– Правда, – выдохнула Скалли, ее слова повисали в возникшей между порывами ветра многозначительной тишине. – Почти нереальное. Это и вправду молнии? Не что-нибудь рукотворное?

– Похоже на то. Большинство раскатов грома отсюда даже не слышно. Это немного дезориентирует – то, как далеко отсюда видно.

– Понятно, почему люди думают, что наблюдают здесь странные огни – даже погода немного зловещая.

Малдер кивнул.

– В воздухе ощущается статическое электричество. Думаешь, виденные людьми огни могут быть каким-то природным феноменом? Шаровой молнией, красной молнией или типа того?

Скалли задумчиво вздохнула.

– Вполне возможно. Я точно не видела раньше ничего подобного. Но я и не жила в пустыне. По крайней мере, не в такой. – Она слегка содрогнулась, когда очередная особенно яростная вспышка осветила послеполуденное небо.

Малдер инстинктивно обнял ее в защитном жесте.

Скалли же, со своей стороны, мгновенно напряглась и шагнула в сторону.

Малдер опустил руки, чувствуя, как его обдает холодом от этого неожиданного непринятия.

– Эй, Скалли, что происходит?

Она покачала головой и повернулась к нему лицом, не поднимая, однако, взгляда выше его колен.

– Ничего. Извини. Я просто… просто не могу сейчас этого делать.

– Делать чего? Что мы делаем? Скалли, поговори со мной. Этим утром я думал, что между нами все хорошо, а теперь ты уклоняешься от моих прикосновений. Это что-то новенькое. Поговори со мной. Я в чем-то провинился?

Скалли поморщилась и обхватила себя руками. Дождь проникал сквозь зазоры в досках и окроплял их одежду.

– Нет. – Она с трудом вдохнула и обреченно выдохнула. – Нет, я просто… это становится трудно – работать вместе таким вот образом.

– Работать вместе. Работать вместе трудно? Я думал, это единственное, что давалось нам без труда. Единственное, в чем мы были хороши. О чем мы вообще говорим? – Он наклонился чуть ближе и опустил голову, отчаянно стараясь встретиться с ее ускользающим взглядом и восстановить их нерушимую связь. – Дана? – мягко позвал он.

Она вздрогнула, словно он ударил ее. Когда она наконец посмотрела на него, интенсивность боли и… чего-то еще… предательства? страха? в ее глазах почти заставила его пожелать, чтобы она продолжала закрываться от него.

– Разве для тебя это не трудно? – спросила она под все усиливающийся перестук дождя.

– Каким образом? Расскажи, в чем эта трудность заключается.

– В том, чтобы стоять здесь, быть вместе – каждый день, застряв где-то на полпути. Пока все остальное просто… остается там, где мы это оставили. Там, где мы больше не можем это иметь. Ты просто не хочешь этого или… тебя все устраивает?

«Остолбеневший» даже не начинало описывать выжженную пустоту, образовавшуюся внутри него после услышанного, но другого слова Малдер подобрать не мог. Ее заявление лишило его дара речи и оставило бездыханным. Сколько лет прошло с тех пор, как она сказала нечто столь же откровенно честное о них двоих? О том, что она на самом деле чувствовала? И сейчас они внезапно оказались в самом эпицентре всего этого, застигнутые бушующей грозой рядом с дешевым отелем в Вердаде, Нью-Мексико.

Порожденная сказанным ею открытая прямота сменилась в нем гневом и обидой, так что следующие сорвавшиеся с его губ слова были продиктованы злостью и горечью, о которых он одновременно сожалел и наслаждался ими.

– Ты и вправду произносишь это вслух? Признаешь, что когда-то была со мной? Что мы были семьей? Больше десяти лет? И ты спрашиваешь, беспокоит ли это меня? Хочу ли я этого? Это все, чего я когда-либо хотел, Скалли! Но веришь или нет, у моего терпения есть предел. И, даже рискуя показаться подростком… это ты со мной порвала!

Скалли отвела взгляд, смотря на пустую парковку; ее дыхание участилось и стало поверхностным.

