Сэм потерялась в универмаге Macy’s.

Мне полагалось присматривать за ней, пока мама платила за зимнее пальто для меня, но так как мы были в отделе одежды для мальчиков, Сэм стало скучно, и она, должно быть, пошла побродить.

Мама низко склоняется надо мной, и я понимаю, что попал.

- Где твоя сестра? – пронзительным голосом требует она.

По краям ее ноздрей виднеются жутковатые полоски подтекшего макияжа, словно ее лицо плавится.

- Наверное, пошла посмотреть на игрушки, - лгу я.

Была ли она уже тогда параноиком, потому что знала, чем занимался отец, работая на «Госдепартамент», или потому что она не знала?

Мама ведет меня за собой, держа за запястье, схватив все наши покупки свободной рукой. Другие дети, которых их матери затащили сюда для покупки одежды, откровенно пялятся на меня.

Когда мы покидаем отдел для мальчиков, мама не замедляет шаг, таща меня к эскалаторам.

- Ты должен был присматривать за ней, Фокс. Где отдел игрушек?

Он на пятом этаже. Сэм там нет, и к этому времени мои ноги болят оттого, что приходится бежать за матерью. Двое охранников помогают нам искать. Мать так плотно сжала губы, что они побелели, один из ее пакетов потерялся где-то по дороге.

Я хочу сам пойти поискать ее, но знаю, что мама не позволит. Вместо этого я просто смотрю, как охранники обмениваются сообщениями по своим переговорным устройствам и пытаются успокоить мою мать.

Мы ищем почти два часа, прежде чем я наконец замечаю Сэм, пристроившуюся под рядом пальто.

Я бужу ее; она недовольно ворчит со сна, и мы идем обратно к маме. Та выглядит почти такой же безумной, как бездомная женщина, которую мы видели утром – у нее взъерошенные волосы и пиджак сполз с плеча. Когда она замечает Сэм, то подбегает к ней и обнимает. Охранники вздыхают с облегчением.

Но как только мы выходим из магазина, она снова хватает меня за запястье, словно это я потерялся.

- Ты должен был приглядывать за ней, Фокс.

Я это знаю, но ничего не могу сказать. Сэм наблюдает за мной с обеспокоенным видом, потому что понимает, что из-за нее у меня неприятности.

И она выглядит немного испуганной, потому что мама по-прежнему напоминает ту безумную бездомную женщину.

Я смотрю на Сэм так, словно мама спятила, но не в пугающей, а в смешной манере. Я закатываю глаза, и Сэм хихикает. Мама злится еще сильнее, но зато Сэм уже не кажется такой напуганной.

Думаю, что тогда я остался без ужина – или было еще какое-то наказание?

Некоторые вещи лучше вообще не вспоминать.

- Малдер? – Скалли обеспокоенно смотрит на меня. – Ты в порядке?

- Да, - лгу я. – Просто не в восторге от возвращения сюда.

Скиннер как следует пропесочил меня по голосовой почте. Очевидно, что дело было не закрыто, и если бы мы остались, чтобы помочь с расследованием и обыском квартиры в Квинсе, то стало бы очевидно, что у Пирса с Гарджоном был сообщник, я же пренебрег своими обязанностями агента ФБР и бла, бла, бла. В общем, тащи свою задницу обратно в НьюЙорк, Малдер.

Ну, вот мы и вернулись. Могу спорить, со Скалли он обошелся куда мягче.

- Когда ты прослушивала сообщение Скиннера прошлым вечером, не показался он тебе разозленным?

- Его голос звучал напряженно.

- Ну, это нормально, - бормочу я.

- А он был зол? Потому что мы так быстро уехали?

- Да, - признаю я. – Моя вина.

- Мне тут свернуть?

- Нет, на следующем съезде.

Мы едем по скоростной автостраде Ван Уика, направляясь в Квинс. Ранее мы арендовали машину, что было бы глупым поступком в Нью-Йорке в обычных условиях, если не принимать во внимание то, какой проблемой станет ловля такси в самом сердце Квинса, когда мы закончим с повторным осмотром квартиры.

Многоквартирный комплекс похож на помойку, и пахнет в нем соответствующе. Мы поднимаемся по двум лестничным пролетам в квартиру №214; дальше по коридору открыта одна из дверей, и актеры из какой-то мыльной оперы кричат друг другу что-то о незаконных детях и о том, почему жена Стоуна шлюха.

