Китов Сибастиан тоже не любил, как и дельфинов, и не завидовал им ни чуточки. Да и чему завидовать – гоняют воду из пасти в спину как заведенные, и фонтаны в небо пускают. Без всякого, надо сказать, прибытка. Хотя в данный конкретный исторический момент Сибастиан не возражал бы пропустить вперед на сетку, перед собой, пару другую китов, желательно особей покрупнее. Увы.

«Ладно, сам справлюсь. На скорости проскочу, порву в хлам», – решился Сибастиан, разгоняясь в сторону сетки, заколебавшейся в приступе безотчетного страха перед атакой беспомпромиссного сибаса. В следующее мгновение ячейка пропустила голову Сибастиана и тут же тугим кольцом сомкнулась сразу за жабрами. Если бы Сибастиан знал, что поплавок на воде накренился лишь самую малость, почти незаметно даже для наметанного рыбацкого взгляда, то умер бы в тот же миг от бессилия и обиды. Но так далеко вверх заглядывать он не умел, и вообще считал пошлым разбрасываться недюжинным рыбьим умом из-за никчемных кусков пенопласта. Мысли его не метались, не путались, а неспешно выстроились в одном направлении, одна за другой, колонна из мыслей.

«Отчего же постигла меня столь явная несправедливость, – думал он. – И родился я не тем, кем хотел, и прожил не так, как мечталось… А теперь застрял вот в конце пути. Как же все прозаично и скучно, до зевоты».

Для наглядности, если вдруг кто наблюдает, Сибастиан несколько раз к ряду открыл и закрыл рот, будто попробовал, чем отличается вкус воды за сеткой от той, в которой купался хвост.

«Обидно то как! – вдруг дошло до него. – Разве справедливо, что живое существо, сплошь состоящее из корма для большого ума – название химического элемента никак не желало вспоминаться – само дароваными природой возможностями пользоваться так и не научилось? Или… все-таки научилось, раз я сам до этого додумался? – осенило Сибастиана. – Возможно, это только что снизошедшее на меня озарение и есть достойный финал всего пройденного пути?!» Он перестал подергиваться и сетка тут же ослабила жесткие, недружелюбные объятия. Они будто бы сговорились – рыба с сетью – не доставлять больше друг другу ненужных, бессмысленных неудобств.

Через некоторое время Себастиян задремал. Застывшая невдалеке знакомая лодка злорадно метнула винтами в его сторону янтарный лучик, отразившийся желтыми каплями в сибасовых глазах – блюдцах. Никак по другому Сибастиан на вызов не отреагировал. На мелочные, недостойные перепалки он уже не разменивался. Его переполняло чувство собственной избранности и величия. Всё было не зря.

До открытия самой ранней точки портового общепита, где, опечатанные на ночь, томящиеся под присмотром неусыпной и скандальной охраны копятся, рвутся из под пробок, толкают их мои будущие жизненные силы и весь запас столь потребного оптимизма, остается чуть больше часа.

Целая жизнь.

Как прожить ее так, чтобы не было мучительно больно… – я, право слово, не знаю. Знаю только, что наверняка проживу. Уверен на все сто. Зуб дам. Мой дантист, животное, за эти годы сделал на мне состояние…

Сталкиваю ногой в воду откуда-то взявшуюся на палубе ракушку. Ну да, шторм… Пытаюсь восстановить цитату из Николая Островского по памяти целиком: Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые гоДы? Главное слово – «бесцельно».

Миссия невыполнима.

Желтая сумка по-прежнему лежит на столе в кокпите.

Для тех, кто не в курсе: кокпит – это открытое ветрам и взглядам место в корме лодки, подобие английского палисада, которое прежде всего сами же англичане – их в средиземноморских портах толпы – изучают с нескрываемым любопытством, не взирая на присутствие и занятия обитателей. До поры до времени они делают вид, что не замечают хозяев. Сидишь и чувствуешь себя воплощением дурновкусия, угодливым огородным гномом в цветном колпаке из мятой глины, оскверняющим неуместным присутствием почти идеальный газон. «Почти» – это важно. Потом до тебя снисходят… Снисходят по обязанности, ты остро чувствуешь, что это именно так – дань, принудиловка, по-другому нельзя: улыбаются и советуют испытать восторг от погоды, которая третий день ни единому судну не дает выйти из порта. Если бы я владел винной лавкой, то радовался бы вместе с ними, а я в кокпите. И погода – мечта винных лавок и винных лавочников – далеко за предалами моих собственных представлений о прекрасном. Принимаешь издевку и нещадно транжиришь в ответ стратегический запас подходящих такому случаю слов и точно выверенных эмоций. Всякий раз не устаю повторять: «Спасибо Кейт[1], ты нереально упростила мне жизнь». Однако, стоит иметь ввиду, что если те же люди еще раз почтят вас своим вниманием – ускользнула деталь, требуется освежить – и остались вами неузнанными, вы будете выглядеть нудным тупицей, цитирующим самого себя. Умиляясь щадящим солнцем, старайтесь запоминать лица. Да… И учите слова. На худой конец, если вы догадались, что уже видели этих людей – напрмер, они обратились к вам по имени, – сделайте вид, что с предыдущей встречи успели забыть английский. Лучше прослыть кретином, чем невежей, тем более, что это не очень надолго, терпимо.

