Он проводит рукой вверх и вниз по ее ноге, успокаивая не только себя, но и ее. Прикосновение к ее коже успокаивает его.

– Скалли… у тебя блестящий ум. Ты много всего знаешь о науке, и истории, и… обо всем… и иногда… мне кажется… что тебе следует быть с кем-то, кто может дебатировать с тобой на эти темы лучше меня. С тем, кто может тебе соответствовать.

Скалли качает головой.

– Малдер, я не умнее тебя. Твой интеллект ничуть не ниже моего. Мы оба видели результаты тестов наших IQ. Ты с отличием окончил Оксфорд. Я просто больше сосредоточена на точных науках. Я коплю факты и держусь за них, как за спасательные жилеты, используя их, чтобы понять устройство Вселенной. Я стремлюсь все систематизировать и постоянно прибегаю к прецедентам. Ты же открываешь что-то новое и не чураешься перемен. У меня нет твоего видения мира. Порой мне кажется, что я торможу тебя.

Малдер вздыхает, не отрываясь от ее волос.

– Что ж, тогда… может, из нас получается неплохая команда.

– Сам знаешь, что так было и всегда будет. – Он верит в то, что она действительно имеет это в виду, но она не принимает его согласие за чистую монету. – Откуда это вообще пришло?

Он снова обдумывает свой ответ, и она позволяет ему это. Тишина никогда не разделяла их.

– Скалли, я просто парень в доме посреди поля с наполненной безумными теориями жизнью, предрасположенностью к иррациональным и иногда нездоровым навязчивым идеям, разрушенной карьерой и историей похищений близких ему людей. Ты блестящий врач, каждый день спасающий детей. У тебя есть семья и друзья, которые, я уверен, скучают по тебе. Почему ты здесь, Скалли?

Ее дыхание становится глубже. Она смотрит на него, стремясь заглянуть ему в глаза даже в полумраке, но он не может поднять взгляд выше ее бедра.

– Я здесь, потому что хочу здесь находиться, Малдер. Потому что когда я с тобой… я не считаю себя разочарованием. Я чувствую себя… стоящей.

Он этого не ожидал.

– О чем ты?

Она выдыхает через нос и на мгновение закрывает глаза.

– Малдер, на случай, если ты не заметил, за моей стервозной манерой поведения и высокомерием, когда дело касается науки, медицины и протокола ФБР моя уверенность в себе как личности может быть… довольно низкой. Мне нужно одобрение окружающих. Очень нужно. Тебе нет. Ты веришь в себя. Даже когда весь мир словно бы ополчается на тебя. И ты веришь в меня.

– Скалли, я просто давно уже отказался от попыток получить чье-либо одобрение, потому что это было бесполезно. До того, как ты появилась и по какой-то причине… осталась. Но в твоем случае все иначе, Скалли. Я не единственный, кто видит, какая ты замечательная.

Она качает головой.

– На их условиях, может быть. Но это не настоящая я. Не… та я, которую, мне бы хотелось, чтобы они любили. Только ты, – шепчет она, и упомянутая неуверенность проникает в ее голос. Ее беспокойство за него придали ей храбрости лишь на какое-то время. – Я здесь, потому что ты заставляешь меня поверить в себя, когда я сама на это не способна. Потому что ты заставляешь меня улыбаться, когда никто больше не может. Потому что ты лучший мужчина из всех, кого я когда-либо знала.

Малдер ничего на это не отвечает – он просто не в состоянии. Что-то внутри него – тот маленький мальчик, которому казалось, что его родители до конца своих дней сожалели о том, что это не он исчез тогда, впитывает ее слова, словно умирающий от жажды – воду. Он чувствует себя одновременно сломленным и излеченным незамутненной искренностью, увиденной им в ее чистых голубых глазах. Он крепче обнимает ее, пряча лицо в ее волосах, и притворяется, что к глазам не подступили слезы. Какого черта он сделал, чтобы заслужить ее?

Скалли перемещается и поворачивает голову. Она трется носом о его голову, пока он не поднимает ее и, оказавшись к ней лицом к лицу, позволяет ей накрыть его губы своими. Их поцелуи медленные, нежные, исполненные эмоций. На вкус она как соль, и имбирный эль, и мятный леденец. Когда они отстраняются, чтобы вдохнуть, Скалли мягко ему улыбается.

