельзя устоять перед сиренами, ты же понимаешь.

— Знаешь, такая странная вещь: другие путники — другое дело. Ты всегда думаешь, что ты лучше и умнее чуть ли не их всех вместе взятых, а в итоге оказывается, что ты не можешь элементарных вещей. Для чего я спас тебя? Чтобы снова подвергнуть опасности?

— Если бы мне пришлось спасти Лукаса, то Зои бы и слова не сказала, — мрачно ответила я. — Мы бы не сидели тут, не сделай Зои тебе замечание. Которое, между прочим, было абсолютно ни к чему. Вот что глупо.

— Я подвёл себя и тебя, — как умалишённый продолжал твердить он, запустив пальцы в волосы. Я поджала губы.

— Да о чём ты? Ты спас меня! — повторила я, сорвавшись на крик. Я наступала на него, как вихрь, ураган, смерч. — Ты помог Анне. Не было ничего неправильного, никого ты не подвёл. А то, что я помогла тебе, так это потому, что не люблю быть обязанной. С тобой не так только то, что ты слушаешь Зои и Лукаса, ясно тебе? Не смей корить себя.

— Тогда почему они меня столько упрекают? Почему Зои сказала, что я эгоистичный и лицемерный нарцисс? Мне нужно исправиться.

— Не хватало только брать их слова за истину. Неправда, не нужно. Каким ты хочешь быть? Идеальным?

Я замолчала и зажмурилась. Сама себя подловила.

Идеальный.

Ненавижу. Ненавижу это слово. Если бы слова могли убивать буквально, то это бы покончило со мной очень давно.

Пристрелило.

Перерезало горло.

Вырвало сердце и съело его, любуясь закаменевшим трупом и разодранной, превращённой в месиво грудью.

Расчленило, медленно отрезая от меня по кусочку, а потом бы смеялось чудесной игре, пытаясь собрать меня воедино.

Засунуло бы меня, вырывающуюся, в печь и живьём зажарило, а за двадцать минут до готовности достало, смазало бы растительным маслом для корочки и поместило обратно.

Полило горючим и подожгло.

Помогите

Будь я сиреной, отобрало бы голос, вытащило на сушу и пытало, пытало, пытало, не давая ни капли воды, а потом счистило бы с хвоста чешую, равнодушно слушая мои рыдания, стоны, мольбы и вопли, и оставило умирать.

Помогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогитепомогите

…Слово «идеальный» убило бы меня беспощадно.

Довольно. Довольно! Я сыта идеальностью по горло.

— Я не хочу, я обязан, — сказал Джей. — Ты бы знала, где я учусь и с какими людьми я общаюсь. Они все безупречные.

— Они не безупречны, тебе только так кажется. Тебе не надо ни под кого подстраиваться и оправдываться.

— Ты не понимаешь.

Я чуть наклонила голову и всмотрелась в его лицо, мягко улыбнувшись. Чтобы я и не понимала…

— Дурачок. Да, ты говоришь, что у тебя теперь постоянно какие-то встречи, вечеринки, балы и толпы принцесс вокруг. Но кого ты обманываешь, Джей?

— Я уже понял. Миранда…

Я вовремя оборвала его.

— Ты же на самом деле ненавидишь все эти вечеринки и тем более светские балы. Да и какой нормальный человек их по-настоящему любит? Помнишь, как мы однажды сбежали с твоего Дня Рождения?

Он замер, и его губ коснулась горькая, но искренняя улыбка.

— Мне тогда чуть не попало за то, что мы унесли так много пирожных и конфет. Пришлось свалить вину на тебя. Мама была в ярости.

Я вдруг рассмеялась. Тепло наполнило меня.

— Значит, ты помнишь.

— Конечно, Миранда. Конечно, помню.

— Зачем ты рассказываешь про одноклассниц и знакомых? Ты же недолюбливаешь их всех, разве нет? Я знаю, что тебе не нужно много внимания. Тебе просто надо настоящих чувств. Немного… — У меня ушла секунда, чтобы преодолеть смущение и сказать то, что я думаю. Я на мгновение устремила взгляд на обувь и помяла носком обуви землю, — …любви.

— Я всё пытаюсь что-то скрыть, утаить. Это бесполезно, да? Ты знаешь меня как свои пять пальцев.

— Просто ещё помню некоторые вещи. — Я пожала плечами. — Но, может, правильно говорят, что люди меняются. Может, ты изменился, а я и не подозреваю.

Джей медленно покачал головой.

— Я думал, что ты ненавидишь меня, — вдруг почти что обречённо признался он.

— Ты считаешь, что все тебя ненавидят, — без обиняков сказала я. Слова сами срывались с языка, будто искры вырываются в неистовстве из костра. — Поэтому ты решил ненавидеть всех сам? И меня тоже?

Я заговорила о вещах, которые и не планировала упоминать, и ощутила небывалую свободу, которую, наверное, никогда ещё не чувствовала. Мы с ним оба искренне говорили то, что думали и о чём давно хотели поговорить, но никак не решались. Да и не с кем было говорить. Обнажить душу без зажатости мы всё это время могли только друг перед другом.

— Я не ненавижу тебя, — растерянно сказал Джей.

— Но мы так плохо перестали общаться. К тому же ты говорил ужасные вещи в начале путешествия.

Он замешкался и прикрыл на мгновение глаза.

— Это правда, извини. Но я приходил на каждый твой день рождения, Миранда. Я всегда был рядом.

Пульс ускорился. Приятное волнение, как перед первым свиданием, сковало голову. Был рядом. Наблюдал иногда исподтишка, зачарованно любовался, не отрывая глаз, горел от тоски, но не подходил. Не решался. Хотел оставить прошлое позади. Мечтал, но…

Невозможно. Не сходится.

— Ты мне и слова не говорил, — Боль в голосе зазвучала неожиданно обвиняюще. — Может, и был рядом, но презирал меня. Не отмахивайся: я знаю, что ты сказал однажды, что я просто закомплексованная дурочка, к тому же совершенно бездарная. Это ведь было, когда ты только перешёл в новую школу. Наверное, даже нормально, что ты загордился.

Джей приподнял брови. Наши взгляды пересеклись. Я стушевалась, но глаз не отвела.