Я тут же жалею о том, что вообще прилагал усилия, чтобы сесть. Я слышу щелчок выключателя и голоса. Похоже на арабский язык. Какого хрена я думаю? Я понятия не имею, как звучит арабский. Я сажусь чуть ровнее и сосредотачиваюсь на ощущении пола под ногами. Вдруг кто-то обхватывает мою голову руками, и отчетливый мужской голос зовет:
- Агент Малдер?
Такое чувство, будто от моего лица отодрали самый большой на свете пластырь. Оно болит, но, по крайней мере, теперь я могу двигать челюстью. Я пытаюсь ответить, но вместо этого кашляю, отчего голова снова начинает раскалываться. Стоящий передо мной мужчина еще что-то говорит, и на мгновение все затихает. Он наклоняет мне голову набок, и перед глазами снова все плывет. Похоже, у меня новое сотрясение, или же это старое открылось. Скалли очень, очень сильно разозлится.
Я чувствую прикосновение прохладного края пластикового стакана к губам и так благодарен, что чуть не плачу. Вода не слишком холодная и у нее металлический привкус, но я пью ее быстрыми глотками, ощущая, как она стекает по подбородку.
- Лучше? Отлично. Кто дал вам адрес того места, которое вы обследовали, мистер Малдер? – У него едва заметный акцент, и он отчетливо и тщательно выговаривает слова. Вопрос звучит почти вежливо, но уж начало-то допроса я могу определить без труда. Я втягиваю воздух и отвечаю:
- Никто. Мы вели стандартное расследование… - Пощечина довольно слабая, и она меня даже не удивляет, однако ее достаточно, чтобы нарушить мое хрупкое равновесие, так что мой желудок восстает. Я подчиняюсь зову гравитации и, опустив голову между колен, блюю на пол.
Наружу выходит вода вперемешку с желчью, но мало что еще – не знаю, когда я в последний раз ел. Очень надеюсь, что наблевал ему на ноги, кто бы он ни был. Твою мать, теперь мне снова хочется пить.
- Мы знаем, что Гарджон мертв. Так кто это был? Максвелл или Пирс?
Какой еще, к черту, Максвелл? И откуда этот парень знает о Гарджоне и Пирсе? Я решаю рискнуть и отвечаю:
- Пирс тоже мертв.
- Как он погиб? – резко спрашивает он, но я различаю нотки заинтересованности в его голосе. Внизу кто-то включает стереосистему, и до меня доносятся дребезжащие звуки музыки. Что у этих парней там внизу, доисторический кассетник?
- Найден мертвым в камере.
- Что означает, что ваше правительство убило его.
- Да, я тоже так думаю, - соглашаюсь я. Ну, по крайней мере тот, кто связан с правительством и обладает достаточными связями, чтобы войти и выйти из нью-йоркской тюрьмы и сделать так, чтобы смерть Пирса походила на самоубийство. После всего того, что нам удалось установить, я бы поставил на Алекса Крайчека, но этому парню необязательно это знать.
- В самом деле? Интересное заключение для федерального агента, учитывая обстоятельства. – Его голос звучит наполовину весело, наполовину презрительно. Я втягиваю воздух носом, пытаясь избавиться от жгучего привкуса желчи в горле. Женщина поет что-то из французского шансона. Скрипучий звук связан не с заезженной кассетой, а со старой иглой, царапающей виниловую пластинку. Я чувствую вонь от собственной блевотины и застарелый запах пота.
- Вы Мохаммед аль Аджииб?
После паузы он говорит:
- Так, значит, это Максвелл? – Кажется, он доволен этим открытием. Могу спорить на почку, что это Аджииб.
- Мы узнали адрес той фабрики в процессе изучения документов на землю, - отвечаю я, подчеркивая каждое слово. – Верьте чему хотите. Я не меньше вашего желал бы знать, где искать Максвелла. Как вы вообще связались с этими парнями?
- Они неверные и служат только в качестве мулов, несущих ношу солдат Аллаха. – Перемена такая резкая, что сбивает с толку. Его голос теперь звучит так, словно он повторяет заученный текст – в нем слышны механические, ритмичные нотки. Перед кем еще ему приходилось объяснять свои отношения с Пирсом и Гарджоном?
- Вы Аджииб, да?
- Так это Пирс рассказал вам о нас? Как долго ФБР расследует нашу деятельность?