Как только я услышу, что какого-нибудь героя мыльной оперы зовут «Фокс», я отправлюсь прямиком в суд и сменю свое гребаное имя. На Фреда, может быть.

Мы со Скалли открываем дверь в квартиру, срывая свежую полицейскую ленту, и заходим внутрь.

- Разве этим парням не полагается придерживаться какой-то философии? Как они привлекают новых последователей? – вслух размышляет Скалли. Я ухмыляюсь; ее замечание не лишено смысла. Помещение грязное, плохо освещенное и почти напрочь лишенное мебели. Кипы различной литературы развалились, и бумаги по большей части покрывают пол, что хорошо, потому что он отвратителен. В угол маленького дивана запихано какое-то плюшевое животное, что заинтересовывает меня достаточно для того, чтобы подойти и осторожно потрогать его затянутым в перчатку пальцем.

Это не плюшевое животное – это дохлая собака.

- Господи, - восклицаю я, отпрянув от неожиданности. – Странные у них пристрастия в плане домашних животных.

Скалли поднимает одну из упавших брошюр и держит ее большим и указательным пальцами.

- «Как пережить урбанистический удар». – Она принюхивается. – Скипидар?

- В отчете сказано, что они где-то здесь устроили лабораторию.

Скалли подобрала другой памфлет.

- «Матери революции». – Она пролистывает его и вдруг медлит. – «Женщины дают жизнь, а не забирают ее». – Она пожимает плечами и красноречиво выгибает бровь. Я ухмыляюсь ей поверх этих куч дерьма, и она бросает эту макулатуру обратно на пол. – Серьезно, Малдер, почему здесь? Поначалу я думала, что, может, это была временная остановка, как-то связанная с приобретением газа. Но они, очевидно, провели тут какое-то время - достаточное, чтобы устроить этот свинарник, по крайней мере. – Она хмурится. – Ты слышал произношение Гарджона?

- Нью-йоркский акцент, - вспоминаю я. – Знаю, я все продолжаю считать этих ребят выходцами из Айдахо, Миссури или еще какой-нибудь глубинки, но, похоже, нам надо исходить из того, что они здесь у себя дома. И я все еще не верю в то, что Гарджон ездил в Афганистан в отпуск. Так какого хрена парочка жалких праворадикальных фриков связалась со столь экзотическим дерьмом, как газ VX?

Скалли качает головой.

Два часа спустя мы так и не нашли ничего, что нью-йоркские агенты и копы не упомянули бы в отчете. В лаборатории есть по крайней мере три или четыре штуки, способные стереть с лица земли городской квартал, не считая различных катализаторов, устройств зажигания и целого арсенала оружия. И опять же ничего экзотического.

Это-то и не дает мне покоя. Удобрение для производства бомб, само собой, но газ VX?

Я слышу, как Скалли подходит и встает позади меня. Она касается ладонью моего плеча и протягивает две фотографии.

- Взгляни на это.

На переднем плане стоят покойные Пирс и Гарджон. Чуть позади них и немного в стороне виден другой мужчина – черный парень в тюрбане, передающий сигарету кому-то вне зоны видимости. Второй снимок запечатлел тех же троих мужчин, судя по всему, зигующих и при этом нависающих над каким-то механизированным оборудованием.

- Твой друг, Скалли?

- Это единственные снимки, которые я нашла. Они были вон в той кипе счетов. Может, нам стоит попробовать поискать этого третьего мужчину.

- Давай, что ли, расспросим соседей. – Мне совсем не улыбается перспектива провести в этом здании еще хоть немного времени, но какого черта, мы раньше бывали и в менее приятных местах.

Мы разделяемся, взяв по снимку, и идем опрашивать жителей дома. Я говорю с тремя обитателями этого вертепа, и еще двое захлопывают двери у меня перед носом. Все выглядят печальными, голодными или напуганными. Никто ничего не знает, никто ничего не видел. Я возвращаюсь обратно в квартиру №214, и стоящая там вонь поражает меня с новой силой.

Это полный отстой. Я хотел оказаться в Хилтон-Хед со Скалли.

Мне хочется от души пнуть ножку стола, но на нем лежат взрывчатые вещества, так что я ограничиваюсь тем, что швыряю подобранный по дороге скомканный памфлет. «Зло Сиона» неудовлетворительно планирует на пол, описывая зигзаги.