– А теперь будем смотреть кино?

– Хм-м. – Он многозначительно поводит бровями. – У меня есть идея получше.

Она взвизгивает и смеется, когда он подхватывает ее на руки и бросает на матрас, наваливаясь на нее сверху.

***

Дана Скалли прислушивалась к слабому бормотанию телевизора по другую сторону стены.

Стоило ей только закрыть глаза, как за опущенными веками начинали вспыхивать образы из нечетких и едва осознаваемых воспоминаний. В конце концов она откинула одеяла, схватила со стула у стола свой пиджак, накинула его на плечи поверх пижамы и, надев туфли, вышла за дверь.

Ночной воздух все еще был комфортно теплым. Темнота и тишина обволакивали ее. Она прислонилась плечом к дверному косяку и принялась рассматривать многочисленные звезды. Теплый ветерок пустыни ласкал ее кожу, и ей хотелось, чтобы он символически унес прочь запертые в ее сознании образы.

По большей части Скалли всегда устраивало одиночество. Она находила определенное умиротворение и безопасность в собственной компании. Ей время от времени нужно было погружаться в себя в поисках самоидентификации и смысла. Контроль, даруемый уединением, помогал ей прочнее стоять на ногах. Живя в семье со столь многочисленными родственниками, Дана вечно вынуждена была бороться за пространство и время для себя против постоянного натиска суматошных братьев и сестры. У нее не было собственной комнаты, пока Мисси не уехала в колледж. Но в то же самое время Скалли знала, что не была такой независимой, как казалась (или хотела казаться). Она нуждалась в людях, но только на своих собственных условиях и в лично ею установленных рамках. Но, как бы то ни было, она в них нуждалась – и довольно сильно. За последний год она чаще, чем когда-либо, стала замечать, как часто мысленно относила себя к «одной из женщин семьи Скалли». В течение долгого промежутка своей жизни в конце дня они собирались втроем: Дана, ее мать и Мелисса. Когда Дана была совсем юной, ее бабушка со стороны матери была частью этого круга. И еще какое-то время – сестра ее матери, Кэти, когда работа дяди Майкла привела их в Калифорнию. Но удар забрал бабушку, когда Скалли училась в средних классах, а потом и тетя Кэти умерла в первый год Скалли в Бюро. Следом Мисси. Теперь… ее мать.

Дана всегда ожидала, что однажды может остаться последней из женщин Скалли. Она была самой молодой, в конце концов. Но никогда не думала, что это произойдет так быстро. И где-то на задворках своего разума она рассчитывала, что у нее будет дочь. Или племянница. Она открыла глаза и глубоко вздохнула, подавляя воспоминание о запахе кожи Эмили.

Иногда мать совсем не понимала ее, в отличие от Мисси. Порой же Мисси с ее врожденной бесшабашностью была как никогда далека от истины, а вот их мать проявляла неожиданную проницательность относительно того, как работает разум ее дочери. Но даже когда ни одна из них не понимала ее, ее женский круг неизменно поддерживал ее. Это было уютное гнездо, в которое она могла заползти. Краткий телефонный звонок. Электронное письмо или неожиданная поздравительная открытка. Невысказанная истина заключалась в том, что, попроси она, и любая из них готова была протянуть ей руку помощи – руку человека, безоговорочно любившего ее. Иногда пережитые ею потери было слишком тяжело перенести. Словно любой человек в ее жизни в конце концов покинул ее. Даже ее дети.

Она любила своих братьев, но они толком не знали ее. Малдер по-прежнему оставался с ней, и это пугало ее во многих смыслах. И одновременно поддерживало ее.

Скалли проверила, в кармане ли ключ от номера, на случай, если дверь закроется за ней, и сделала несколько шагов к боковой дорожке. Она вновь закрыла глаза на целую минуту, ощущая ветер и раскинувшееся пространство вокруг нее. Бесконечные просторы заставляли ее одновременно чувствовать себя связанной с Вселенной и в то же время очень маленькой и одинокой в ночи. Где-то на востоке из темноты донесся вой койота.