- Не знаю. Меня привлекли к расследованию на прошлой неделе, когда ФБР обнаружило Гарджона.
Это ложь, но Аджииб, похоже, купился на нее – во всяком случае, он больше не бьет меня. Или, может, он просто не хочет, чтобы я снова наблевал ему на ботинки. Вот бы избавиться от этого привкуса во рту. Я хочу еще воды, но если попрошу, это даст ему больше власти надо мной. Не все уроки по подготовке к работе в полевых условиях прошли для меня даром. Жаль, я не могу видеть его лицо, выражение на нем.
- Зачем вы убили жену?
- У меня нет жены. – Ответ звучит слишком быстро. Это точно Аджииб.
- Что она сделала? – Он молчит. – Ее звали Сара Питтс, и вы убили ее. – Я осознаю, что это ошибка, еще до того, как он бьет меня. На этот раз это не просто пощечина, а настоящий удар кулаком, отчего боль отдается в моей челюсти, и желудок снова сокращается, хотя теперь уже всухую.
Сквозь рвотные позывы я слышу, как он продолжает:
- У меня нет жены. – Его голос вновь приобретает эти ритмичные, безэмоциональные нотки. – Вы работаете рядом с женщиной, не так ли? – Я мгновенно напрягаюсь, однако он не дает мне ответить. – С женщиной, которая стреляет из пистолета и притворяется солдатом, - откровенно издевательски добавляет он, но я молчу. – Я видел ее сегодня, когда она искала вас после того, как мы забрали вас с собой. Женщина, становящаяся солдатом, больше не женщина, мистер Малдер. Не женщина. Так же как и та, которая становится дипломатом или политиком.
Он какое-то время молчит, и я пытаюсь придумать что-нибудь, что заставит его продолжать разговор и при этом не будет ответом на его вопрос, но ничего не приходит на ум. После долгой паузы он добавляет:
- Я читал вашу Библию. В ней говорится, что добродетельная женщина ценится дороже рубинов. Это правда. Но я не понимаю, что такой женщине следует делать, чтобы искупить свой грех, если ее добродетель обернется притворством – если она станет шлюхой.
Он кажется спокойным, почти задумчивым, но как же мне хочется увидеть его лицо, потому что ему впервые удалось меня напугать. Часть о ценности добродетельной женщины звучит очень знакомо. Наконец я рискую заметить:
- Никогда не уделял много времени чтению Библии.
- Книга Притчей 31, стих 10.
Раздаются удаляющиеся шаги, после чего дверь закрывается, и я снова остаюсь в кромешной темноте наедине с головной болью и запахом блевотины.
***
У меня шея затекла к тому времени, когда у нас намечается прорыв. Откуда-то из глубин дома доносится мелодия песни Эдит Пиаф, распространяясь в темноте. Минуту спустя кто-то делает музыку громче. Рядом со мной Крайчек издает шуршащий звук, и звездный свет отражается от его зубов. Когда в следующий раз один из мужчин идет от сарая к дому, Крайчек быстро встает на колени, и я вижу красную точку самонаводящегося лазерного прицела Глока на затылке его цели за секунду до того, как раздается выстрел. Мужчина падает в траву, и я слышу, как он начинает дергаться.
Его компаньон в сарае тоже это слышит, но Крайчек снимает его выстрелом в голову прежде, чем он добирается до своего павшего товарища. Во второй раз за эту пару недель до меня доносится звук того, как кусок мозга человека быстро покидает его тело, а также глухие удары от соприкосновения осколков черепа с травой, за которыми следует и само тело целиком. Первый мужчина еще жив, но долгую минуту спустя перестает стонать. Эдит все еще поет.
Я смотрю на Крайчека, но выражение его лица не изменилось. Задумавшись над этим на пару секунд, я придвигаюсь и наклоняюсь к его уху.
- Внутрь. Сейчас же.
Когда он поворачивает голову, то едва не задевает мой подбородок носом; я слегка отстраняюсь.
- Пока рано. Я видел еще двух человек у окна. И свет наверху загорелся, пока они были внизу. Так что их по крайней мере еще трое. – И добавляет после паузы: - А ты не хочешь ворваться со стандартной фразой «Это ФБР, так что бросайте оружие!»?
Я не удостаиваю его ответом. Он одобрительно хмыкает и возобновляет наблюдение за домом.
