Вообще Тёмный принц был отдельной темой для дискуссии. Пока старшее поколение осуждало его, мои одноклассницы только прикрывались словами о том, какой Адриан «жестокий, беспощадный и ужасный». На деле же их больше беспокоило не то, что нечисть может захотеть ещё больше власти и снова напасть, а смазливое, теперь уже вечно молодое, лицо принца, его изящные костюмы и сильное тело. Но это уже другая история.

И вот, за беседой с Лукасом оказалось, что жители Волшебного мира не такие уж и одинаковые, как я думала раньше. Фундаментальные ценности и принципы пошатнулись. Было странно представлять, как маленький Лукас сидит за партой, магия холодит его вены, и ему твердят: чужая смерть — это нормально, естественно, не стоит её бояться, потому что бесполезно. Я мысленно благодарила Лукаса за попытку поддержать меня, но внутри всё переворачивалось от понимания: дикость. Для меня — дикость.

— Мне кажется, что я не смогу с этим жить, — пролепетала я.

— Зато Калеб будет жить. Представь, ты сделала первый шаг к тому, чтобы снять заклятие. Цена высока, но мы и не думали, что будет просто. Это только первый ингредиент, нельзя предугадать, что ждёт нас после. Нужно быть готовым к любым препятствиям.

— А ты сам когда-нибудь…

— Нет. — Он помотал головой, оборвав меня. — Но ради Зои или тебя я это бы сделал. Не клейми себя, Миранда. Ты не монстр. Наоборот, ты очень храбро поступила.

— Героиня, — горько улыбнувшись, произнесла я.

— Знаю, глупо звучит, но в каком-то смысле, да. Именно так и есть. Вспомни об этом разговоре, если и мне придётся кого-нибудь убить.

По коже снова пробежал холодок, и я поёжилась, хотя в карете не было прохладно. Мысли, как лихорадка, мучили и сводили с ума. Перед глазами возник список ингредиентов. Что-то мне подсказывало: я обязательно вспомню. Ведь смерть уже дышала в спины, держала за руку, обхватывала плечи и рёбра, уже бежала вперёд кареты и ждала за поворотом…

Я до сих пор помню две вещи: как мне было страшно в ту ночь и как та ночь изменила меня.

Рассвет наступил. Что помогло победить страх темноты?

Первое — страх самой себя. Темнота души поглотила темноту ночи. От этого уже не скрыться, можно было лишь кормить себя утешениями.

«Ты молодец, Миранда».

«Ты спасаешь Калеба».

«Ты — Героиня».

Второе — Лукас. Он не оставил меня. Мы говорили ещё некоторое время, а потом я почувствовала, как начинаю засыпать, и перелезла на свою постель. Я не полностью освободилась от переживаний, но на сердце стало легче, потому что я осознала, что не одна. У меня и сейчас внутри теплеет. Я думаю о том разговоре и понимаю, что Лукас — один из самых удивительных людей, которых я только встречала. Бледный юноша с вечно холодными руками, но с яркой душой.

Лукас… Он испортил всё так же легко, как и исправил.

========== Путь к смирению ==========

Я проснулась, когда только начало светать. Даже не проснулась, а вырвалась, сбежала, спаслась. Футболка прилипла к спине от холодного пота. Совесть, похожая на смерть (или это и была она?), навестила меня вновь, просочившись в подсознание и проникнув в сон. Я ощутила себя ужасно неряшливой и грязной: будто бы болела и провела в душной постели несколько недель. Когда высокая температура наконец падает, но остаётся лёгкий кашель и слабость, то кажется, что ты никогда не выздоровеешь полностью. Я чувствовала нечто подобное.

Во сне произошедшее было ещё более реалистичным. Нож был огромным и устрашающим. На мне было чёрное платье с пышной юбкой чуть выше колен. А она… Она кричала. Так, что кровь стыла в жилах. Так, что звенело в ушах. И вода была в завитушках крови, хотя в реальности не пролилось ни капли. Может, она бы и не умерла, если бы не упала в фонтан. Только толку-то от такой жизни: фея без крыльев — изгой, урод. Даже хорошо, что она умерла. Ей пришлось, правда, помучиться перед смертью, пришлось сразиться с жизнью, чтобы та поскорее отступила и забрала боль, но это того стоило.