– Порвала с тобой, – повторила за ним она. Какое-то время прошло для Малдера в ожидании продолжения. Дождь начал мочить ее блузку, отчего она прилипала к коже, одновременно побледневшей от холода и покрасневшей от разлившегося по ней румянца гнева. Струйка воды холодила ему затылок. – Малдер, я ушла, потому что у тебя была эндогенная депрессия, и ты отказывался лечиться. Мы жили на краю этого… бездонного черного омута, и ты тянул меня вниз, так что мне пришлось сделать так, чтобы хоть один из нас не потерял из вида землю. Я ушла, потому что не помогала тебе оставаясь. Я ушла, потому что должна была, а не потому что… не… любила тебя… – И когда в ее голосе вместо гнева зазвучала боль, его собственная свежая обида схлынула вместе с дождевой водой.

Малдер преодолел разделявшее их расстояние и по привычке протянул к ней руки, намереваясь утешить ее единственным известным ему способом. Он вовсе не хотел причинить ей боль.

– Ладно, ладно. Прости, прости. Иди сюда, ты не…

Но она снова отстранилась и подняла руку, не давая ему прикоснуться к себе. Он не смог скрыть то, что это было больнее, чем если бы она ударила его.

– Нет! Нет, Малдер, вот оно… именно оно.

– Что оно? – спросил он, раздираемый на части гневом и отчаянием. – Я не понимаю!

– Это. Ты. Ты, такой… добрый и понимающий, и… заставляющий меня смеяться и чувствовать себя… красивой и снова самой собой, и… ты ведешь себя как мужчина, в которого я влюбилась, только лучше, потому что мы по-настоящему разговариваем, но… – Ее глаза наполнились слезами, а губы дрожали, когда она с трудом произносила эти слова.

– Но что? Скалли, что? Поговори. Со. Мной, – с проникновенной искренностью попросил он, отчаянно желая, чтобы сила его чувств смогла преодолеть то расстояние, что она создала между ними в попытке сохранить барьер, воздвигнутый ею вокруг себя. Ему показалось, словно в плане отношений они вернулись на двадцать лет назад.

– Все потому, что ты снова работаешь, – тихо продолжила она. – Потому что ты снова ставишь работу на первое место. И это так легко пропустить, потому что прямо сейчас я являюсь частью этой работы, так что это кажется нормальным. Но когда это прекратится… меня больше не будет достаточно. Меня будет недостаточно, чтобы ты оставался тем, кто ты есть. Тем, кем ты должен быть.

Малдер ушам своим поверить не мог.

– Скалли… это не правда и никогда не было правдой.

– Правда, – просто ответила она, и в этом слове отразилось так много лет смирения и боли, что он внезапно не мог этого больше выносить.

– Скалли. – Он шагнул ближе, не прикасаясь, но вторгаясь в ее личное пространство, дыша одним с ней воздухом. Она не отступила. Дождь цеплялся за его ресницы.

– Малдер, ты хочешь, чтобы я была в твоей жизни – ты всегда этого хотел. И порой это и моя жизнь тоже, но иногда это не так, и это не я. А ты не можешь войти в мой мир. Или создать новый –для нас. Со мной.

– Ты не хочешь быть здесь? Не хочешь снова работать над «секретными материалами»?

Она заглянула ему в глаза, на какой-то краткий миг демонстрируя ранимую открытость.

– Прямо сейчас? Да, хочу. Но так будет не всегда. А для тебя будет – так или иначе.

Малдер вздохнул и нахмурился, не обращая внимания на влажность и холод из-за охватившей его боли. В его глазах отражался целый океан чувств, рожденных их совместным прошлым. Они так часто спорили раньше, прошли столько непроторенных дорог, но получили так мало ответов. Все, что он знал наверняка, – это то, что Скалли никогда не была чем-то вспомогательным для него. Она никогда не была на втором месте.

В этой, казалось, нерушимой тишине Скалли развернулась и направилась к своему номеру.

– Что я могу сделать? – спросил он вслед. – Чего ты хочешь от меня?

Она резко развернулась назад, сжимая и разжимая конвульсивно дрожащие пальцы.

– Малдер, ты не можешь этого исправить. Это бесконечная петля. Я вырвалась из нее на какое-то время, но теперь позволяю затянуть себя обратно. Мне нужно остановить это соскальзывание и… – быстро и напряженно выговаривала она, но он не дал ей закончить.

– Ты была счастлива? – спросил он, и ему показалось, что нужно повысить голос, чтобы донести свои слова сквозь пространство и ветер и, может, даже через годы. – Когда мы разошлись?