Иногда возле лодки задерживаются немцы, обсуждают достоинства – недостатки между собой, полагая, что их не понимают. Разрушишь иллюзию – не смутятся, могут дать пару толковых подсказок по поводу близлежащих лагун. Не опасаются, что займу их место, уверены, что будут раньше всех; немцы.

Реже всех на портофинском причале встретишь французов. Эти скупо кивают, если твоя лодка больше, и похвально гримасничают, если меньше, старше и хуже.

На самом деле, мне должно быть стыдно, я очевидно предвзят к французам, виноват. По большому счету, «меньше, старше и хуже» – три основные ингридиента элексира любви в мире яхтинга. Лично я обожаю соседствовать с роскошными кораблями, потому что знаю: здесь мне искренне рады.

Изумительное место для изучения и запоминания английских лиц, аутотренинга и сеансов одновременного лицемерия. Поистине незаменимое. Не забудьте: кокпит.

С внешней стороны сумка просохла. Я переворачиваю ее. Старая газета, не Бог весть каким образом оказавшаяся прямо под сумкой, опечаталась на деревянной тиковой столешнице групповым снимком Большой Восьмерки. Или Самой Большой Девятки. Или Невероятно Большой Десятки… С цифрами у меня еще хуже, чем с политикой. Я и снимок-то распознаю только благодаря тому что он нечеткий, как и всё, что эти «восьмерки-десятки» делают и о чем говорят, по аналогии.

Отечественного лидера не разглядел, зато опознал испанского премьера, возвышавшегося как всегда с краю – пригласили, похоже, из вежливости, в последний момент, большинство испанцев надеется, что в последний раз. Домысливаю его улыбку недоброй куклы из образцовского театра, возможно совсем не к месту, может быть они хоронили кого-то? Или что-то? Последнее – ближе к жизни и никому не мешает улыбаться: им над нами, нам – над собой. «Мир вашему миру!»

На соседних судах, измочаленных ночным безобразием, учиненным природой-матушкой, появляются признаки первого шевеления – робкого, с недоверием к солнцу, ярко-голубому небу и послушной неверным ногам палубе. Только теперь до меня доходит, что звуки, спугнувшие утопление второго башмака оказались фальшивыми, то есть «нечеловеческими». Засада!

Через час – полтора начнутся мужские хождения по причалу, от лодки к лодке. Прольется «интерматерок» в адрес древних строителей подводной ступени, каждый хозяин на своем личном безмене взвесит травмы и увечья, нанесенные стихией любимой игрушке – на этом причале цена «скорлупок» колеблется от полумиллиона до трех, – а потом пойдет сравнивать свои беды с соседскими. Сильно пострадавшие будут пожимать плечами: «Ничего особенного, не впервой, мелочи. Вот, помню, прошлым летом в проливе Бонифация… Там потрепало так потрепало… Работы на час, не больше, завтра же и починимся.» Пережившие ночь с небольшими потерями, или вовсе без таковых, будут изображать сочувственное внимание, вежливо соглашаться, думая при этом: «Слава тебе Господи, не оставил своими заботами… А ты, страдалец… Иди уже, впаривай другому кому про час работы… Где ты чиниться-то собрался?! Здесь тебе еще больше все поломают. Не повезло. Вобщем, поздравляю!» Даже не так, а слитно, в одно слово: «Неповезлопоздравляю!», без «вобщем». Не исключаю, что есть на этот счет – я о злорадстве – какое-то хитрое суеверие, настоятельно рекомендующее именно такую форму сочувствия, чтобы самого беды стороной обходили, хотя самого меня учили, что всё наоборот. Мне, надо сказать, ни один из вариантов не помогает.