Вся эта грязь, эти мысли… Убийство… Оно будто внутри. Оно в моей сути, в моей душе, оно выжжено клеймом, оно дополняет меня, как вишенка — торт. Кто бы мог подумать, что я бы совершила такое, хоть спасительное, но зверство. Страшно, но оно отныне навсегда со мной.

Мне срочно нужно было успокоиться, но поговорить больше не с кем — все спали, закутанные в мёртвую тишину. Я немного отодвинула балдахин, и в щель скользнул отрезвляющий, юный луч света. По обе стороны были видны высокие, упирающиеся в небо деревья. В них теперь были заключены не устрашающие призраки, а нечто живое, умиротворяющее — будто бы мудрые и добрые духи природы витали в воздухе и сопровождали нас в пути. Темнота испарилась, и теперь мы просто ехали по просторам Волшебного мира.

Я подумала, что почитала бы — от чтения вечером меня часто клонило в сон — и вспомнила, что не взяла с собой книгу. Я выпуталась из одеяла и заглянула под сидения, потянувшись к рюкзаку Зои и молясь, чтобы она не проснулась. Было бы неловко, если бы она застала меня со своими вещами. Ещё более позорным представлялось быть застуканной за чтением любовного романа. К своему стыду, я тихонько посмеивалась над Зои, которую воротило от классической литературы и которая могла читать только нечто, обозванное «Дыханием страсти», «Ветром любви», «Я тебя не забуду» или чем-нибудь в этом роде. Мне нравилось читать, и, конечно, мне хотелось, чтобы моя лучшая подруга имела схожие интересы. Однако в моём случае в подруге, у которой чтение тоже было одним из увлечений, не было ничего полезного, потому что в то время как я хотела обсудить Фаулза, Зюскинда или Бёрджесса, она трепетала от совсем других героев, сюжетов, а значит, и от совсем других писателей. Я сокрушалась её вкусу и тому, как она пыталась обучиться искусству обольщения у главных героинь, но открыто не осуждала. Из Реального мира к нам перешло столько прекрасного, полезного и удобного, мы могли прочитать столько книг… И мне казалось необдуманным с её стороны теряться в легкомысленных фантазиях, а не в возвышенных рассуждениях и глубокой морали. Сами мы были героями глупой, жестокой и коммерческой сказки, поэтому я и хотела читать нечто высокое и мечтать о том, чтобы страницы моей жизни наполнились смыслом.

Рюкзак Зои был набит битком, он топорщился и раздувался от вещей. Я не хотела разрушать эту хаотичную гармонию (Зои наверняка сказала бы, что внутри идеальный художественный беспорядок) и рыться в её вещах. Я всё равно не нашла бы ничего интереснее, чем свежая одежда, контейнеры с угощениями, которыми нас задарил Филипп, и книги в мягких потрёпанных обложках. Я достала книгу, лежавшую на самом верху. Видимо, её Зои и читала перед сном.

Продравшись сквозь несколько радужно-ванильных абзацев, я подумала, что понятия не имела о том, что такое ужас. Текст был сносным, слишком расслабленным и неумелым, припорошённым пеплом настолько серой рутины, что она казалась ирреальной. Я перевернула страницу и, не успев усмехнуться тому, что теперь точно не засну, замерла. Застыла. Обмерла. Оцепенела. Мелкий черный шрифт словно начал плавиться. Страница превратился в пелену, в подобие прозрачной занавеси, и на ней появились крупными, будто выжженными буквами слова. Горло мгновенно сковало.

«Не смей убивать».

Я поморгала, протерла глаза, но надпись не пропала. Я секунду сидела как громом пораженная и не могла поверить глазам. Этого быть не могло. Зрение врало мне, но глаз я не отвела. Меня схватили за горло, скрутили руки, зачаровали тело и прокричали прямо в уши, обдав ошпаривающим дыханием: «Смотри».

Сделав усилие, я пролистнула несколько страниц, а потом вернулась. Но надпись уже пропала. Или её и не было?

Игры воспаленного воображения.

Очнувшись, я быстро запихала книгу обратно в рюкзак и снова укрылась одеялом, забившись в угол.

Нигде не спрятаться. Ни во сне, ни в реальности.

В каком-то смысле, когда я наконец заснула, я дала утру второй шанс, который оно благополучно упустило. Никакого «отличного начала дня» я так и не дождалась.